Весельчак

Тимур не спал уже трое суток. Свет в комнате горел круглосуточно — все лампы, гирлянда, даже настольная лампа на батарейках. Он боялся темноты. Не как раньше, по-детски — а по-настоящему. Он знал, что там кто-то есть. И этот кто-то знает его имя.

Вчера он нашёл под своей дверью конверт. Белый, без марки, без имени. Внутри была фотография: Тимур спал на кровати. Фото сделано из угла комнаты, со стороны шкафа. Там, где темно. Там, где даже свет гирлянды не доставал.

На обороте было написано:

"ХОРОШАЯ УЛЫБКА, НО НЕДОСТАТОЧНО ШИРОКАЯ."

Он сжёг фотографию, но запах пепла оставался в комнате до вечера. И с ним — невыносимое ощущение, что кто-то смеётся у него за спиной. Беззвучно. Со скрежетом зубов.

Школу он бросил. Мама ушла в ночную смену и не знала, что сын неделями не выходит на улицу. Холодильник был пуст. У Тимура начались галлюцинации — или он надеялся, что это галлюцинации.

Например, шепчущие тени под кроватью. Или вороны за окном, сидящие абсолютно неподвижно и глядящие прямо в его глаза. Но хуже всего были зеркала.

В отражении он начинал улыбаться сам, без своего участия. И всё шире, шире, пока губы не трескались, и по подбородку не стекала кровь. Он кричал, отворачивался, разбивал зеркала, но когда смотрел в окно или тень от шкафа — всё повторялось.

На четвёртую ночь в стене спальни появился стук. Внутри. Как будто кто-то царапал бетон, пытаясь выбраться.
Стук был ритмичным. Весёлым. Почти как смех.

Тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук-тук-тук.

Он прижал ухо к стене — и услышал голос. Тихий, как шелест:

— Улыбнись… Мне грустно, Тим…

Он вскочил, вбежал в ванную, включил душ и залез в него с головой. Только вода спасала. Бурлящий шум, холод, полное отсутствие тишины. Он сидел там до рассвета, пока кожа не сморщилась, как у мертвеца.

Когда он вышел, в зеркале над раковиной была надпись:

"МЫ НАЧИНАЕМ. НЕ УХОДИ. ВЕДЬ Я ТАК ЛЮБЛЮ ИГРЫ."

На следующий день он всё-таки вышел. Кеды на босу ногу, рюкзак с ножом и бутылкой воды. Он не знал, куда идёт, но улица казалась безопаснее, чем дом. Или почти казалась.

Город стал... другим. Люди шли, не замечая друг друга. Лица были бледными, а у некоторых — как будто маски, пластмассовые, неестественные. На стенах — жёлтые смайлики. Он заметил один на автобусной остановке, ещё один — на урне. Кто-то явно размножал их специально.
А может… он сам.

Он смотрел на свои пальцы: жёлтая краска под ногтями.

Тимур нашёл Влада. Точнее, того, кто носил его лицо.

Он сидел на детской площадке у гаражей — на той самой, где они проводили ритуал. Его рот был зашит чёрными нитками, но из уголков сочилась кровь, как будто он пытался улыбнуться внутри.
Когда Тимур подошёл, он встал. Пальцы дёргались, тело било судорогой. Искажённый Влад наклонил голову — и прошептал через нитки:

— Н-н-н-наступи… на… круг…

Под ногами Тимура была соль. Её кто-то снова высыпал, очертив круг.
Он сделал шаг назад — и Влад завопил нечеловеческим голосом:

— Н-НЕТ!! ОН ТЕБЯ ЗА ЭТО НАЙДЁТ!

В темноте, между гаражами, что-то двигалось. Не тень. Не человек.
Весельчак.

Тимур рванул прочь, споткнулся, упал. За спиной был хриплый смех — будто кто-то давился, не мог остановиться, захлёбывался весельем. Металлический скрежет. Пахло ржавчиной и кишками.

Он вырвался на улицу. Люди вокруг улыбались. Все. Даже ребёнок в коляске — изрезанный рот, тёмные швы на щеках. Они не замечали Тимура. Или притворялись.

Он добежал до квартиры бабушки — она жила на другом конце района, в старом девятиэтажке, где лифты не работали уже десять лет. Он забежал по лестнице на пятый этаж и ввалился в квартиру, вцепившись в засов.

Бабушка сидела на кухне. Варила бульон.
— Ох, Тима, ты чего такой бледный?

Он бросился к ней, обнял, разрыдался. Она гладила его по голове.
— Всё хорошо. Всё пройдёт. Ты просто переутомился.

Но когда он посмотрел ей в лицо…
Это не была бабушка.

Её глаза были вырезаны, а рот натянут нитками, которые подрагивали при каждом слове.

— Всё хорошо. Улыбнись. Всё пройдёт.

Он в панике выбежал из квартиры. Внизу на лестничной клетке был написан смайлик.
И рядом:

"СКРЫВАТЬСЯ — НЕ ИГРА. СКРЫВАТЬСЯ — СМЕРТЬ."

Ночью он вернулся домой. Входная дверь была открыта. Свет не горел.
На стенах — десятки жёлтых смайликов. Они как будто двигались, когда он не смотрел. Один миг — и их стало больше. Другой — и они уже ближе к полу. Они ползли. Медленно.

На его кровати сидел Весельчак.

В темноте не было видно лица, но его улыбку… невозможно было не увидеть. Она была вырезана не на лице, а в самой реальности — как будто кто-то разрезал воздух.

— Ти-и-и-м… — протянул он, голос — как звонок в школе. Весёлый. Ложный.

— П-прекрати, — прохрипел Тимур. — Чего ты хочешь?

Весельчак встал. Его фигура была неправильной, как будто суставы стояли не на своих местах. Он наклонился, лицо вытянулось, рот достиг плеч.

— Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ УЛЫБАЛСЯ.

Он проснулся на полу. У двери. Обоссанный, с кровавыми царапинами на щеках.
В комнате больше не было ни одного зеркала. Все разбиты.
На стене — запись:

"У ТЕБЯ ПОЛУЧАЕТСЯ. ЕЩЁ НЕМНОГО."