Глава 38. Все закончилось навсегда
Саша
Я слышу выстрел — душераздирающе громкий — и не сразу понимаю, что происходит. В ту же секунду Ярослав сбивает меня с ног, и мы падаем на землю. Я больно ударяюсь спиной, но эта боль не такая, какая должна быть от пули. Значит, она в меня не попала? Но за секунду до я четко видела дуло пистолета, направленное мне в грудь.
Ужасная догадка взрывается в голове неумело запущенной петардой, и из горла вырывается сдавленный хрип. Я обхватываю Ярослава, прижавшего меня к земле всем весом тела, и, навалившись изо всех сил, перекладываю на спину.
— Ярослав! — сдавленно кричу я. — Пожалуйста, очнись!
Дрожащими руками ощупываю его. Живот залило кровью, в боку торчит рукоятка ножика, и я судорожно запускаю руку под спину, пытаясь выяснить, попала в него пуля, или нет. Мои руки в крови, и я начинаю всхлипывать — не понимаю, откуда именно она льется. Потом слышу его прерывистое дыхание, и испускаю облегченный вдох. Жив.
Яр шевелится и открывает глаза. Я обхватываю его и начинаю смеяться. Этот смех больше похож на истерику, но остановиться не получается. Он сменяется всхлипывающими рыданиями, и Ярослав вымученно улыбается:
— Тише, милая. Не плачь.
— Он в тебя попал? — спрашиваю сквозь слезы.
— Не знаю, — Ярослав морщится от боли. — Раз я до сих пор жив, то, наверное, нет.
Я оглядываюсь по сторонам, решившись оторвать взгляд от Ярослава: на участке полно людей в форме. Несколько из них скрутили стрелявшего Марата, еще несколько держат второго парня, пришедшего в себя. Вижу отца, ищущего меня глазами. И, к своему ужасу, незнакомого мужчину лежащего на спине недалеко от нас. Вокруг него склонились двое полицейских, и мне не удается понять, жив он или нет.
Ярослав с трудом садится, прижимая руку к животу, и осматривается. Его взгляд тоже натыкается на мужчину, и глаза в ужасе расширяются.
— Серега, — почти неслышно выдыхает он и тяжело встает на ноги.
— Ярослав, — окликаю его я, но он не реагирует.
Шатающейся походкой подходит к лежащему и падает возле него на колени. Полицейские двигаются в сторону, уступая ему место, и я осторожно подхожу сзади, вставая у Яра за спиной.
Пуля угодила прямо в грудь, и на футболке мужчины расползлось огромное кровавое пятно. Но он жив, потому что, когда Яр дрожащими руками берет его за ладонь, открывает глаза.
— Как же так, Серый? Ну какого хрена ты полез под пулю?
— Ерунда, малой, — улыбается Сергей, и из уголков губ медленно стекают тонкие струйки крови.
— Держись, тебя обязательно подлатают, — Ярослав склоняется ниже, и его плечи начинают трястись. — Тебя еще Сочи ждет, ты помнишь?
— Помню, малой. Сделай одолжение, а? Побывай там вместо меня.
— Нет, так не пойдет, Серег. Только вместе с тобой, — упрямо мотает головой Яр, и я кладу руку ему на плечо.
Сергей переводит затуманенный взгляд на меня и говорит:
— Красивая. Береги ее, Ярослав. И будь счастливым, несмотря ни на что. У тебя еще есть возможность вылезти из этой ямы.
Его голос становится все тише, а потом и вовсе стихает. Ярослав еще с минуту сидит, держа его за руку, в надежде, что он продолжит говорить. Я вижу, что грудь Сергея больше не вздымается в попытке сделать рваный вдох, и первой понимаю, что эти слова были последними. Опускаюсь на колени рядом с Ярославом и притягиваю его в свои объятия. Он поддается так легко, будто из нас двоих это я — огромная и сильная. Яр прячет лицо у меня в волосах, и я чувствую, как по шее катится обжигающе-горячая слеза. Он не перестает дрожать и прижимается так крепко, будто во мне — все его спасение и утешение. Я глажу его по взмокшим растрепанным волосам и плачу вместе с ним, пытаясь забрать хоть немного боли. К сожалению, это невозможно, и все, что я могу сделать — быть рядом.
Я отпускаю Ярослава только, когда возле нас появляются врачи скорой и укладывают его на носилки. Целую напоследок и позволяю отнести в машину. Меня тут же бегло осматривает другой врач и, только убедившись, что со мной все в порядке, передает меня в руки папы. Он крепко обнимает меня и обещает, что все закончилось. Я горько усмехаюсь — для кого-то сегодня все действительно закончилось навсегда.
***
Следующие несколько недель кажутся мне непрекращающимся кошмаром. Первую Ярослав проводит в больнице, и, хоть врачи уверяют, что с ним все будет хорошо, я не могу расслабится до того самого момента, пока он не появляется в дверях квартиры. Его квартиры, в которую я успеваю перебраться за то время, что его нет. А заодно провести там генеральную уборку и добавить хоть немного уюта в эти стены.
Родителям приходится смириться с тем, что я остаюсь с Ярославом, хоть папа и продолжает смотреть на него с недоверием, а мама все также сомневается в правильности моего выбора. Но после всего случившегося они настроены уже не столь категорично и даже благодарны ему за то, что со мной все в порядке.
Виктор уезжает за границу, и следствию не удаётся ему ничего предъявить. По всем документам он остаётся чист, как стеклышко, и не имеет к произошедшему никакого отношения. Требования к моему отцу похитители так и не успели предъявить, поэтому этот мотив остается понятным только для нас. Даже человеком, претендующим на покупку заповедных земель, оказывается какое-то подставное лицо, а не Виктор.
И на деле выходит, что трое парней похищают девушку друга, и в ходе перестрелки погибает человек. Ярослав ждёт, что Марат поделится со следствием всеми подробностями их преступной работы, но тот почему-то молчит — наверное, не хочет прибавлять срока к убийству и похищению. Второй парень, Гриша, тоже помалкивает, а потом случается то, что ещё раз переворачивает жизнь Ярослава.
Марат погибает при невыясненных обстоятельствах, не дожив даже до своего суда. Это известие выбивает у Ярослава последнюю почву из-под ног, он на несколько дней закрывается в комнате и не разговаривает вообще ни с кем, включая меня. Он выходит из дома только один раз, чтобы попасть на похороны Марата. Я еду вместе с ним, но к свежей могиле, у которой стоят женщина лет пятидесяти с головы до ног облаченная в черное и девочка-подросток, он подходит сам. Я смотрю со стороны, как он долго что-то им рассказывает, как женщина заходится в рыданиях, падая коленями на землю, кричит, а Ярослав стоит рядом, опустив голову. И мне никогда так и не удастся узнать, что он им говорил. Просил прощения? Обвинял? Или просто вспоминал того, кто когда-то был другом?
Спустя несколько дней после похорон я просыпаюсь и привычно провожу ладонью по соседней половине кровати. Там пусто — из ночи в ночь Ярослав не спит, и все больше становится похож на призрак. Я выбираюсь из-под одеяла и выхожу в коридор. По босым ногам тут же пробегает поток ледяного ветра — где-то нараспашку открыто окно. Захожу на кухню: так и есть. Одна створка распахнута, а Ярослав сидит рядом в одних только тонких спортивных штанах, закинув босые ноги на подоконник. И, конечно же, курит. В последнее время он почти не расстается с сигаретами.
— Яр? — зову его я, и он, вздрогнув, оборачивается.
— Возвращайся в постель, не мерзни, — говорит он, заметив, что я дрожу от холода в тонкой сорочке.
— Кто бы говорил. — Я закрываю окно и поворачиваюсь к Ярославу. — Опять не можешь заснуть?
— Не могу.
— Пойдём, — я беру его за руки. — Я с тобой полежу.
— Ты иди. Я докурю и лягу.
Я забираю из его пальцев сигарету и тушу в пепельнице. Ярослав выдыхает и опускает на пол ноги. Обхватив его за шею, я сажусь на колени и утыкаюсь лицом в ледяную кожу.
— Не закрывайся, пожалуйста. Я очень хочу тебе помочь, но не знаю, как. Помоги мне.
— Если бы я сам знал, — усмехается Яр.
— Хочешь поговорить о нем?
Я специально не уточняю, о ком именно, позволяя ему решить самому. И Ярослав решает.
— Когда я оказался в банде у Серого, он только вышел из тюрьмы — попался на ограблении со взломом. У него была жена и сын только недавно родился, но, стоило ему оказаться в тюрьме, она уехала и адреса не оставила — сказала, её ребёнку не нужен такой отец. А тут я. Он научил меня всему, и я сейчас не только про то, как набить кому-то морду, — Ярослав усмехается. — Он научил меня водить машину и байк, рассказал, что, оказывается, если не платить по счетам за квартиру, могут отключить свет. Научил даже готовить. А я всегда отвергал его помощь — был слишком горд и независим, чтобы признать, что она мне и правда нужна. Я не нуждался в няньке. Потом привык, но до последнего огрызался. Не мог допустить даже такую мысль — ведь я не был нужен даже своим родителям, так зачем я ему, чужому по сути человеку. До последнего не признавал, что он меня все-таки любил. Как мог, по-своему, но любил. И я тоже — это я понял только, когда его не стало.
— Конечно, он тебя любил, — шепчу я, зарываясь пальцами в темные волосы. — Под пули бросаются только ради тех, кого по-настоящему любят.
Ярослав какое-то время молчит, а потом произносит:
— Рик сказал, что Марата убили.
Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что Рик — это бритоголовый парень, заходивший вчера к Ярославу.
— Почему?
— Он думает, что это кто-то из сидящих друзей Серого отомстил за него.
— Ты в это веришь?
— Не знаю. Разве это теперь так важно? — Из его груди вырывается тяжёлый вдох.
— Сожалеешь?
— Я не знаю, — снова повторяет Яр. — Наверное, не должен. Он меня предал, убил Серёгу, хотел выстрелить в тебя. Вообще посмел прикоснуться к тебе. Но вместе с тем это же Мара. Мой Мара. И на самом деле мне ужасно не хватает его.
— Яр. — Я нежно оттягиваю назад его волосы, вынуждая приподнять голову и посмотреть в глаза. — Прекрати указывать себе, что ты должен чувствовать. Он был твоим лучшим другом, и это нормально — скучать по тому, кто являлся важной частью твоей жизни. Позволь себе принять эти чувства.
— Разве это правильно? Я должен его ненавидеть.
— Никому ты ничего не должен, слышишь?
Ярослав утыкается лицом мне в шею, и я крепко прижимаю его к себе. Мы сидим так целую вечность, и мне не хочется его отпускать. Я не жду, что он продолжит говорить и дальше, но неожиданно Яр произносит:
— Он постоянно стоит у меня перед глазами. Когда звонит телефон — сразу думаю, что это он, и только потом понимаю: Мара больше никогда не сможет этого сделать. Мерещится даже в каждом углу этой квартиры — я будто продолжаю делить все пространство своей жизни с ним.
— Хочешь уехать отсюда? — вырывается у меня. На самом деле эта мысль давно засела в голове и только разрастается с каждым днем, подпитываемая тревогой за Ярослава.
— В другую квартиру? — уточняет Ярослав.
— В другой город. Начать все сначала.
Он смотрит на меня долго - долго. Так долго, что у меня в голове успевают пронестись все возможные варианты ответов от “да, конечно” до “ни за что на свете”. Ярослав сначала целует меня — так, как умеет только он, ласково и чувственно, и касается все еще холодными пальцами голой кожи на спине. И только потом отвечает:
— Хочу.