Глава 37. Неправильный выбор
Ярослав
Неделя тянется бесконечно. Один день сменяет другой, и я ощущаю себя так, словно потерялся в реальности. Картинка зависла и рябит помехами, а то, что я всегда считал неотъемлемой частью своей жизни рассыпалось пеплом. До последнего не хочу признаваться, как мне не хватает Марата — его отсутствие ощущается особенно остро. То место, которое он прочно занимал внутри бесконечно терзается фантомной болью. Мне словно отрезали руку, но мозг все еще не может принять тот факт, что там, где она была еще вчера, теперь пустота, и хочет ей пошевелить. Я то и дело думаю о нем, неосознанно тянусь к телефону, чтобы по привычке набрать номер, потом вспоминаю все, что произошло, и рычу в бессильной злости.
Невозможность обнять Сашу тоже не дает спокойно существовать, но она звонит мне по десять раз в день и заваливает тоннами сообщений. А я, как дурак, каждый раз улыбаюсь и спешу ответить. Ее “я люблю тебя” горит внутри ярким пламенем, заставляя все внутри обрываться, когда на экране появляется ее имя, а в трубке звучит родной звонкий голос. Когда она смеется и жалуется на отца, не выпускающего ее даже в магазин. Шепчет мне, как соскучилась, и в очередной раз признается в любви — кажется, я никогда не привыкну к этим словам.
Я закрываю глаза и представляю только ее. Каждое утро просыпаюсь с мыслью наплевать на все, приехать и увезти с собой. И каждый раз останавливаюсь. Я обещал ее отцу держаться подальше — по крайней мере, пока. И я понятия не имею, что будет дальше. Сколько это все продлится? Смогут ли знакомые Дмитрия Александровича найти что-то на Виктора? Он затаится и откажется от своего плана, поняв, что под него копают? Или наоборот пойдет ва-банк? А еще, если Виктор пойдет ко дну, не потянет ли он за собой и меня тоже, а заодно всех остальных? Не уверен, что у него есть какие-то доказательства нашей работы на него — он наоборот всегда пытался обставить дело так, чтобы, попадись мы, у полиции не было никаких доказательств, что мы с ним связаны. Только личные встречи, никаких телефонных разговоров, оплата наличными. Все, что могло быть использовано против него — только показания потерпевших, но обычно имя Виктора не фигурировало нигде, а все фирмы, выдающие займы, были открыты на чужие имена. Но, зная Виктора, не удивлюсь, что у него есть на нас тонна компромата, и он не захочет тонуть один.
Как ни странно, меня это мало волнует. Главное — чтобы у него не получилось навредить Саше и ее семье. А остальное не так уж важно.
Серега объявляется только в субботу. Он не звонит, а приезжает сам — я как раз выхожу на перекур на работе, когда вижу, как он паркуется на своем черном “Патриоте” и не спеша подходит ко мне.
— Здорово, малой. — Я пожимаю ему руку и предлагаю сигарету. Он кивает и прикуривает.
— Привет.
— Как ты?
Я хмыкаю.
— Хреново, — отвечаю максимально честно.
Серый кивает — другого ответа он и не ожидал. Пару минут мы молча курим, а потом Серега говорит:
— Марат, Сева и Гриша согласились на предложение Виктора.
Я криво усмехаюсь. Второй раз слышать, что Мара прошелся катком по нашей дружбе, все также больно, но я стараюсь не подавать вида. Затягиваюсь поглубже, выигрывая себе хотя бы несколько секунд, чтобы собраться и ответить отстраненно и спокойно. Но Серый меня опережает:
— Мы с Риком отказались. Я послал их на хрен, они ушли. Сказали, что поднимут денег и свалят отсюда. Вася и Эдик возвращаться тоже не собираются. Команда развалилась, малой.
— Разочарован?
— Да хрен его знает. Мы столько лет вместе, что пацаны уже, как родные. Но я никогда не думал, что среди нас окажется столько продажных тварей, которые за бабки пойдут на брата. Мне жаль, что Мара оказался из их числа. — Серый крепко сжимает мне плечо и смотрит прямо в глаза. — Будь осторожен, Ярослав. И береги свою девчонку.
— Она в безопасности, — выдавливаю я и не могу отделаться от мысли, что пытаюсь убедить сам себя. Мне было бы спокойнее, будь Саша рядом, но здесь только я, а там ее семья, закрытая территория элитного жилого комплекса с охраной и наряд полиции под окнами. Вряд ли я справлюсь лучше.
— Это хорошо, — Серый задумчиво выдыхает облако сизого дыма.
— Что думаешь делать?
— Уехать отсюда. Засиделся я здесь, хотя меня уже давно ничего не держит. Кроме вас — не хотел бросать, думал хоть как-то приглядеть, подсказать, помочь. Да только ты давно справляешься без меня, а Марат… С Маратом я облажался.
— Куда поедешь?
— Еще не решил. Сначала рвану в Сочи, к морю — мне скоро полтинник, а я до сих пор на нем не бывал. У меня там родители в свое время познакомились. Побуду недельку-другую, а потом устроюсь дальнобоем. Всегда хотел колесить по стране.
— Открыточку хоть пришлешь? — смеюсь я, стараясь скрыть за этим тоску. Серый стал важной частью моей жизни, которую я никогда не умел ценить.
Крепко обнимаю и хлопаю по спине, и он обнимает меня в ответ.
— Пришлю. Могу хоть из каждого города.
— Заметано. Соберу коллекцию и вручу тебе, когда соберешься на пенсию. Будешь потом сидеть в своем домике на берегу моря и вспоминать все места, где когда-то побывал.
Серега хрипло смеется и прячет глаза, в которых застыли слезы. Я тоже смотрю куда-то вдаль и быстро моргаю, прогоняя теплую пелену перед глазами.
— Буду скучать по тебе, малой.
— Я тоже, Серег. Ты заглядывай хоть иногда, не теряйся.
— Договор.
Он тушит сигарету об урну и снова протягивает руку — теперь уже, чтобы попрощаться. Я глубоко втягиваю носом воздух и жму ее.
***
Телефон звонит, когда я только выхожу из душа. Номер незнакомый, и тревожное волнение тут же заполняет изнутри — от такого звонка субботним вечером не приходится ждать ничего хорошего. Принимаю вызов, и слышу в трубке мужской голос:
— Ярослав?
— Да.
— Это Дмитрий Александрович, отец Саши.
А вот теперь совсем нехорошо, потому что у ее отца нет ни одной причины звонить мне, кроме одной: случилось что-то ужасное. По спине бежит холодок, а воздуха в помещении совсем не остается. Я рывком распахиваю окно, но лучше не становится, только влажное после душа тело покрывается мурашками.
— В чем дело?
— Саша, — он делает паузу, — пропала.
— То есть пропала?
— Ей нужно было сходить в магазин. Я подумал, что ничего плохого не случится: супермаркет через две улицы. Да и не может же она сидеть взаперти вечно. Ребята из патруля поехали вместе с ней, но остались караулить ее у входа. Вот только обратно она так и не вышла. Они хватились через час, побежали в магазин, но ее там не было. В полиции уже в курсе, сейчас поднимают данные с камер видеонаблюдения. Но я подумал, что позвонить тебе тоже нужно, — последнее он произносит с явной неохотой, до последнего не желая этого признавать.
— Сука! — взрываюсь я и ударяю кулаком в стену. Руку обжигает болью, но я ее даже не замечаю. Злюсь на всех: тупых патрульных, которые упустили Сашу, ее отца, Виктора, Марата и себя. Особенно на себя — что не защитил, хотя обещал. И позволил себе ослабить контроль.
— Есть предположения, где они могут быть? — спрашивает Дмитрий Александрович.
— Пока нет. Надо подумать. Как давно это произошло?
— Часа два назад.
— Они еще не звонили?
— Пока нет. Ждем, попробуем отследить по звонку.
Я бессвязно ругаюсь. Твою же мать!
— Держите меня в курсе. Если я что-то узнаю — позвоню.
Отключаюсь и пытаюсь успокоиться. Это сложно — внутри клокочет ярость, мешая рационально мыслить. Я заставляю себя сесть и отдышаться. Злость сейчас мне не поможет, поэтому я закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов. На пятом становится легче, и в голове, кроме желания все вокруг крушить и убивать всех причастных, появляются мысли.
Я хорошо знаю Марата — даже слишком хорошо — и вполне могу представить ход его мыслей. Он предсказуем, а еще часто поступает необдуманно. Он всегда был хорошим исполнителем, но вот с разработкой плана у него проблемы — поэтому я нисколько не удивлюсь, что их засекла первая же камера, и потребуется не так много времени, чтобы найти, куда увезли Сашу. Но ждать я не намерен, к тому же почти на сто процентов уверен, где они.
Я набираю номер Сереги, пока сбегаю вниз по лестнице. Он отвечает почти сразу:
— Да.
— Серег, она у них.
— Черт! Где они могут быть, есть предположения?
— Думаю, на даче Марата. Больше негде.
— Понял. Выезжаю.
И он отключается быстрее, чем я успеваю вообще попросить его о помощи. Я завожу байк и разгоняюсь на хорошо известном маршруте, по которому мы с Марой ездили сотни раз. Когда я подъезжаю к участку, вокруг уже такие плотные сумерки, что несколько фонарей, стоящих вдоль дороги, не справляются, и улица освещается урывками. Приходится идти почти вслепую, но я хорошо знаю дорогу. Машины Марата у ограды не видно, но скорее всего он загнал ее внутрь, под навес, хотя обычно ленился и бросал прямо у ворот.
Перегибаюсь через калитку, чтобы изнутри открыть щеколду, и она легко поддается. Кругом стоит звенящая тишина — дачный сезон уже закончился, и ни в одном из соседних домов не горит свет. Единственный звук, нарушающий повисшее безмолвие — это лай собаки вдалеке. В кармане вибрирует телефон, и я, не глядя, принимаю вызов.
— Ярослав, — раздается в динамиках встревоженный голос Дмитрия Александровича. — Нам удалось отследить машину. Пока еще не до конца, но, судя по городским камерам, она двигалась в сторону СНТ. Мы едем…
— СНТ “Дружба”, улица Тихая, дом десять, — отрывисто произношу я и отключаюсь.
Машины под навесом нет, но интуиция подсказывает — я не мог ошибиться. Участок кажется пустым и безжизненным, как и дом — ни одно окно не горит, ни один шорох не доносится. Но дверь оказывается не заперта, и я толкаю ее внутрь. Не включая свет, обхожу темные комнаты — их всего три, веранда, спальня и крошечная кухня. Никого нет.
Сердце быстро стучит, а шаги разносятся по пустому дому гулким эхо. За этим столом несколько недель назад мы с Марой ели плов, приготовленный его мамой, предварительно перекопав весь огород и скинув в подпол сотню ведер картошки. Острая тоска по нашей дружбе не успевает разлиться внутри едкой горечью, потому что меня пронзает резкая догадка. Подпол.
Люк в полу находится на кухне, у дальней стены, и я только сейчас замечаю, что диван, обычно стоящий немного в стороне, сейчас сдвинут так, что находится на крышке. Рывком толкаю его обратно и открываю дверцу подвала. Оттуда сразу веет холодом, влагой и запахом овощей.
— Саша? — тихо зову я.
Ответом мне служит тишина. Я вглядываюсь в темноту внизу, и у меня есть пара секунд, чтобы решить: спускаться, рискуя оказаться в ловушке, или дожидаться помощи. Но мысль, почему Саша, если она там, не отзывается, не оставляет простора для сомнений. Бегло шарю рукой, пытаясь найти выключатель, но попадаются только влажные доски. Никак не получается вспомнить, где Мара включал свет, и, в конце концов, плюнув на это, я начинаю спускаться по шаткой лестнице.
Не слышу, а ощущаю внизу какое-то движение — легкий порыв ветерка, которого никак не может быть в погребе под землей.
— Саша, — еще раз зову я, и слышу ее неуверенный дрожащий голос.
— Ярослав?
— Да, это я, — облегченно выдыхаю я. — Ты можешь подняться наверх?
— Да, — отвечает Саша и спустя бесконечно долгие несколько секунд я вижу ее на лестнице.
Подхватываю под руки и вытаскиваю из погреба. Сгребаю в охапку и не могу надышаться. Она доверчиво прижимается к моей груди и начинает плакать — тихо и жалобно, словно котенок. Меня разрывает между желаниями успокоить ее и набить морду Маре за то, что посмел ее тронуть. Решив, что Мара может и подождать, я глажу ее по волосам и покрываю лицо поцелуями.
— Они тебе ничего не сделали?
— Нет, — голос Саши срывается. Я провожу руками по ее плечам — она в одной только тонкой кофте, а где осталась ее верхняя одежда — непонятно. Дрожит — то ли от страха, то ли от холода, и я скидываю с себя куртку. Надеваю на Сашу, и она кутается в нее сильнее.
Холодный воздух тут же приподнимает волоски на голых руках. Но обращать на это внимание некогда — нужно увести Сашу отсюда подальше. А уже потом поговорить с Маратом.
— Пошли, — я обнимаю ее за плечи и веду к выходу. — Все будет хорошо. С тобой больше ничего не случится. Я не позволю.
Саша кивает — кажется, в этот момент она верит мне безоговорочно. Мы успеваем только выйти из дома, как я замечаю три фигуры, движущиеся к нам со стороны огорода, оттуда, где вдали виднеются очертания бани. Они тоже нас замечают и ускоряются. Саша сдавленно всхлипывает, а я быстро оцениваю обстановку и достаю из кармана складной нож.
— Держись поближе ко мне, — не спуская глаз с парней, говорю я Саше. — И как только появится возможность — беги.
Они быстро разделяются и окружают нас с трех сторон. Я уже могу различить их лица: напряженное Гриши, испуганное Севы и озлобленное Марата.
— Кот, ты быстро, — выплевывает Марат. — Не мог приехать немного позже?
— Я тебя убью, — серьезно обещаю я. — Ты же не думаешь, что я прощу тебе такое?
— Какое “такое”, Кот? — Мара смеется и раскидывает в стороны руки. — Она обычная девка, каких кругом тысячи. А ты ради нее предал брата. Помнишь, говорил, что всегда будешь за меня, что бы ни случилось? Врал, получается?
— Не выворачивай. Я всегда был на твоей стороне — до тех пор, пока ты не поставил деньги выше меня.
— Да потому что деньги тебя не кинут, в отличие от нее, — Мара тычет пальцем мне за спину, где сжалась в комок Саша. — Ты сделал неправильный выбор, Кот.
— Ты сам себя слышишь, Мар? — качаю я головой. — Я ее люблю. А ты даже не хочешь это понять. Я ждал, что ты встанешь на мою сторону.
— Нет никакой любви, Яр, — морщится Мара. — Не мне тебе об этом рассказывать.
— Пошел ты, брат, — цежу сквозь зубы. — Уйди с дороги.
— Да твою ж мать, Кот! Когда ты успел стать таким высокоморальным? Ничего с твоей девчонкой не случится, посидит здесь немного, пока ее батя не сделает все необходимое. Мы срубим бабла, а потом разбежимся.
— Уйди, – повторяю я и с щелчком вытаскиваю лезвие у перочинного ножика. Мара следит за моей рукой и медленно достает из кармана свой нож. — Тронешь ее еще раз, я не посмотрю, что мы когда-то были друзьями. Я не шучу. И, кстати, сюда едут менты, так что советую сваливать побыстрее.
Несколько секунд мы все молчим. Первым не выдерживает Сева.
— Да пошло оно все на хрен, пацаны. Я в тюрягу не планирую. Вы как хотите, а я сваливаю.
Он круто разворачивается и бежит к воротам, зато Гриша резко двигается в мою сторону. Я успеваю заметить его боковым зрением и изо всех сил двигаю кулаком в лицо. Он падает, как подкошенный, нарвавшись на эту преграду, и следующий удар получает коленом в челюсть. Болезненно хрипит и заваливается на землю. Еще один удар — и Гриша замолкает, а у меня нет времени разбираться, насколько сильно ему досталось.
Передо мной, как из-под земли, появляется Мара. Я с наслаждением ударяю ему в лицо, но он успевает увернуться, и удар проходит вскользь. Он тоже бьет, лицо обжигает острой болью, а потом и живот. До меня не сразу доходит, что он полоснул по мне ножом — я осознаю это только, когда слышу испуганный крик Саши и вижу на пальцах кровь.
Прямо передо мной перекошенное от злости лицо Мары. Я делаю судорожный вдох — мне никогда даже в голову не приходило, что жизнь поставит меня против него. Мы всегда были по одну сторону баррикад, прикрывали спины и стояли друг за друга горой. И мне не хочется признавать, что это — конец, и обратного пути не будет. Это сложнее, чем казалось, поэтому я непростительно долго медлю перед тем, как пустить в ход нож. И тут же за это получаю — холодное стальное лезвие входит глубоко в живот.
— Вот и все, братишка, — шепчет Марат. — Ты сделал неправильный выбор.
— Чертов ублюдок, — выдыхаю я.
Слышу где-то вдалеке шум двигателя автомобиля, чьи-то крики и голоса. Словно в замедленной съемке вижу, как Мара достает из кармана пистолет. Отталкивает меня в сторону, и я, пошатнувшись, падаю на землю. Нож все еще у меня в животе, и я уже чувствую, как шок проходит, и от раны по всему телу тонкими змейками расползается боль. Бросает в жар, а потом тут же по коже пробегает озноб. Отмахиваюсь от собственной боли и, с трудом поднявшись на ноги, бросаюсь в сторону Саши.
Не знаю, что происходит первым — раздается жуткий крик, или мы с Сашей летим на землю. А, может быть, сначала раздается оглушающий в вечерней тишине СНТ выстрел, оборвавший чью-то жизнь.