Сороки

Нормально поспать так и не вышло, поэтому отражение в зеркале выглядело усталым. За беспокойную ночь волосы так сильно спутались, что я уже готовилась к самой короткой стрижке на свете.

Взгляд затуманило. Он был неосмысленным, а под глазами, конечно же, красовались темные круги, которые казались настолько огромными, словно я не спала всю жизнь.

Больше всего я надеялась на то, что сегодня нас не вызовут в полицию. Хотелось провести весь день за старым бабушкиным телевизором, чтобы хоть ненадолго забыть о том, что произошло вчера и о жутком сне.

Когда зазвонил телефон, я даже не удивилась. Был ли хотя бы один день, когда все шло именно так, как хотелось? Как бы ни напрягала память, вспомнить не получилось.

Я сидела на кровати, рассматривая красно-коричневую краску, которой покрасили пол еще лет десять назад, и собственные ноги. На мгновение показалось, что я жила в одной из компьютерных игр, где время стояло на месте до тех пор, пока персонаж не выходил из локации. Мама распахнула дверь в комнату, и странное ощущение испарилось так же легко, как и возникло.

– Надо собираться, – сказала мама, поджав губы.

Если бы я знала ее меньше, то посчитала бы, что мама злилась. На самом же деле она пыталась держать себя в руках и не показывать беспокойство.

– Это из полиции звонили? – спросила я, натягивая веселые носки с авокадо, которые совсем не подходили под настроение. – Интересно, откуда у них наш номер.

– Наверно, спросили кого-нибудь.

Сегодня все делалось на автомате: от завтрака и выбора одежды до неровных шагов. Всю дорогу до полицейского участка мы с мамой не разговаривали. Все, что я могла делать – смотреть под ноги, чтобы не споткнуться на ровном месте.

Когда мы подъехали к полицейскому участку, показалось, что он был заброшен, но дверь открылась, и из здания вышел один из друзей Роньи. Костя, кажется. Он быстро взглянул на нашу машину, накинул на бритую голову капюшон толстовки и пошел прочь.

– Ты знаешь, кто это? – спросила мама, вытаскивая ключ из замка зажигания.

– Он тоже был вчера в лесу.

Я вышла из машины на негнущихся ногах. От одного вида двухэтажного здания, обложенного грязно-белым кирпичом, стало не по себе.

– Не о чем беспокоиться, раз ты не виновата, – мама крепко сжала мою почти ватную руку, и мы зашли в полицию.

Я поморщилась от затхлого воздуха, как только тяжелая дверь захлопнулась за нами.

– Документы, – послышалось из окна.

Взгляд сам задержался на полицейском, и я заметила, что за стеклом расположилась почти жилая комната с маленьким телевизором и диванчиком, на котором можно было вздремнуть.

Мама запустила руку в сумку и вытащила наши паспорта. Оказывается, без документов мы бы не смогли пройти дальше. Мама расписалась первой, а после отошла от окна, освобождая место для меня.

– Вам в сто пятый кабинет, – полицейский махнул рукой в сторону коридора.

Деревянный пол скрипел под ногами, и я делала все более мелкие шаги. Мама же шла как обычно, не обращая внимания на скрип, противно отдававшийся в ушах.

Коридор оказался пустым, и я чуть не прошла мимо нужной двери. Мама постучала, и после ответа мы зашли.

Кабинет был таким маленьким, что в нем вряд ли поместился бы еще один человек. На старом столе лежали стопки документов, блокноты и газеты за всю неделю, но первой в глаза бросалась золотистая табличка с надписью «Следователь Емельянова Мария Игнатовна». Я медленно подняла взгляд и только теперь заметила, что за столом сидела полицейская. Ее взгляд был жестким, но испуганным. Округлое лицо выглядело бы почти детским, если бы не глубокие морщины, засевшие между бровей и у тонких губ. Тусклые, выкрашенные в светлый цвет волосы, были убраны в хвост, и на голове виднелись залысины. Чувствовалось, что эта женщина начала стареть слишком рано, а на деле ей не было даже сорока лет.

И только теперь я узнала в суровом лице соседку с плачущим ребенком, которая, как и мы с мамой, стояла во дворе, дожидаясь пожарных.

– Здравствуйте, – мама заговорила первой, а следовательница все это время только смотрела на нас, словно не решалась начать разговор.

– Добрый день. Не будем терять время, и сразу перейдем к делу. Анастасия Хемеляйнен, верно? – Мария Игнатовна взглянула с сомнением сначала на меня, а потом и на маму.

– Верно, – тихо ответила я.

– Расскажите, как вы обнаружили тело, – следовательница попыталась улыбнуться, но вышло не слишком дружелюбно.

Я тяжело вздохнула. Переживать заново вчерашний день не хотелось, но разве был у меня выбор? Я по порядку рассказывала все, что помнила, но когда добралась до самого важного, глаза защипало от слез, а дыхание перехватило. В глазах потемнело, и я снова увидела перекошенное от боли лицо Расмуса.

Заметив мои слезы, Мария Игнатовна даже отложила ручку, которой до этого записывала все, что я говорила.

– Может, закончим на этом? – мама сурово взглянула на следовательницу и крепко сжала мою ладонь, почти до боли.

– Нам важна каждая деталь. Ребенок умер, – ответила Мария Игнатовна, глядя в потолок.

Казалось, она не была готова столкнуться взглядом с моей матерью.

– Я понимаю, но вы же видите, что Насте тяжело вспоминать это. Сомневаюсь, что вы станете оплачивать психологическую помощь.

– Не надо, мам, – ответила я, давясь слезами. – Дайте мне минуту.

Мы сидели молча. Мама сверлила взглядом Марию Игнатовну, которая с трудом сдерживала напор. С каждой секундой становилось все более неловко, и я поняла, что больше ждать было нельзя.

– Мы с Агнием пошли за мухоморами для его бабушки. Я увидела вдалеке что-то красное, но когда мы подошли, то стало понятно, что это...

Я набрала в легкие как можно больше воздуха, но все равно не могла заставить себя сказать последнее слово.

– Расмус Халонен? – спросила следовательница, продолжая записывать мои слова.

– Тогда я не знала его имени, – зажмурившись, я потрясла головой, будто пыталась избавиться от тяжелых мыслей.

– Спасибо, этого достаточно. Теперь нужно сделать отпечатки пальцев. Вам в сто девятый кабинет.

– Какие еще отпечатки?! – мама повысила голос, вскакивая со скрипучего стула.

– Так положено, – невозмутимо ответила Мария Игнатовна.

Глаза мамы гневно засверкали. Я не стала дожидаться того момента, когда она взорвется, поэтому взяла за руку, и мы быстро вышли в коридор.

– Да что они себе позволяют? – рявкнула мама, все еще поглядывая на закрытую дверь.

– Может, нам просто уйти домой? – спросила я, ни на что не надеясь.

– Все равно же вызовут снова.

Мама понуро опустила плечи и покачала головой. Теперь я переживала за нее больше, чем за себя.

Отпечатки сделали быстро, но в руки въелись чернила. Казалось, что мыло от них не спасет.

Мы собирались уходить, но из другого кабинета вышла Ронья с невысоким мужчиной, в светлых волосах которого поблескивала седина.

Ронья злобно зыркнула в мою сторону, но ничего не сказала. Они с мужчиной прошли мимо.

– Разве всех не должен опрашивать один и тот же следователь? – спросила я, когда мы садились в машину.

– Должен, – ответила мама. – Но я не удивлюсь, если этот случай будут всем отделением рассматривать.

Я не могла перестать думать о произошедшем. Перед глазами то и дело мелькали высокие деревья, колючая трава, испуганное лицо Агния и мертвый мальчик. Только теперь я понимала, насколько жуткой была ситуация. Еще и кошмар, который выглядел реалистичнее моей жизни. Неужели я сходила с ума?

– Не думаю, что тебе стоит гулять в ближайшие несколько дней, – голос мамы вывел меня из задумчивости.

Мы приехали домой. После улицы казалось, что в квартире неприятно пахло. Это неудивительно, ведь здесь каждый сантиметр был пропитан старостью. Большая часть вещей видела мир еще до моего рождения. Разве на такое лето я надеялась? По крайней мере, дома был интернет, а в нем друзья, которые не относились ко мне так, как большинство новых знакомых.

Мне срочно нужно было выговориться. Мама ушла работать, а я заперлась в своей комнате с телефоном и пыталась подключиться к интернету. Получилось не сразу, потому что я неправильно вводила пароль. Для меня такое не было редкостью, поэтому я не переживала.

Устроившись на кровати как можно удобнее, я открыла все социальные сети, в которых обычно сидела. За все время пришло всего два сообщения, и те от единственной подруги. Она жила на другом конце страны, но мы общались уже несколько лет, и, кажется, ни один человек не понимал меня так хорошо, как она.

Я рассказала ей все, что произошло со мной за последнее время, и только потом задумалась о том, стоило ли делать это. Полицейские могли в любой момент получить доступ к моим аккаунтам. Наверно, переживать не стоило. Все же я не написала ничего, что могло вызвать новые проблемы.

Отложив телефон, я выглянула в окно, которое выходило на дорогу. Сквозь пушистые облака пыталось пробиться солнце, и мне ужасно захотелось выбраться на улицу. Казалось, что сидение в одной комнате сведет с ума, но мама бы ни за что не выпустила меня сегодня. Неужели мне придется провести все лето в заточении?