Часть 5. Последние имена
Матвеев ехал домой в полной прострации.
На светофорах машина глохла, потому что руки дрожали так, что он не мог удержать сцепление.
Всё, что он видел перед глазами — два силуэта на чердаке.
Мужчина, который ушёл в этот дом живым, и девочка, которую никто не помнил.
И одно слово в дневнике:
Вернулась.
Он пытался придумать, кому позвонить.
Кому рассказать.
Но кому?
Коллеги? Скажут, что с катушек съехал.
Священник? Запретит входить.
Жена? Умрёт от страха.
Ночью он сидел на кухне с медальоном в руке.
Под пальцами металл был ледяным.
Ему всё время казалось, что в окнах кто-то стоит и смотрит.
На рассвете он снова взял дневник.
Перелистывал чистые страницы — и вдруг заметил, что на первой появился блеклый, едва различимый текст.
Словно проступивший из глубины бумаги:
"Я больше не одна."
Он хлопнул книгу и отпрянул.
Казалось, дом из воспоминаний теперь врос в его жизнь.
Как ржавчина в железо.
Он понял:
Если он не узнает её имени — всё это никогда не закончится.
Он поднял трубку.
— Алло. Архив сельсовета?
— Да.
— Мне нужны списки жильцов дома номер 6 по Лесной. За девяносто первый год.
Дежурный долго рылся в бумагах.
Шуршал страницами.
Хрипло сопел в трубку.
— Есть… — наконец сказал он. — Было зарегистрировано двое. Мать и дочь.
— Фамилия?
— Куренкова.
— Имя девочки?
— …
— Алло?
— Тут запись плохо видно… что-то вроде… Алёна или Аглая. Непонятно.
— Возраст?
— Семь лет.
— Дата смерти?
— Нет записи о смерти.
— Как нет?
— Просто выезд.
Выезд.
Вот так просто.
Будто она взяла чемодан и ушла.
А вместо неё осталась тень.
Матвеев положил трубку.
Над столом уже светало.
На подоконнике сидела ворона и склёвывала лёд.
Он смотрел на неё и вдруг понял, что должен туда вернуться.
Если не закончить это — он сам станет частью этого дома.
Очередной фигурой в темноте.
Очередным голосом в пустых стенах.
В полдень он снова стоял перед калиткой.
На этот раз без фонаря.
Без оружия.
Только дневник и медальон в кармане.
Он вошёл, не запирая двери.
Тишина встречала его, как старого знакомого.
Поднимаясь на чердак, он чувствовал, что дом дышит ему в спину.
Что в каждой доске, в каждой щели спрятаны глаза.
Наверху было холодно.
Но он уже не боялся.
— Аглая… или Алёна… — негромко сказал он в темноту. — Если ты слышишь… скажи, что тебе нужно.
Тишина.
Потом — шорох.
И снова тот голос.
Детский.
Тонкий, как трещина в стекле:
— Имя…
— Твоё имя?
— Да…
— Аглая?
— …
— Алёна?
— …нет…
— Как же?
— Я… забыла…
Он сжал пальцы на дневнике.
И вдруг вспомнил, как мать его когда-то учила молиться за умерших без имени.
Он понял: только так можно дать ей покой.
Если её имя стёрлось, нужно назвать её так, чтобы она знала: её помнят.
Он закрыл глаза.
Прошептал:
— Ты — дочь. Ты — память. Ты — кровь всех, кого предали.
— …
— Твоё имя — Согдия.
Он не знал, откуда пришло это слово.
Вдруг — просто от страха.
А может, это она сама вложила его в его голову.
Но когда он открыл глаза, чердак был пуст.
На досках лежал медальон.
Он взял его, поднял крышку.
Там больше не было женского лица.
Вместо него — отпечаток маленькой ладони, будто прижатый изнутри.
Он спустился вниз.
Вышел на крыльцо.
Солнце било в глаза — и впервые за многие дни он почувствовал тепло.
Пусть и слабое.
Но настоящее.
Дома он положил медальон на полку.
Взял чистую бумагу и написал рапорт:
"Прошу закрыть дом по адресу Лесная, 6. Причина — отсутствие правовых оснований для дальнейших проверок. Дом пуст."
Он знал, что соврал.
Но и знал, что больше туда никто не должен войти.
На следующее утро он собрался в церковь.
Поднялся по ступеням с чувством, что ступает на чужую землю.
Но когда батюшка посмотрел на него, тот лишь кивнул:
— Я знаю.
— Что вы знаете? — хрипло спросил Матвеев.
— Ты принёс её с собой.
— Кого?
— Ту, что ждала.
— Но я её отпустил…
— Она ждала, чтобы кто-то назвал её своей. Теперь ты — её последний свидетель.
Матвеев закрыл глаза.
Вдохнул запах ладана.
И впервые за долгое время подумал, что сможет дожить до утра.
В тот же вечер он снова видел сон.
Дом стоял на холме.
В окнах горел свет.
На крыльце сидела девочка.
В белом платье.
Она больше не прятала лицо.
И когда он подошёл, она улыбнулась.
— Спасибо… — сказала она.
И исчезла.
Он проснулся со слезами.
Стал молча одеваться.
Жена проснулась, обняла его за плечи.
— Всё закончилось? — спросила она.
— Да… — сказал он.
И сам поверил в это.
На четвёртые сутки дом сгорел.
Никто не понял, как начался пожар.
Старые доски вспыхнули, будто были пропитаны нефтью.
Чердак рухнул первым.
Когда приехали пожарные, было уже поздно.
Матвеев стоял за лентой, глядя, как обугленные балки оседают в тлеющий прах.
В последний момент ему показалось, что в дыму мелькнул силуэт.
Девочка с пустыми глазами.
И мужчина, обнимающий её за плечи.
Они просто стояли и смотрели на него.
А потом исчезли.