Глава 31. Ради нее
Ярослав
Все воскресенье я провожу на работе. После очередной бессонной ночи жду, что желание спать будет моим привычным спутником, но, как ни странно, я вполне бодр. Правда, это состояние сложно назвать бодростью в прямом смысле этого слова — все-таки оно подразумевает полноту сил и прилив жизненной энергии.
Тогда как у моей полнейший отлив. Мне не хочется вообще ничего — и спать в том числе. Ни разговаривать, ни шевелиться, ни думать. Даже лишний раз делать вдох, но на этот процесс я повлиять не в силах. Не хочу даже есть, пить и курить, хотя все равно выпиваю несколько кружек черного кофе и выкуриваю одну за другой пачку сигарет, но делаю это скорее по привычке.
Вернувшись домой, паркую байк, но домой подниматься не спешу. Наверное, именно так чувствуют себя космонавты в полете — ощущение полнейшей невесомости, когда тебя ничего не держит. И стоит только немного ослабить контроль, как тут же унесет в открытый космос.
Я сажусь на старые железные качели, скрипящие при каждом движении, и затягиваюсь. Легче не становится, даже удавка на шее не ослабевает, но я упрямо делаю затяжку за затяжкой. Когда-то обязательно станет лучше, и эта дыра в груди, которая осталась после последних слов Саши, затянется. Не сразу, но я научусь жить дальше, ведь как-то у меня получалось до неё. Зато теперь навсегда запомню главное правило, о котором легкомысленно позабыл — нельзя ни к кому привязываться. Чувства — это не для меня. От них лишь горький привкус разочарования и очередные рваные раны на сердце, после которых останутся уродливые шрамы.
Вспоминаю про фотографии со свадьбы, которые отправила мне Саша, и захожу в наш диалог. Эти фото — последние сообщения от нее. Медленно пролистываю одно за другим. Это похоже на мазохизм, но я не могу перестать смотреть на ее лицо, изгибающиеся в улыбке губы, обнимающие меня руки. Она не просто красива — она идеальна до мельчайших деталей.
Я выкуриваю несколько сигарет подряд, а сам не свожу глаз окон на третьем этаже. Спустя час я могу с уверенностью сказать — Саши нет дома. Где она? С кем? Вопросы сами появляются в голове, не спрашивая моего разрешения. И приходящие на ум ответы заставляют затянуться ещё глубже и до боли сжать металл качелей.
Что, если она поняла, кто действительно подходит ей лучше?
Что, если именно сейчас она с ним?
Что, если, так и правда будет лучше для всех, а в первую очередь для неё?
Я поднимаюсь наверх только, когда Галина Петровна кричит мне в окно, что сейчас вызовет полицию. Я от души посылаю её матом, но с детской площадки всё-таки ухожу, подгоняемый в спину проклятиями. Не потому, что не опасаюсь встречи с ментами, а потому что сам не понимаю, зачем битый час пялюсь в темные окна ее квартиры. С кем бы она сейчас ни была, это больше не моё дело. И Саша ясно дала мне понять — мне нет места в её жизни.
Разозлившись сам на себя, я бегом взлетаю на этаж. В квартире первым делом принимаю ледяной душ, а потом нахожу в морозилке пачку пельменей и кидаю их в кастрюлю с водой. С трудом заставляю себя поесть, но получается осилить лишь несколько штук, а все остальное отправляется в холодильник — до лучших времен.
Цепляюсь взглядом за бутылку водки в дверце, которой Саша когда-то обрабатывала мне раны. Первой мелькает мысль выпить все, что в ней осталось. А второй — выкинуть к черту. Поколебавшись, все-таки бросаю ее в мусорку. Не хочу ни пить, ни иметь в доме что-то напоминающее о ней.
Я падаю на кровать и утыкаюсь взглядом в потолок. В комнате темно, но с улицы в окно льется неяркий свет, создавая причудливый узор из отблесков фар, неоновой вывески магазина в доме напротив и уличных фонарей. Даже этого света достаточно, чтобы самые дальние углы спальни стали казаться еще темнее, чем были на самом деле. Усмехаюсь, осознав, как же это похоже на мою жизнь — в ореоле Сашиного света все мои пороки только лучше видно. Они сгущаются настолько, что становятся очевидны даже для меня. Всю свою жизнь убеждал сам себя: я просто подстраивался под обстоятельства, пытался выжить и шёл по единственному пути, который видел.
Но оказалось — это не так. Я выбрал самый простой путь, но правда ли он единственным? Действительно ли у меня не было выбора? И нравится ли мне быть тем, кем я стал?
Закрываю глаза и накрываю лицо подушкой, которая забирает в себя мой крик. Меня ждет очередная бессонная ночь — уверен, что сегодня опять не усну. И здесь Саша тоже была права: давно пора обратится к специалисту, а не ждать, пока бессонница добьет меня окончательно.
Звонок телефона раздаётся особенно громко в тишине квартиры. Я вздрагиваю всем телом, и на секунду — мучительно долгую секунду — появляется глупая безжалостная надежда, что звонит Саша. Я отмахиваюсь от неё быстрее, чем она успевает прорасти внутрь длинными, извитыми корнями, перемалывающими внутренности.
Это начальник. Он просит выйти на работу еще и в ночную смену. Говорит, что понимает — это никак не вписывается в трудовое законодательство. Знает, что я только что пришел с дневной двенадцатичасовой смены. Но форс-мажор, выйти больше никто не может, и я — его последняя надежда. А он платит двойную оплату и дает выходной бонусом.
Я соглашаюсь. И дело не в оплате, выходном и желании помочь начальнику. Дело в том, что мне это даже на руку — можно отвлечься от своих мыслей, не вести бессмысленный бой с бессонницей и надеяться, что завтра, когда я вернусь с работы, усталость все-таки возьмет верх, и я засну. Без проблем и, главное, сновидений.
***
Как ни странно, это помогает. Вернувшись в понедельник утром домой, я без сил падаю на кровать и проваливаюсь в сон. Знаю, что мне просто везет: вероятность, что чрезмерная усталость наоборот отрикошетит новым витком бессонницы, была примерно пятьдесят процентов. Но я засыпаю, и будит меня только настойчивый телефонный звонок.
Я долго выныриваю из пучины сна и не могу понять, что происходит. В комнате стоит непроглядная темнота: свет выключен, плотные шторы наглухо задернуты, и мне требуется немало времени,чтобы осознать: я проспал весь день и уже наступил вечер.
Нахожу рукой телефон и нечетким со сна взглядом пытаюсь прочитать на экране, кто звонит. Замираю, делаю глубокий вдох. Тру глаза, чтобы убедиться — они меня не обманывают. Но имя остается неизменным, а звонок не прекращается, и я принимаю вызов.
— Да, — хриплым голосом отвечаю я.
— Ярослав, привет. — Ее голос отзывается внутри сотней острых иголок.
— Привет.
— Извини, я, наверное, не должна тебе звонить… — Меня передергивает от этих слов. Значит, она позвонила не потому, что захотела. Саша делает глубокий шумный вдох и продолжает: — Но мне больше не к кому обратиться.
— Что случилось? — тут же напрягаюсь я.
— Один мой ученик договорился сегодня участвовать в нелегальных боях. Нужно вытащить его оттуда, пока не поздно. Его подружка сказала что-то про заброшенные склады на западной окраине города, но более точной информации у нас нет. Ты не знаешь, где это?
— Знаю.
Я слишком хорошо знаю, где это. Но мозг пока отказывается связать воедино бои без правил и школьника. Эд совсем умом тронулся?
— Скажи, пожалуйста, адрес! Мне нужно туда попасть.
— Я сам съезжу, — отрезаю я и встаю с кровати. Сон как рукой снимает.
— Не стоит, Ярослав, — начинает Саша. — Это моя проблема, тебе совсем не обязательно ее решать…
Я резко обрываю ее.
— И что ты им скажешь? Ты хоть понимаешь, что это за место? Там куча здоровых амбалов, которые тебя даже слушать не станут. Не пустят на порог — и это в лучшем случае. Про худший я даже говорить не буду.
Саша на секунду замолкает, и я успеваю пожалеть о своих словах. Я не хочу ее пугать, наоборот, это у меня челюсти сводит от мысли, что все могло сложиться менее удачно, будь у нее адрес и решись она на самом деле поехать туда сама.
— Я с тобой, — уверенно заявляет Саша.
— Нет.
— Да. Пожалуйста. Он ведь мой ученик, и не могу просто так сидеть дома, пока ты решаешь чужие проблемы.
— Хорошо, — скрепя сердце, соглашаюсь я, хоть все еще думаю, что это паршивая идея. Но знаю — Саша не сдастся, а отказывать ей особенно сложно. — Будь готова через пять минут.
Этого времени мне хватает, чтобы умыться ледяной водой, одеться и выйти из квартиры, прихватив ключи от байка. Саша уже ждет меня на своем этаже: одетая в джинсы, кроссовки и спортивную кофту с капюшоном, с небрежно собранными наверх волосами, бледная и взволнованная. Но все равно безумно красивая — эта мысль пронзает меня насквозь, стоит только увидеть ее.
— Привет, — снова здоровается она и неловко улыбается. — Спасибо, что согласился поехать со мной.
Неужели она думает, что я сомневался? Всерьез считает, что у меня был хоть один шанс проигнорировать ее?
— Поехали, — тороплю ее я.
На улице я вручаю ей шлем и киваю головой на место позади себя. Саша не спорит: послушно надевает его на голову и садится у меня за спиной, крепко прижимаясь всем телом. Обхватывает руками, и от этой близости кровь начинает шуметь в ушах. Я опускаю взгляд на ее ладони, плотно переплетенные в замок в области моего живота, и прикладываю все усилия, чтобы не коснуться их. Вместо этого кладу руки на руль и резко стартую с места.
У складов мы оказываемся минут через двадцать. Я бросаю байк возле знакомых построек и жестом прошу Сашу держаться поближе. На входе стоят все те же охранники, но они уже успели меня забыть, потому что смотрят недоверчиво и хмуро.
— Эд у себя? — невозмутимо спрашиваю я.
Один из верзил вспоминает меня и медленно кивает головой. И я уверенно прохожу мимо них внутрь, схватив Сашу за руку. Она тут же переплетает наши пальцы и вцепляется в меня с такой силой, словно боится, будто мир за пределами моей руки рухнет и рассыплется пеплом.
Я мельком оглядываюсь — на ее лице застыло выражение ужаса. Я покрепче сжимаю в ответ ее ладонь, давая понять, что рядом со мной ей нечего бояться.
Ее страх вполне понятен. В помещении полно людей: бойцов со звериными оскалами на разбитых лицах, зрителей — шумных, агрессивно выясняющих, чья ставка сегодня возьмет, а то и вовсе пьяных. Девушек здесь очень мало. Те, что пришли со своими богатыми спутниками, любящими подобными мероприятия, сидят в отдалении на вип-трибунах, с которых открывается самый лучший вид, а еще охраняемых вооруженными парнями от всей остальной толпы. А те, что внизу — любительницы острых ощущений, случайных связей и запрещенных препаратов.
Таким, как Саша, здесь делать нечего. Эта толпа легко пережует ее и выплюнет. Поэтому я ни на секунду не ослабляю своей хватки и стараюсь идти к кабинету Эдика наиболее отдаленным от ринга путем — там как раз сцепились двое парней, и мне не хочется, чтобы Саша видела, как лицо одного из них превращается в кровавое месиво.
Но Саша и сама старается не смотреть в ту сторону. Отворачивается, зажмуривает глаза и свободной рукой закрывает одно ухо, чтобы не слышать диких улюлюканий, подбадривающих побеждающего бойца добить проигравшего. Жестокость здесь настолько осязаема, что заменила собой весь воздух.
В кабинет Эдика я захожу без стука, и он, развалившийся на диване с бокалом виски, удивленно на меня смотрит. Потом расплывается в улыбке и разводит руки, словно приглашая меня в объятия.
— Приветствую, Кот. Рад тебя видеть.
— Ты охренел, Эд? — я с грохотом захлопываю дверь и только теперь позволяю себе выпустить руку Саши.
— Поясни, — невозмутимо отвечает Эдик.
— С каких пор у тебя в боях участвуют дети?
— А, вот ты о чем. Оказалось, людям такое нравится. И они готовы ставить большие деньги на таких бойцов. А в чем проблема?
Я стискиваю зубы, чтобы не врезать Эдику по лицу.
— В том, что это дети.
— Да брось, Кот, с каких пор ты стал таким принципиальным? — отмахивается он и переводит взгляд на Сашу. — А это, кстати, кто? Не представишь нас?
— Не важно, — отрезаю я и неосознанно делаю шаг вперед, чтобы оказаться между Сашей и Эдиком. — Дети не должны драться на ринге, твою мать. Ты серьезно думаешь, что он сможет победить?
Эд пожимает плечами, говоря, что ему в общем-то все равно, главное, чтобы ставки сыграли.
— Против него стоит такой же сопляк, как и он. Да, немного старше, но неопытный и слабый боец.
— Он несовершеннолетний, — вставляет Саша. — У вас будут проблемы.
— Моя милая, — Эдик расплывается в отвратительно-сладкой улыбке. — Во-первых, пятнадцать лет — это уже не такой уж ребёнок, и он в состоянии отвечать за свои поступки. А во-вторых, ты же не думаешь, что о моих боях никто не знает? Наоборот, нужные люди в курсе и даже участвуют в ставках, поэтому, если что, мне есть кому прикрыть спину.
— Снимай его с боя, — заявляю я.
— Не могу, — Эдик качает головой. — Ставки давно сделаны, бой через десять минут. Я не найду ему замену за такое короткое время, сам понимаешь. А деньги терять я не намерен даже ради тебя, Кот.
Я морщусь. Я не питаю иллюзий насчет дружбы с Эдом и не жду, что он послушает меня и позволит мальчишке уйти. Эдик ценит в жизни только две вещи: деньги и силу. И ни за что не упустит возможность заработать — он легко пройдет по головам, если это принесет ему выгоду. И договориться с ним можно, только если разговаривать на одном языке. Поэтому я с шумом втягиваю носом воздух и говорю:
— Я выйду вместо него.
Слышу, как сзади Саша испуганно всхлипывает, а Эд широко открывает глаза.
— Серьёзно, Кот?
— Серьёзнее некуда. Ты же хотел, чтобы я вышел на бой. Я готов.
— Идёт, — тут же соглашается Эдик и поднимается на ноги. — Я сейчас сделаю замену. Давай, твой выход следующий.
Он быстро выходит из кабинета и оставляет нас с Сашей одних. Она хватает меня за плечи.
— Ярослав, ты не должен.
— Саш, я знаю, на что иду, — обрываю я её. — А он нет.
Я встречаюсь с ней взглядом — в её васильковых глазах стоят слезы, и Саша закусывает нижнюю губу, чтобы не расплакаться. Я провожу по ней большим пальцем и тихо, но уверенно успокаиваю ее:
— Все будет хорошо, просто поверь мне. Забирай мальчишку и уезжайте.
Саша с силой машет головой, и несколько слезинок все-таки бегут по щекам.
— Даже не проси. Я отсюда без тебя не уеду.
— Со мной все будет в порядке.
— Я уеду только с тобой, — повторяет она и накрывает ладонью мою руку, лежащую на её щеке. Ее пальцы подрагивают, и я закрываю глаза. Незнакомое чувство, что кому-то в этом мире есть до меня дело, укутывает с головой.
— Держитесь поближе к Эдику. Он здесь единственный, кому я могу хотя бы отдаленно доверять. У него свои понятия о чести и дружбе, но тебя он не тронет и другим не позволит.
Саша кивает. А я обхватываю её за шею и притягиваю поближе к себе. Нежно целую в висок, глубоко выдыхая уже ставший родным аромат вишни.
Я не знаю, кого поставит против меня Эд, но предполагаю, что самого отпетого головореза. Но впервые в жизни мне не страшно не потому, что нечего терять. А потому, что ради неё я готов убить каждого здесь.