Глава 6
Ян
Меня поедала ревность изнутри. Злость разливалась по венам, обжигая все на своем пути. Казалось, я не вижу перед собой ничего и никого, только лишь симпатичная фигурка meines Diamanten и жадные, мужские, чужие руки, обнимающие ее. Монстр недовольно метался во мне, подгоняя скорее покинуть ночной клуб, и оторвать все, что можно и нельзя мудаку, который покусился на мое.
Уже оказавшись на улице, я на мгновенье прикрыл глаза, глубоко вдыхая. На свежем воздухе легче было привести мысли в порядок, успокоить свою сущность и себя самого. Где-то в груди бешено колотилось сердце, так и намереваясь выпрыгнуть, пульс стучал в висках, заглушая все звуки вокруг.
Если я хочу заполучить Ингу, мне необходимо сохранять хладнокровие. Если я сейчас позволю себе наброситься на Вадима, то испорчу все. Мне не хотелось пугать девушку, а потому лучше отступить, но только сегодня. Более я не допущу никого к ней. Я буду рядом, буду оберегать, охранять... владеть.
Но и стоять на месте, сложа руки, я не мог. Пока я мысленно боролся со своим огромным зверем, мент открыл для Инги дверь своей старой серой легковушки. Я тут же опустил глаза на номера, запоминая его. Инга улыбалась, кажется, даже хихикала. Наши взгляды неожиданно встретились. О, какие у нее выразительные глазки! Я готов смотреть на них целую вечность! И вот, я уже сделал размашистый шаг в сторону парочки, как Инга едва заметно покачала головой, с надеждой глядя на меня. Мне даже показалось, как ее губы прошептали: «пожалуйста, нет». Но утверждать этого не мог, ведь это могла быть и моя фантазия.
Дверь машины громко захлопнулась. Мужчина сел за руль, раздалось рычание двигателя и визг шин. Я позволил им уехать, наступая на собственное же горло.
– Ich werde ihn töten,* – прошипел я, сплюнул на землю и обернулся, ощутив чье-то присутствие.
Предчувствие меня не обмануло. Всего в нескольких метрах от меня, подперев мощным плечом дверной косяк, стоял Глеб. Его поза была расслабленной, чего нельзя было сказать обо мне. Я только сейчас заметил, что искусал губы до крови. А мужчина с тенью усмешки смотрел на меня.
– Мы обо всем уже договорились, – раздраженно бросил я, доставая ключи от белого мерседеса.
– Захотел тебя проводить, – с издевкой произнес Громов.
Кажется, сейчас меня бесило и злило все, что только окружало. Но хозяин ночного клуба совсем не знал меня, а потому и не понимал, что играет с огнем.
– Я хорошо запомнил дорогу, не стоило, – подыграл я, расплывшись в улыбке.
Мысли мои отныне занимала Инга и ее клиент, который через считанные минуты сорвет с нее короткий красный топ на бретельках (под ним, наверняка, не окажется бюстгальтера), прикоснется к шелковистой коже сначала грязными пальцами, а после...
– Могу что-нибудь тебе поведать об этой красотке, – Глеб отступил от входа в свое ночное царство разврата, сократив между нами расстояние, чтобы почти прошептать, - она ведь тебе приглянулась, Ян, так?
Зверь зарычал. Ему не нравился запах спиртного, что исходил от непрошенного собеседника. Его (как и меня) в принципе нервировал сейчас брюнет. Я был сам не свой, плохо соображал, ибо мои мозги все еще накрывала пелена ярости.
Я уже совершил грубую ошибку, показав свои эмоции и истинные желания Громову. На одни и те же грабли наступать не хотелось. Я невольно вовлек в жестокую игру объект своего вожделения. И был готов сам себе отрубить за это язык.
– Нет, спасибо, – спустя некоторое время ответил я.
– И Вадим тебе неинтересен? – задал еще один вопрос Громов.
Мне показалось, что я попал в ловушку. Глеб вышел за мной на улицу неспроста. Он желал что-то узнать. И своими вопросами либо пытался вывести меня из себя, добившись правдивых ответов, либо делал выводы по моему поведению.
– Или у тебя есть свои источники, которые преподнесут тебе все на блюдце с золотой каемочкой?
И я оказался прав. В голове мужчины все еще витала мысль о предателе среди своих людей. Он был умнее, чем мы с Максом могли подумать.
Сейчас от моего ответа, возможно, зависела жизнь Дениса. И судьба Инги тоже... Глупо отрицать, что Глеб имел над ней большую власть, чем я. Находясь в этом городе, мы с братом были оторваны от своих ребят, готовых любому перегрызть горло по нашему приказу. Мы были здесь одни (впрочем, так было необходимо в сложившейся ситуации). И выступать против Громова – чистой воды самоубийство, ведь мы на его территории.
– Отчего же ты так не доверяешь своим? – устало спросил я, скорее, по инерции. Ответ меня и вовсе не волновал.
Если честно, я жаждал сейчас лишь одного - оказаться дома. Ни в номере дрянного отеля, где барахлил кондиционер. Меня тянуло в свой дом. Мне очень хотелось снова услышать шум Балтийского моря, уловить запах хвои и соли на берегу. Я скучал по прохладному ветру, что так часто играл с моими непослушными волосами, развивая их. Скучал по вкусу марципана. Скучал по вымощенным дорожкам, зелени вокруг, старинным постройкам, что хранили в себе много тайн. Пускай, я и не родился в том месте, куда так стремился вернуться, но там мне было хорошо и спокойно. Там я чувствовал себя свободным. Там меня никто не пытался контролировать, не пытался подстроить под себя. Я был в своем доме сам себе господин.
– Предавший единожды... – вырвал меня из воспоминаний голос Глеба, он не договорил, зато красноречиво взглянул мне прямо в глаза. – Понимаешь, о чем я?
Я так погрузился в себя, что совсем позабыл, о чем вообще был разговор. Мне потребовалось, кажется, пару минут, чтобы прийти в себя и осознать, зачем и почему я тут стою.
– Предателей я караю, – произнес уверено. – Жестоко караю.
***
Припарковавшись возле отеля, я вытащил ключи из замка зажигания и откинулся на довольно жесткое сиденье. Всего три часа сна давали о себе знать, меня клонило в сон, я чувствовал себя разбитым. Безусловно, на мое состояние повлияло и увиденное в клубе. Да, я желал встречи с Ингой, однако представлял ее совсем иначе. Где она сейчас? Как себя чувствует? Насколько ей некомфортно и противно находиться наедине с ментом, что снял ее сегодня и увез на своей старой ладе в неизвестном мне направлении? Она также прикидывается, что испытывает оргазм, обнимая длинными ножками мужскую талию? И если это так, то неужели этот болван не чувствует, что это обман?
Час назад мне на телефон пришло сообщение от Дениса. Как я и просил, он скинул мне информацию на Ингу. Я уже успел изучить ее и сделал некоторые выводы. В том числе они касались и выбора девушки начать работать в заведение Громова. Кредит, взятый ее матерью два года назад и неудавшийся цветочный бизнес. Не знаю, на что рассчитывала Инга, когда решилась торговать своим прелестным телом пару месяцев назад, но она явно не ожидала, что заработать таким способом получится не быстро, тем более в небольшом городке.
И сейчас в моей голове созрел план. И я собирался воплотить его в жизнь. Но не сегодня. Завтра. Уже завтра я поеду к Инге и предложу ей улететь вместе со мной. Я предложу ей быть со мной. А взаимен решу все ее проблемы. И она мне не откажет (по крайней мере, я верил в это, убеждал себя в том, что не услышу из ее уст слово «нет», ведь девушке нужны деньги).
Она должна быть со мной. Должна смотреть на меня снизу-вверх своими выразительными очами, в которых читается смесь тревоги, страха и восхищения мною. Должна трепетать от моих ласковых прикосновений и ждать хлесткого удара. И я сделаю все возможное и невозможное, лишь бы мои грязные грезы стали реальностью. Я исполню любое желание Инги, ее слова станут для меня законом, только лишь бы она стояла передо мной на коленях. И я клянусь, я не допущу ее смерти. Не потеряю более контроль, как полгода назад, не позволю никому и ничему забрать у меня такое сокровище.
Поток мыслей прервало воспоминание из прошлого. И я погрузился в него, прикрыв глаза, что болели от напряжения.
На маленькой, однако уютной кухне с большим окном, выходящим на тропинку, что вела к воротам, по-домашнему пахло жареной картошкой с луком и запеченной рыбой. Белый чайник с черной ручкой нетерпеливо выпускал пар из носика, оповещая нас, что уже давно закипел. Старик отодвинул табурет, на котором сидел, и выключил конфорку. Обхватив ручку чайника тряпочкой, залил кипяток в заварник, наполненный перетертыми чайными листами и боярышником. Накрыл его все той же тряпкой, дав напитку настояться, сам же вернулся за стол.
Дурацкая иллюзия обычной жизни пенсионера. Деревянный двухэтажный дом, маленький огород и сад, круглый стол, табуреты времен советского союза, деревенские желтые занавески, старенькие обои, немного битая посуда, кровати на пружинах... Безобидный пожилой мужчина с сединой на голове. И не скажешь, что хозяин в бывшем - криминальный авторитет. А по периметру дежурят вооруженные люди, которых с моим приходом стало несколько больше.
– Мне казалось, ты способен и без меня решить это вопрос, – беззлобно произнес отец. – Не вижу никаких проблем. Агаров согласится на сделку, даже если ты предложишь ему не двадцать пять процента, а пятнадцать. Что тебя смутило, сына?
По правде сказать, ничего. Я прекрасно знал, что встреча с Георгием Агаровым пройдет отлично, и мы спокойно договоримся, пожав друг другу руки. Никаких сомнений не было. Однако я все равно сидел перед отцом с неуверенным (или потерянным!) видом и сорок минут говорил об условиях предстоящей сделки. Ковырял вилкой рыбу, в которой было слишком много костей. Об истинной причине своего приезда я не говорил. Впрочем, наверное, я и сам ее не знал. Мне всего лишь захотелось побыть в отчем доме, где мне было спокойно. А спокойствия мне не хватало на протяжении последних шести дней.
Вопрос, заданный Равским-старшим, так и повис в воздухе. Я наколол дольку картофеля, что уже успела остыть. Но она так и не оказалась у меня во рту. Если честно, аппетита совсем не было, я, скорее, на автомате, медленно пихал в себя еду, чтобы не обидеть родителя, он же старался, готовил.
– Ну все, хватит, – хлопнув в ладоши, отчего я непроизвольно вздрогнул, сказал старик. – Хватит работы на сегодня! Лучше расскажи мне, как у тебя дела, м? Давненько мы с тобой не виделись, я успел соскучиться! Как Белла? – мои пальцы сильно сжали вилку. – Увидев твою машину, я было решил, что ты приехал вместе с ней. Девочке у меня очень понравилось.
Я отложил столовый прибор подальше от себя (от греха, так сказать) и стал смахивать с колен невидимые крошки. Белле здесь действительно понравилось. Она сказала, что здесь она чувствует себя, как дома. Детка долго болтала об этом, вспоминая свою семью и свои традиции.
– Она умерла, – глухо ответил ему. – Ночью с субботы на воскресенье.
Все-таки поднял взгляд на Владимира Олеговича, на лице которого так и читался вопрос: «Как умерла? Когда?». Я выдохнул, прикрыл глаза, помассировал виски. Уже который день раскалывалась голова из-за бессонных ночей, и никакие таблетки не помогали. Приступы мигрени участились. Но я молчал, никому не признавался в этом, надеясь, что все со временем нормализуется.
– От чего? – в голосе послышались нотки печали и сожаления.
Думаю, теперь он понял, зачем я здесь. Или хотя бы предположил.
– Легочная недостаточность, – равнодушно пожал плечами. – Она болела.
– Лежала в больнице?
– Она отказалась от госпитализации. Я уговаривал, но все безуспешно.
Я не был уверен в том, что отец мне поверит. В обществе ходили разные слухи обо мне, чаще всего ложные. Хоть их и было маловато, наверняка, что-то касалось и ушей Равского-старшего. Но меня никогда ни о чем таком не спрашивали. А если разговор и заходил о женитьбе или простых увлечениях, мы не касались моих «пристрастий в постели». Поэтому я мог предположить, что папа либо не верил сплетням, либо не хотел копаться в чужом белье, либо все знал и предпочитал молчать, чтобы не рушить наши отношения.
– Жаль, очень жаль, – говорил он искренне. – Хорошая была девчуля. Сколько ей было? Девятнадцать? – Я кивнул. – Еще совсем ребенок. Ну, что ж, значит, так было угодно Господу Богу.
Или ее герру Яну Владимировичу. То есть, мне.
– Где похоронили?
Я глянул на наручные часы, чтобы дать себе хоть пару секунд на передышку. Не думал, что говорить о Белле будет таким испытанием. Она ушла... Ушла навсегда и забрала какую-то частичку меня с собой. Глупо говорить, что я любил детку. Я любил синяки, оставленные мною лично, на ее теле.
– Сегодня хоронили, на ее родине. Тело забрали родственники.
Она с Кавказа. В ней текла восточная кровь, которая меня и заинтересовала в нашу первую встречу (впрочем, как и ее недоступность, и невинность).
Мысленно вернулся на пару дней назад, когда мать умершей кинулась на меня с кулаками. Кажется, в морге еще никогда не было так громко! Она била меня довольно сильно и больно (я не сопротивлялся, ведь все же был виноват), пока ребята из охраны не оттащили ее. Когда ее руки перестали касаться меня, в меня полетала женская сумка, а после еще и проклятия. Я их заслужил! Я был ответственен за жизнь Беллы. Однако потерял контроль. Новая порция ударов прилетела, когда патологоанатом вручил заключение о смерти, где была написана причина смерти. Причина, которая устраивала меня. И плевать мне было на все остальное.
– ЧТО?! – взревела женщина. – Легочная недостаточность?! Да как ты посмел, чертеныш?!
Голова метнулась в сторону, когда смуглая ладонь ударила меня по щеке. Так было нужно. Нужно было именно такое заключение (не очень далекое от истины, верно?). И пощечина тоже нужна была.
– ЭТО ТЫ ЕЕ УБИЛ! Ты! Ты не имел права лишать жизни мою дочь! Кем ты возомнил себя, больной ублюдок?! Садист! – в чем-то она была права.
Выдохлась женщина еще не скоро. Когда проклятия закончились, мать моей сладкой (но, к сожалению, мертвой) девочки выла и билась в жилистых руках своего мужа, который с такой ненавистью смотрел на меня, но все время молчал, отчего в какой-то момент мне стало страшно. Я даже отступил назад, ближе к охране.
– Я оплачу похороны, – зря это сказал.
Обвинения в мою сторону возобновились. Да и деньги они не взяли. Настаивать не стал. Это их дело, не мое.
– Бедная, бедная Белла, - вернул в реальность меня голос отца. – Справляешься, сына?
Владимир Олегович теперь переживал за меня. Это было логично. У нас с ним были хорошие отношения, несмотря на то, что я жил на протяжении двадцати одного года далеко от родного отца. И виделись мы либо на Рождество, либо на мой день рождения, либо летом, когда матушка тайком меня отправляла в гости к своему бывшему любовнику.
Но справляюсь ли я? Смотря, с чем. Я солгал бы, если сказал бы, что оплакивал ночами гибель своей подружки. Откровенно говоря, мне в каком-то смысле было наплевать. Ностальгия, конечно, уже захватывала меня, но не более. Я лишь ругал себя за несдержанность. Ругал себя, что потерял контроль. Так и справляюсь ли я? Со стояком в штанах от одного только воспоминания о таком красивом и хрупком теле, на котором я с таким наслаждением оставлял следы своей страсти (или своего безумия?), я не справлялся. От этого и не спал уже какую ночь. Приходилось дрочить, как подростку или стоять под холодным душем. Стоило только закрыть глаза, и перед ними возникал образ избитой Беллы, но пока еще живой. Член становился каменным. И после мой искаженный разум рисовал картинки уже мертвого, но все также прекрасного тела моей девочки. Увидев истерзанное тело в морге, поцеловав в последний раз искусанные мною же нежные губы, в штанах стало тесно. И я молился всем известным богам, чтобы родители девчонки этого не заметили.
– Я в порядке, – старику незачем знать, почему я мучаюсь.
– Если тебе тяжело находиться в квартире, – он убрал тарелки (мою тоже, хоть там и осталась половина моего ужина), поставил маленькие кружечки для чая, – то оставайся у меня. Я буду только рад. И тебе же будет лучше.
Смена места дислокации не обещала мне отсутствия эрекции. Ведь даже сейчас при упоминании о моей горячей девочки член дернулся. Я поморщился. В голове появилась мысль сбежать в душевую и подрочить, но кое-как я сдержался.
– Спасибо, – выдавил из себя.
В моей квартире еще словно пахло Беллой. Многое напоминало мне о ней. И это вовсе не терзало мою душу (мне приходилось практически терзать свой стояк каждый вечер). Оставаться тут надолго мне не хотелось. Я любил свою небольшую квартиру, которую обустроил для себя. И после тяжелого дня всегда спешил вернуться в свой дом.
Следующие полчаса мы молчали. Пили чай. Изредка хозяин загородного домика качал голой и цокал языком, видимо, все еще не веря, что моя подружка умерла. Я же смирился. И размышлял, как дальше справляться с голодным зверя, что сидел глубоко внутри меня. Сейчас он еще довольно прилично себя вел, но скоро обязательно сбросит с себя непрочную цепь и вырвется наружу.
Мне стало легче. Возможно, потому что я хоть кому-то сказал, что моя детка умерла. А, может быть, мне придала силы атмосфера в отцовском доме, на которую я так уповал (это больше смахивает на самовнушение).
Я уже накидывал на плечи куртку и снимал с крючка ключи от машины, когда папа показался в дверном проеме, чтобы проводить. Или чтоб прочитать нотацию строгим голосом.
– Сына, – мне не понравилась его интонация, однако я поднял на него глаза. – Заканчивай эти игры. Ни к чему хорошему они не приведут, – меня затошнило, и я уже было решил, что содержимое моего желудка сейчас окажется на сером коврике в прихожей. – Если тебе хочется снять напряжение после трудного дня, то возьми мою грушу из чулана. Конечно, ей уже много лет, но свои функции она выполняет отлично.
Я выдохнул. Старик ничего не понимает. Груша не возбуждает!
– Хорошо, спасибо.
Крики и боль возбуждают!
– Не забывай о делах, – уже жестче посоветовал Равский, облокотившись о косяк. – И работай мозгами, слава Богу, они у тебя есть. Совершишь ошибку, и тебя сожрут заживо, Ян. И разберись наконец с Щукиным! Сам разберись, заодно и пар выпустишь. Тебе полезно.
– Непременно.
– Да, мне однозначно нужно контролировать ситуацию, – пробормотал я, стиснув руль до белизны костяшек. – Еще одних объяснений перед убитой горем мамочкой я не переживу. Но и держать взаперти монстра я более не могу, физически не могу. Я пытался на протяжении полугода. Не хочу притворяться больше. Я устал притворяться. Мне нужна Инга. А еще надо разобраться с ментом, что посмел своими грязными руками прикоснуться к моей девочке.
***
Приступ мигрени наступил неожиданно. Левой стороны лба невозможно было коснуться. Но это не мешало мне почти рвать на себе волосы и стонать от боли. В глазах несколько потемнело. Я не помнил, как добрался до туалета (скорее всего, мне помог Макс), где меня тут же вырвало.
– Колеса есть? – пока я отходил от очередного приступа тошноты, брат принес стакан с водой. – Скажи, где они, я принесу.
– В боковом кармане... дорожной сумки, – проговорил я тихо, любой звук сейчас отражался невыносимой болью в голове. – Там аэрозоль, белый такой...
Трясущимися руками я взял стакан. На дне его плавали кубики льда, и я приложил холодное стекло ко лбу, но облегчения это не принесло.
– Он точно помогает? – сведя брови на переносице, Максим рассматривал лекарство, вертел в пальцах. – Это просто капли? Может, лучше таблетки?
Я так резко поднялся на ноги, чтоб схватить заветный аэрозоль, что почти разбил стакан и все-таки облился водой. От смены положения тела закружилась голова, желудок скрутило в тугой узел. Только мне было плевать. Мне хотелось избавиться уже от пульсирующей боли. Бросив на пол колпачок, впрыснул поочередно трижды в обе ноздри средство, превышая обычную дозу. Побочки и передозировка меня сейчас волновали меньше всего.
– Помогает, – ответил я, наклоняясь над унитазом, боясь, что опять вырвет.
Обычно меня забавляло, что многие люди слишком узко смотрят на медицину, глупо веря, что лишь таблетки могут облегчить страдания при той же мигрени. Однако сейчас этот факт меня, скорее, бесил.
– Сходил бы лучше к доку, – я заметил нотки переживания в голосе родственника. – Хотя бы к нашему, семейному. Павел Витальевич – отличный врач. А то сам выписываешь себе лечение, а оно вон как, не помогает.
Это средство прописала мне врач, по совместительству моя матушка. Она долгое время уговаривала меня начать принимать антидепрессанты**, но я отказывался от этой затеи. В один из дней я сдался, но уже через полгода прекратил прием. Из-за этих таблеток я будто бы потерял часть себя, пускай, они и помогали мне справляться с пульсирующей болью, больше пить их я не мог. Антидепрессант медленно, но верно менял мое отношение миру, да и к самому себе. И эти изменения были мне не по душе. Хотя, очень глупо скрывать, в первые месяцы я был доволен результатом.
– Приглуши свет, – попросил его, – глаза режет.
– Ты слушаешь вообще меня?
Мне захотелось закатить глаза, но я сдержался, потому что это мимолетное движение вызвало бы еще одну волну боли.
– Во время мигрени, – хрипло заговорил, – у человека возникает фонофобия и фотофобия, поэтому замолкни и приглуши свет.
Максим выполнил мою просьбу.
– Меня беспокоит твое здоровье, – признался он через минут десять, но к тому времени приступ не купировался. – Я не могу равнодушно наблюдать за твоими страданиями.
Брат все также стоял в дверном проеме, а я сидел на кафеле в туалете, откинувшись спиной на стену, запрокинув голову. Лекарство действовало, я ощутил, как немного заложило нос. Подле меня валялся прозрачный колпачок и сам аэрозоль.
– Не сомневаюсь в этом, – я отыскал силы на усмешку.
Конечно, его волнует мое состояние, но еще больше его волнуют мои мозги. Если они перестанут нормально работать, возникнут проблемы в отцовском бизнесе. А меня терпят здесь только из-за хорошего ума.
– Тебе нужны колеса, которые снимают спазм, – с умным видом сказал Макс. – Я читал, что мигрень случается из-за спазма сосудов головного мозга. Я сгоняю в аптеку, куплю что-то вроде спазгана*** или анальгина****...
– Не поможет.
– Почему?
Потому что спазм случается из-за нарушений в работе серотонинергической системы. И лекарство, которые я впрыснул себе в нос, – агонист чертовых серотониновых рецепторов! И, к слову, этот гормон ответственен не только за возникновение мигрени, но и за неконтролируемую агрессию*****. Матушка всегда твердила мне, что все мои проблемы из-за гребаного дисбаланса. Но в глубине души женщина знала, кто истинный источник моей склонности к насилию.
– Дай мне еще пятнадцать минут. И я буду в порядке.
***
Спустя полчаса я стоял на балконе и лениво наблюдал за людьми, спешившими домой после рабочего дня. Медленно делал затяжки, заполняя легкие ядовитым дымом, наслаждаясь горечью в горле. Максим вторил моим движениям. На лице его теперь застыла привычная маска равнодушия, словно не он тридцать минут назад обеспокоенно глядел на меня, желая хоть чем-то помочь.
– Встреча с Глебом прошла хорошо, – вернулся я к разговору, который был прерван приступом мигрени. – Он предоставит нам чистую трассу для перевозки оружия.
– Даже не пытался изменить условия, потребовав большую цену, после того, как твой Денис вылил ему инфу на нас?
– Мы договорились, что за каждую удачную сделку с партнерами, в которой понадобится дорога через его город, Глеб получит пятнадцать процентов.
– Ты уверен, что ничего не упустил? – недоверчиво спросил брат, вглядываясь с прищуром мне в лицо.
Я поторопился отвернуться. Я играл нечестно, скрывая свой истинный интерес к Громову.
Когда я еще не появился на белый свет, отец занялся продажей оружия. Никогда об этом я лично не разговаривал с родителем, а потому подлинной и всей истории не знал. Знал лишь, что за границу товар он не продавал. Безусловно, заниматься такими делишками было опасно, но у Равского-старшего оказались друзья, занимающие высокие должности где-то в столице. Нам с Максом (благодаря моему уму и хорошим знакомым) удалось расширить дело отца. Теперь мы поставляли разные модели огнестрела в некоторые другие страны, но и для российских войск кое-что оставалось. Думаю, это было еще одной причиной, по которой нам до сих пор не перекрыли кислород. В нынешней мировой ситуации оружие ни для кого не будет лишнем.
Пока я не переехал в Россию, то и помыслить не мог, чем таким занимается Равский-старший. В нашей небольшой семье, живущей на узкой улице города Бремен, тема бывшего любовника Зенты Вегенер была табуированной. В редкие дни, когда мы с матушкой оставались наедине, она рассказывала мне про отца, но не вдавалась в подробности, возможно, она и сама не очень много знала о мужчине, в которого до беспамятства была влюблена. Но у этих отношений, увы, не было будущего. К сожалению, ворчливый старик Вегенер был против таких сомнительных (и оскорбительных!) связей своей младшей дочери. Он люто ненавидел (и продолжает ненавидеть) Владимира Равского. И до недавних времен помыслить не мог, что во внуке, в котором он души не чаял, течет и русская кровь тоже.
Надо ли говорить, что мой дед был ярым представителем нацистов, сумевшим выйти сухим из воды после Второй Мировой войны? Мне неизвестно, как ему удалось избежать, например, расстрела или пожизненного заключения. Сам Карл об этом никогда не упоминал. И, наверное, это тайна уйдет вместе с ним в могилу. Поскорее бы это случилось! Кажется, этого ждали все члены семьи, однако старик, по закону подлости, оказался живучим.
– Да, уверен, – ответил я, потушив сигарету. – Беспокоиться не о чем.
Макс хотел спросить что-то еще, я чувствовал, что собеседник в чем-то сомневается. Но не мог допустить, чтоб он стал меня подозревать, а потому резко схватился за голову. Брюнет не знал многого о Громове. Не знал, ибо я не рассказал ему об этом. Я поведал ему только то, что посчитал нужным. Скрыв самое главное: Глеб был замешен в транспортировке оружия, но помалкивал об этом.
– Где лекарство? – измученным голосом вопросил, второй рукой опираясь на перила.
– Твою мать, Ян! Опять приступ? – и вот, в его голосе я снова слышу нотки волнения. – Сейчас принесу.
Когда Максим скрылся за дверью, что отделяла балкон от комнаты, я улыбнулся. Да, я умолчал об еще одном пункте в договоре с Глебом. Да, не рассказал, что небольшую партию товара я буду поставлять ему. И что деньги, которые Громов мне заплатит, скроются в моем кармане.
– Полежал бы, – родственник протянул мне аэрозоль. – А я позвоню и закажу ужин в номер.
Я кивнул в ответ.
– Мне нужен еще один билет на самолет, – вспомнил еще кое-что, о чем необходимо было поговорить с братом.
– Зачем? – непонимающе посмотрел на меня, сложив мощные руки на груди.
Я тяжело вздохнул, уже не притворяясь. Разговор обещал быть напряженным.
*Ich werde ihn töten (от нем.) – я убью его.
**Некоторые антидепрессанты, обладающие седативным эффектом (например, Амитриптилин), используют для профилактики приступов мигрени.
***Спазган – лекарственный препарат, обладающий анальгезирующим и спазмолитическим действиями.
****Анальгин – лекарственный препарат, обладающий выраженным анальгезирующим и жаропонижающим действиями.
*****Имеется в виду группа средств для купирования острых приступов мигрени.