Глава 32. Холодная ярость
Саша
Я в ужасе смотрю, как он скидывает куртку, потом стягивает через голову футболку и бросает их на небольшой диванчик в кабинете. Мне хочется схватить его за руки, остановить, закричать, чтобы даже не думал выходить на ринг. Но понимаю — это единственный шанс для Артёма избежать боя. Стискиваю до боли зубы и изо всех сил стараюсь не заплакать — меньше всего ему сейчас нужны мои слезы.
Птица-феникс с груди Яра смотрит на меня с осуждением. Это я виновата, что вытянула его. Это из-за меня он окажется на ринге. И если с ним что-то случится — это будет целиком и полностью моя вина.
Он выходит первым — уверенным размашистым шагом, а я едва поспеваю следом за ним. В коридоре я почти что врезаюсь в Артема, и он пятится при виде меня назад. Упирается в стену и неразборчиво бормочет:
— Александра Дмитриевна?
Я прожигаю его взглядом и хватаю за руку — чтобы даже не вздумал выкинуть что-нибудь ещё. От ринга в нашу сторону движется Эдик. Он жестом показывает Ярославу выходить, а Артёму на ходу бросает:
— Извини, малец, сегодня ты пролетаешь. Как-нибудь в другой раз.
На лице Артема появляется смесь эмоций — от удивления до облегчения. А я только сейчас разглядываю его повнимательнее: волосы всклокочены, лицо бледное, грудь часто вздымается. Он не просто напуган — он близок к истерике.
— Ч-что? — заикаясь, переспрашивает он.
— Что слышал, — отмахивается от него Эд, не сводя глаз с ринга. — Можешь идти.
Больше мы ему не интересны. Не удостоив нас прощанием, он направляется туда, где толпа восторженно ликует, встречая новых бойцов. Я, будто завороженная, иду следом, а Колмогоров тащится за мной, как собачка на привязи. И не потому, что Яр просил держаться поближе к Эдику — плевать я хотела сейчас на это, да и сам Эд не вызывает у меня ни грамма доверия. А потому что знаю: там, на ринге сейчас Ярослав, и я должна быть рядом.
Я протискиваюсь через толпу поближе к рингу. Сердце стучит, как сумасшедшее, отбивая чечетку о стенки грудной клетки. Хочется закрыть глаза с одной только надеждой — все это исчезнет, когда я открою их снова.
— Как тебе только пришло такое в голову? — зло шиплю я, обращаясь к Артему.
— Мне нужны были деньги, отец отказал, а здесь предложили неплохо заработать, — начинает оправдываться мальчишка, а я не сдерживаюсь и совсем не педагогически закатываю глаза.
— Как можно быть таким наивным, Артем? Никогда не слышал, что бесплатный сыр лежит только в мышеловке? Почему не дал заднюю, когда только узнал про бои?
— Не думал, что тут все так серьезно, — бормочет он себе под нос. — А когда приехал и увидел, — Колмогоров нервно сглатывает, — было уже поздно. Уйти мне не разрешили.
— Само собой, Артем. Здесь такие деньги замешаны, что тебе и не снились.
Он снова сглатывает, его кадык дергается, а с лица пропадают последние краски.
— Ну какой же идиот! — восклицаю я, сама не до конца понимая, к кому обращаюсь: к Артему, Ярославу, Эдику или всем здесь присутствующим.
Колмогоров опускает голову, все-таки принимая мое высказывание на свой счет, но не спорит. Вместо этого неуверенно интересуется:
— Вы не сказали отцу?
— Нет.
Только сейчас понимаю, что и правда не успела ни о чем рассказать Колмогорову-старшему. Сначала хотела убедиться, что Артем и правда здесь, а потом все закрутилось так быстро, что стало не до этого. В конце концов, Артем рядом со мной, цел, невредим и в относительном порядке, если не считать нервной встряски, но ее он даже заслужил. И как учитель и взрослый человек я наверняка поступаю неправильно, заставляя отца лишний час терзаться мыслями о том, куда пропал его ребенок. Но сейчас я — не учитель и даже не взрослая женщина, способная действовать рационально и взвешенно. Сейчас я — влюбленная девчонка, столкнувшаяся с одним из главных страхов: потерять то, что важнее всего. И мне плевать на всех, кроме Ярослава, разминающегося в углу ринга.
— Спасибо, — растерянно отвечает Артем. — Отец, если узнает, запрет меня дома до совершеннолетия и даже на окно решетку прикрепит.
— И правильно сделает, — зло бросаю я.
— Вы же ему не расскажете? Пожалуйста!
Я делаю резкий взмах рукой, заставляя его замолчать, и Артем послушно закрывает рот. А в следующую секунду я сама теряю дар речи, потому что в противоположном от Ярослава углу появляется его соперник.
Он не просто большой. Он огромный. Двухметровая гора мышц, бицепсы, которые я бы с трудом обхватила руками, ноги, больше похожие на колонны и жуткое, остервенелое выражение лица с застывшей на нем звериной ухмылкой. Мне становится плохо, к горлу подкатывает тошнота, а перед глазами начинают мелькать яркие мушки. Я изо всех сил вцепляюсь в плечо Артема, чтобы не рухнуть в обморок прямо здесь. Колмогоров с волнением смотрит на меня и подхватывает за талию.
— Вы в порядке?
— Нет, — честно отвечаю я и несколько раз сильно зажмуриваю глаза. Мушки исчезают, и зрение немного проясняется. Перевожу взгляд на Ярослава — если он и напуган своим противником, то вида не подает, и на его лице непробиваемая маска спокойствия.
— Почему меня сняли с боя? — тихо спрашивает Артем.
— Потому что Ярослав согласился выйти вместо тебя, — одними губами шепчу я.
Но Артем меня слышит. Я не вижу, как меняется выражение его лица, но чувствую, как он тяжело вздыхает. Мне не нужно объяснять, кого из двоих на ринге я имею в виду — ответ очевиден. Колмогоров не спрашивает даже, кто такой Ярослав, что нас связывает и почему Яр вообще решил забрать его бой. Потому что не нужно быть гением, чтобы это понять.
— Простите, — как-то обреченно выдыхает Артем. — Мне очень жаль, что из-за моей глупости все так вышло.
Я киваю, не находя в себе сил ответить. С одной стороны, мне хочется наброситься на Колмогорова. С другой — я понимаю, что его привела сюда юношеская наивность, и нельзя навешивать на Артема вину за то, что решил Ярослав. Я только надеюсь, что для Артема это окажется хорошим жизненным уроком и предостережет от других опрометчивых поступков. Главное, чтобы этот урок не обошелся слишком дорого.
Удар в гонг, означающий начало боя, звучит оглушающе громко. Он выбивает из легких остатки кислорода, и следующие несколько секунд я жадно хватаю ртом воздух. Я не хочу смотреть на то, что происходит на ринге, но не могу отвести глаз, будто меня держит какая-то неведомая сила. Ярослав движется быстро и точно, в отличие от его соперника, явно не успевающего за выпадами Яра. Я вижу, как перекатываются мышцы под гладкой кожей спины и груди при каждом движении Ярослава, вижу, как нечеловечески быстро он огибает противника и наносит удары. Но как бы он не был быстр, достаточно всего одного точного удара, чтобы он больше не смог подняться.
Толпа вокруг ревет. А мне хочется кричать — как вообще можно так радоваться чужой боли? Как можно делать ставки на человеческие жизни? Что не так с этим миром?
У меня нет ответа ни на один из этих вопросов. Но больше всего волнует только один — сможет ли Ярослав одержать победу?
Он сосредоточен до предела. Каждое его движение отточено и доведено до совершенства. Каждый выпад, каждый удар строго выверены и просчитаны. В нем ни намека на эмоциональность, мешающую сосредоточиться, или страх, не дающий думать. Сейчас он — чистейшая холодная ярость. И это даже удивительно, как его обычная вспыльчивость сочетается с этой непоколебимой ледяной выдержкой. И не будь я сейчас так напугана, обязательно бы восхитилась его умением в нужный момент настолько себя контролировать.
Но на деле я просто трясусь от ужаса и бормочу себе под нос все обрывки молитв, которые всплывают в голове. Поразительно, насколько набожными становятся люди, оказавшись на самом волоске.
Ярослав пропускает удар, и я вскрикиваю. Но мой голос тонет в сотне других — подбадривающих бойцов. Я не успеваю заметить, куда прилетает кулак противника, вижу только кровь на лице Яра и то, как он, покачнувшись, едва не падает.
— Не смей, — шепчу я. Знаю, он меня не слышит, но все равно продолжаю: — Даже не думай проиграть.
Ярослав быстро восстанавливает равновесие и уклоняется от следующего удара, летящего в голову. Пригибается, ныряет под руку, оказывается у противника за спиной, пинает его под колени и каким-то чудом, не иначе, обрушивает огромную тушу на пол. Зал снова взрывается, подбадривая теперь Ярослава.
Дальше все происходит, как в ускоренной съемке. Яр методично, один за другим, наносит удары по лежащему мужчине. Тот обороняется, и Ярославу тоже прилетает: щека, ребра, бедро. Я всхлипываю каждый раз, когда тела Яра касается чужой кулак, но он едва обращает на это внимание. Не отвлекаясь, снова и снова бьет, пока лицо соперника не становится полностью покрытым кровью, и тот не перестает сопротивляться. Снова звучит удар гонга, и только тогда Ярослав, тяжело дыша, с трудом поднимается на ноги.
На него больно смотреть. Руки в крови — своей и чужой, непроницаемая маска на лице треснула, и теперь видно, что он держится из последних сил от боли и усталости. Судья объявляет его победителем, толпа ликует и выкрикивает его имя, а он нетвердым шагом удаляется с ринга. Я не жду, когда он найдет меня в толпе, а срываюсь с места и бегу к нему.
Подлетаю к Ярославу, едва он только успевает спуститься с лестницы. Изо всех сил сжимаю его в объятиях, и он тут же сдавленно шипит.
— Прости! — я ослабляю хватку и заглядываю ему в лицо. — Сильно больно?
— Терпимо, — Ярослав улыбается, но тут же морщится из-за разбитой губы. А я почти готова заплакать, потому что, как бы он не храбрился, вижу — ему чертовски больно. На лице запеклась кровь, губа распухла, на скуле синяк, а второй — ужасающе огромный и багрово-синий — на ребрах.
— Тебе срочно нужно в больницу, — всхлипываю я. — У тебя могут быть сломаны ребра.
— Ерунда, — отмахивается Яр. — Что мне действительно нужно — так это поскорее увезти отсюда тебя и твоего мальчишку.
— Ярослав, — начинаю я, но он целует меня в макушку и отстраняется.
— Саш, пожалуйста, давай не сейчас. Просто делай, что я говорю, и не спорь.
Он говорит серьезно и решительно, и я согласно киваю головой. Он уже сделал невозможное, чтобы вытащить отсюда Артема, и у меня нет ни одной причины сомневаться в его словах. Если он говорит, что нужно уезжать быстрее — значит, это действительно так. А с остальным можно разобраться по дороге.
Ярослав проталкивается сквозь толпу. Со всех сторон слышны одобрительные выкрики, но он не обращает на них внимания и только старается, чтобы особо ярые поклонники не лезли ко мне. Он заталкивает к кабинет Эдика меня, затем идущего следом Артема и только потом заходит сам. Обессиленно опускается на диван и закрывает глаза — дает себе время на короткую передышку. Я не успеваю даже сказать ему что-то подбадривающее, как дверь снова распахивается и на пороге появляется Эдик.
— Кот, ты красавчик! — громко объявляет он. — Это было просто шикарно, ты же размазал его по стенке. У меня пара человек в випке спросили твои контакты — хотят тебя себе. Я не даю, жду пока цена подрастет. Но, если хочешь, можешь хоть завтра начать карьеру телохранителя женушки или дочери какой-нибудь важной шишки. Или отправиться на бои другого масштаба и поднять еще больше денег.
— Заткнись, — устало отвечает Ярослав. — Можешь послать всех на хрен.
— Да это золотая жила, Кот! — округляет глаза Эдик. — Я буду твоим агентом. Я на такие гонорары договорюсь, что ты мне еще “спасибо” скажешь. С тебя процент, само собой.
— Хватит, Эд. Я вышел на ринг только, чтобы там не оказался он, — Ярослав указывает на Артема, нерешительно жмущегося к стене. — И возвращаться туда не собираюсь.
— Не руби так сразу. Подумай, взвесь все за и против. Пораскинь мозгами, какие у тебя вообще есть шансы добиться хоть чего-то. Я тебе предлагаю реальный вариант подняться. Да, риски есть, но ты и срываешь джек-пот.
Ярослав молча поднимается на ноги, поморщившись, натягивает футболку и накидывает сверху куртку. Подходит вплотную к Эдику и смотрит на него таким прожигающим взглядом, что даже мне становится не по себе. Несколько секунд молчит, и мое сердце пропускает удар — я до смерти боюсь, что он сейчас согласится. Но вместо этого Яр хрипло говорит:
— Дай тачку.
— Чего? — удивляется Эд.
— Одолжи тачку, — повторяет Ярослав. — Я приехал на байке, но втроем мы на нем не уедем. Завтра верну.
Эдик вытаскивает из ящика стола ключи и бросает их Ярославу.
— Держи, Кот. И, надеюсь, ты примешь верное решение.