Сороки

Агний вскочил с кровати, бросился к письменному столу, схватил птицу-оберег и вернулся обратно к окну. Я непонимающе захлопала глазами, а Агний крикнул так громко, что получилось бы разбудить весь Медвежьегорск:

– Проклятые птицы, вам не украсть наши души!

Луну заволокло тучами, как старыми тряпками, и птичья тень растворилась во тьме. Я ничего не видела. Все вокруг поглотила темнота, но по пыхтению Агния чувствовалось, что он все еще сжимал оберег в руке.

– Почему так темно? – спросила я как можно тише.

– Не знаю. Не нравится мне это, – всхлипнул Агний.

Я дернула ногой и задела какую-то вещь на полу. Она покатилась в сторону, но я успела схватить ее. Ощупав вещь, стало понятно, что это был фонарик. Вот только он никак не включался, хотя я изо всех сил жала на единственную кнопку.

– Разве ты не пользовался им сегодня? – голос дрогнул от страха.

– Фонарик? Я позавчера менял батарейки.

– Он не включается.

Сердце билось так громко, что заглушало мысли.

На мгновение показалось, что мы навсегда останемся в темноте, но луна снова вышла на небо.

Агний тяжело вздохнул, и я протянула ему фонарик

– В нем нет батареек, – на редкость спокойно произнес Агний.

– Но ведь были еще несколько часов назад!

– Не знаю, куда они подевались.

Комнату и двор снова залило лунным светом, и мы выдохнули одновременно. Всю оставшуюся ночь мы просидели, глядя в окно, но тень больше не возвращалась. Не могла же она почудиться сразу и мне, и Агнию?

Агний перестал дергаться от каждого шороха, дуновения ветра за окном или слишком громкого вдоха только тогда, когда окончательно рассвело.

– Это же все не могло быть правдой? – беспокойно заговорил Агний.

– Просто кошмары. Может, погода влияет.

– Наверно, ты права, – неожиданно улыбнулся он и только теперь выпустил из рук птицу-оберег.

Агний подошел к своему нелепому рюкзаку, который выглядел так, словно его сшили из пары джинсов, и привязал оберег к молнии.

– Так мне будет спокойнее, – ответил Агний на мой вопросительный взгляд.

– Наверно, я домой пойду. Нам надо нормально поспать.

– Хочешь, проведу тебя? – Агний выглядел таким энергичным, будто ночь прошла куда спокойнее, чем на самом деле.

И только взмокшие рыжие волосы, да темные круги под глазами намекали на правду.

– Не нужно. Лучше постарайся заснуть. Хотя бы пара часов у тебя должна быть.

Агний вяло кивнул, снова присаживаясь на кровать. Я натянула толстовку, поверх одежды, в которой спала, накинула лямку рюкзака на одно плечо и вышла из комнаты, взглянув на Агния в последний раз.

Бесцветное небо напоминало грязный снег, которым каждую зиму заваливало Петербург. Лето в Медвежьегорске было настолько холодным, что я думала об осени и предстоящих холодах, а не о жаре и днях безделья. Землю окутал туман, и я с трудом различала окрестности. Казалось, еще немного, и заблужусь, но все же мне удалось выйти к своему дому, который на такой погоде напоминал декорацию из фильма ужасов: серые стены с подтеками и темные окна, за которыми как будто никто и не жил.

Я не выходила из квартиры до тех пор, пока мама не вернулась в город. В голове не оставалось ни одной мысли, и эти пару дней я провела сидя за телевизором или листая книгу, которую взяла в библиотеке. Иногда брала в руки телефон, чтобы проверить социальные сети, но там все так же ничего не происходило. А ведь сейчас мне так нужны были друзья!

Мама вернулась даже внезапнее, чем уехала. Я и сама не ожидала, что настолько обрадуюсь ее возвращению, но ночевать одной оказалось страшновато. Я все еще не привыкла к бабушкиной квартире, да и к Медвежьегорску тоже, а перед тем, как заснуть, всегда появлялось лицо Расмуса, которое вряд ли забудется даже через несколько лет.

На следующий день после того, как вернулась мама, снова позвонили из полиции. Мы даже не успели позавтракать. Я только умылась, но не выходила из ванной, подслушивая разговор. Мама несколько раз спрашивала, почему нас вызывали снова, но было понятно, что ей не отвечали.

Всю дорогу мама выглядела злой и дерганной, а ведь после возвращения она казалась довольной собой и даже отдохнувшей. Меня душило чувство вины. Я видела, что из-за меня постоянно появлялись новые проблемы, а случайно найденное тело Расмуса стало вишенкой на торте из разочарования и вечного стресса.

Когда мы зашли в полицейский участок, то заметили в коридоре Ронью, Агния и пару взрослых с ними, одним из которых был мужчина, которого я видела раньше. Агний вяло кивнул мне, едва шевельнув головой, словно не хотел, чтобы остальные заметили, но резко покрасневшее лицо все равно выдавало. Ронья презрительно взглянула в мою сторону, после чего поджала губы и отвернулась.

Только мы с мамой присели на узкую скамейку, как дверь в сто пятый кабинет открылась, и из-за нее показалась следовательница. Она жестом пригласила нас войти, и я почувствовала на себе взгляды всех, кто находился в коридоре: беспокойного Агния, злой Роньи и их родителей, выглядевших отрешенными.

В кабинете, кроме Марии Игнатовны, сидел еще один полицейский, один из тех, кто был в лесу, немолодой и усатый. Он то и дело привставал на стуле от нетерпения, пока следовательница не закрыла за нами дверь.

– Узнаете? – полицейский тут же затряс пакетиком, в котором находился складной нож с проржавевшим лезвием.

– Конечно, – не понимая, что происходило, ответила я. – Это нож Агния.

– Он найден на месте преступления, – заговорила Мария Игнатовна. – На ноже обнаружены отпечатки Агния Погорелова и ваши.

– На что это вы намекаете?! – вмешалась в разговор мама.

– Ваша дочь – единственная подозреваемая, – снова подал голос усатый полицейский

Голова закружилась, и подступила тошнота. Кабинет следователя пошатнулся, а в глазах потемнело, но в ушах звенел один единственный вопрос: «неужели это конец?».

***

Зал суда. Он выглядел совсем как в американских фильмах: высокий потолок; полированные скамейки для наблюдателей и всех остальных, чьих ролей я не понимала; судья в черной мантии и дурацком белом парике; прокурор в строгом костюме и с тяжелым взглядом. Откуда такое могло быть в Медвежьегорске? Не важно. Куда сильнее смущало то, что мои руки сковали наручниками, как у настоящей преступницы.

Адвоката рядом не было, а значит, я защищала себя сама.

Судья строго взглянул на всех собравшихся, пару раз стукнул молотком, и объявил о начале заседания. Мои преступления зачитывались целую вечность:

– ...умышленное убийство Расмуса Халонена, Роньи Халонен, Агния Погорелова, Хилмы Хемеляйнен...

Судья все называл и называл имена тех людей, которых я когда-либо знала. Глаза наполнялись слезами отчаяния.

Я резко поднялась со стула и закричала:

– Это неправда!

– Не нарушайте порядок, – осудительно покачал головой прокурор.

Наконец, перечисление преступлений закончилось. Судья снова взглянул на меня маленькими глазками, и только теперь я узнала в нем усатого полицейского.

– Признаете ли вы свою вину? – спросил он, поправляя сползший парик.

– Нет, я никого не убивала.

– Прокурор, считаете ли вы, что Анастасия Олеговна Хемеляйнен виновна и опасна для общества, а так же заслуживает высшей меры наказания?

– Безусловно, – ответил прокурор, который так же подозрительно напоминал усатого полицейского.

– Анастасия Олеговна Хемеляйнен признается виновной по всем пунктам обвинения. Привести приговор в исполнение!

Судья еще раз стукнул молотком. Хотелось возразить, но вокруг поднялся такой шум, что руки сами потянулись к ушам, чтобы закрыть их. Вот только запястья все еще были скованы наручниками.

Я подняла голову и чуть не свалилась со стула. В зале суда не было ни одного человека, кроме меня – только огромные сороки, кричавшие на своем птичьем языке. Они окружили меня, хватали клювами за волосы и одежду. Я попыталась пнуть одну из птиц. Но разве можно было отбиться этих чудовищ, да еще и со скованными руками?