Глава 8. Ответственность и долги
Саша
Первая учебная неделя пролетает со космической скоростью. Я даже не успеваю понять, когда успевает наступить пятница, а потом и выходные, которые тоже заканчиваются слишком быстро. В субботу я отправляюсь навестить родителей, а заодно забрать вещи, которые не взяла с собой сразу. А все воскресенье сначала отсыпаюсь, а затем раскладываю остатки вещей по шкафам под романтические комедии.
Если не брать во внимание Чайкину, то коллектив в школе оказался приятным и доброжелательным. И всего за неделю у меня получается неплохо в нем освоиться. Вверенный мне класс тоже пока ведет себя тихо, и за это время ребята еще ничего не выкинули, а на моих уроках сидят спокойно и делают вид, что слушают. Хотя, некоторые и правда искренне пытаются понять темы, и мне приходится прикладывать все свои знания и умения, чтобы не просто объяснить, но еще и заинтересовать.
Расстраивает только, что среди них нет Колмогорова. А ведь мне показалось, что он умный и сообразительный, просто не хочет этим пользоваться. Но я решаю пока не давить и не настаивать, довольствуясь тем, что он хотя бы тихо сидит на задней парте и не срывает уроки.
Зато среди интересующихся внезапно оказывается робкий и стеснительный парень с первой парты — Олег Мезенцев. Он выглядит в этом классе не совсем уместно — худой, долговязый, рыжеволосый, с россыпью веснушек на лице, и то и дело затравленно оглядывающийся по сторонам. Он явно способнее, чем хочет казаться, но специально подстраивается под общую успеваемость коллектива, и я с сожалением, но понимаю его. Здесь, как в логове зверей, или ты как все, или тебя сожрут. И Олег просто выбрал свою стратегию выживания среди хищников. Непонятно только, почему не перевелся в другой класс — то ли испугался, то ли привык.
Второй неожиданно оказывается самая разукрашенная девчонка в классе Ксения Ласкина. Тени на ее глазах всегда вызывающе яркого цвета — то синего, то зеленого, то фиолетового, а вот губы неизменно алые. Как и ногти, такой длины, что она с трудом может держать в них мел. Зато Ксюша легко схватывает новые темы, хоть и заметно, что пройденный ранее материал проседает, и обладает математическим складом ума. И, в отличие от Олега, который бледнеет каждый раз, давая правильный ответ, не боится показаться лучше других. Наверное, потому, что она, как и Колмогоров, на самой верхушке пищевой цепи.
А на вводной контрольной выясняется, что и две близняшки, которые на самом деле оказываются даже не сестрами, тоже неплохо разбираются в теме и разбавляют стройную шеренгу двоек твердыми тройками.
Поэтому в понедельник я просыпаюсь в приподнятом настроении. Утро стоит солнечное и теплое, и я, сварив себе ароматный кофе, подхожу к окну и выглядываю на улицу. Внизу, несмотря на раннее время, уже кипит жизнь: две молодые мамочки, зевая, стоят возле песочницы, в которой увлеченно копаются их малыши, высокая женщина в спортивном костюме выгуливает собаку. А Галина Петровна, с которой я успела познакомиться в первый же день, ходит кругами вокруг огромного мотоцикла, припаркованного прямо на земле под высоким тополем.
Видно, что она возмущена, но мне, к счастью, не слышно ее визгливого голоса. Зато она с легкостью нашла других слушателей в лице трех женщин, и теперь они с несчастными лицами вынуждены участвовать в ее выступлении. Мне становится интересно, и я, закутавшись в плед, открываю окно нараспашку, и в него сразу же врывается возмущенный голос Галины Петровны.
— Нет, вы только посмотрите, опять он газон портит! Ставит свою железяку, куда захочет!
Я придирчиво окидываю взглядом клочок земли под мотоциклом. Газоном там и не пахнет, а старый двор настолько маленький, что сюда едва влазит с десяток машин, и большинство из них припарковано колесом то на бордюре, то на пешеходных дорожках, то на траве. Реалии современного мира — советские строители, проектировавшие эти жилые районы, никак не планировали, что через несколько десятков лет в каждой семье будет по машине, да еще и не по одной. Поэтому байк, стоящий в углу двора и почти незаметный под тенью дерева, меня не особо беспокоит. Судя по лицам случайных слушательниц, их тоже, но Галину не останавливает такая мелочь.
— Я уже позвонила участковому, пусть приходит разбирается, — воинственно заявляет она.
— Галина Петровна, — замечает одна из мамочек, — он и так к нам каждую неделю ходит, а мотоцикл все еще на месте.
— Ничего, пусть ходит. Это его работа, и он за нее зарплату получает. С наших налогов, между прочим. Я всю жизнь отпахала на заводе на благо государства, так пусть теперь оно позаботится обо мне.
— Да отстаньте вы уже от него, — вставляет другая. — Пусть паркует свой мотоцикл здесь. Там под ним травы уже давно нет, голая земля, и, к тому же, укатанная, как асфальт.
— Так потому и нет, что всякие наркоманы на нее свои драндулеты ставят! — взрывается Галина Петровна. — Если ему все с рук спускать, то он квартиры пойдет вскрывать. Или убьет кого. По нему давно колония плачет.
— Ой, да ладно вам, Галина Петровна, — кривится от ее слов первая. — Он вообще ходит, как тень. Я этот мотоцикл чаще вижу, чем его.
— Ага, а кто гулянку очередную затеял несколько дней назад? — победно вскидывает указательный палец старушка. — Песни горланил во все горло? Проституток в дом привел?
— Это дело молодое, — философски вставляет собачница. — Если за каждую гулянку в колонию, то у нас можно полдома пересажать. Особенно Храмцова с третьего подъезда, у того вообще каждые выходные пьянка.
Молодые мамочки согласно кивают, поддерживая соседку, и Галина Петровна со злостью упирает руки в бока.
— Ну в такой семейке не мог вырасти нормальный человек, — уверенно заявляет она. — Папаша такой же уголовник, мамаша проститутка, а он идет по их стопам.
Я захлопываю окно, не став слушать дальше. Во-первых, терпеть не могу, когда человека поливают грязью за спиной, а, во-вторых, Галина Петровна явно относится к Ярославу предвзято. Догадаться, что речь идет именно о нем не так уж сложно — мотоцикл под деревом его, а второго столь ненавистного соседке наркомана и уголовника я не знаю. Парень, с которым я познакомилась на днях, конечно, вызывает двоякие чувства. Он далеко не образец благопристойности и вежливости, пошло шутит и не стесняется в выражениях, костяшки его пальцев сбиты, а на правой кисти я заметила кусочек татуировки, спускающейся с руки. Он не выглядит как пай-мальчик, но не думаю, что характеристика Галины верна. По крайней мере, пока нет доказательств вины, я предпочитаю видеть в людях лучшее.
Быстро собравшись, я выбегаю из дома. Торопливо проскочив мимо Галины Петровны, все еще бродящей вокруг мотоцикла Ярослава, но уже потерявшей слушателей, спешу к школе, полная энтузиазма. Но неприятности не заставляют себя долго ждать, и на втором уроке, ко мне стучится Алевтина Николаевна, невысокая и полненькая, напоминающая собой шарик, учительница по черчению.
— Александра Дмитриевна, — сочувствующим голосом произносит она. — Пожалуйста, загляните к директору. Это срочно.
Я мгновенно напрягаюсь и перевожу взгляд с женщины на притихших семиклашек, у которых сейчас идет урок. Она вздыхает и проходит в кабинет.
— Оставьте задание, а я посижу с ними. У меня все равно сейчас окно.
Я благодарно киваю и, раздав детям, примеры, которые нужно решить к моему возвращению, отправляюсь в кабинет директора. Сердце гулко стучит, и я пытаюсь угадать, где успела провиниться и что сделала не так. А, главное, в чем такая срочность?
Но, когда я, коротко постучавшись, оказываюсь в кабинете Анатолия Семеновича, вопрос отпадает сам собой. Кроме него, там уже сидят Чайкина и Артем Колмогоров. Завуч раскраснелась от злости, и из ее ушей едва не идет пар, а парень, как ни в чем не бывало, развалился на стуле, закинув ногу на ногу.
— Всем добрый день, — здороваюсь я и, окинув взглядом всех присутствующих, останавливаюсь на Курбатове: — Что случилось?
— Колмогоров у нас снова случился, — восклицает Жанна Аркадьевна. — Я все еще считаю, что нужно отчислить его и дело с концом! Ну сколько можно терпеть его выходки?
— Подождите, Жанна Аркадьевна, — директор морщится и трет пальцами переносицу. — Александра Дмитриевна классный руководитель Колмогорова и должна быть в курсе происходящего.
— Что он натворил? — сухо интересуюсь я.
— Курил прямо в коридоре во время первого урока, — возмущенно делится Чайкина. — А когда я его увидела, даже не попытался скрыться и извиниться, наглец! Просто продолжил курить и послал меня отборным матом. Он совсем страх потерял, Анатолий Семенович. Ему не место среди нормальных людей. Вышвырнуть его вон и дело с концом! И пусть идет в коррекционку. Хотя, зачем ему вообще образование? Все равно лес валить отправится, а там знания не нужны.
Я мысленно морщусь на ее совсем непедагогичное заявление и пытаюсь поймать взгляд Колмогорова. Но он невозмутимо смотрит в окно и ни один мускул на его лице не дергается в ответ на тираду Жанны Аркадьевны.
— Это вопиющее нарушение правил поведения в школе, и я уже молчу про опасность пожара, — продолжает завуч. — Поэтому предлагаю отчислить немедленно. Вызовите отца в школу, пусть забирает своего выродка.
— Жанна Аркадьевна! — не выдерживаю я. — Давайте обойдемся без грубостей. Все-таки мы говорим о ребенке.
— Да какой там ребенок. Это настоящее исчадие Ада.
— Действительно, Жанна Аркадьевна, успокоимся и выдохнем, — встает на мою сторону Курбатов и устало протирает лоб носовым платочком. А потом обращается ко мне: — Что вы предлагаете?
— Давайте выслушаем Артема, — предлагаю я. — Артем, тебе есть, что сказать?
Колмогоров впервые за все время, что я нахожусь в кабинете, отрывается от созерцания вида за окном и переводит взгляд на меня. И в нем проскальзывает удивление, словно я первая, кому вообще стало интересно, что он думает по этому поводу. Но отвечать он не торопится, и Чайкина снова взрывается:
— Да что его слушать! Разве он вообще может сказать что-то вразумительное?
— Анатолий Семенович, давайте обойдемся без отчисления? Я поговорю с Артемом и еще раз напомню о недопустимом поведении в школе. И сама свяжусь с родителями, — я игнорирую возмущения Жабы и обращаюсь только к Курбатову.
Не знаю, зачем я это делаю. Наверное, будет проще, если Артема и правда выставят из школы. Может быть, даже класс, оставшись без лидера и зачинщика беспорядков, станет более управляемым. Но мне никак не удается договориться с совестью и избавиться от парня, даже не попробовав разобраться, в чем причины его поведения.
— Вы уверены? — брови Курбатова ползут вверх.
— Да, — быстро киваю головой, не давая себе шанса передумать. И добавляю: — Пожалуйста. Я его классный руководитель, вы сами меня назначили, так дайте теперь возможность решить эту проблему. Под мою ответственность.
Последняя моя фраза заставляет директора озадаченно кивнуть, соглашаясь. Я понятия не имею, к чему мне такая ответственность и только надеюсь, что Колмогоров не заставит меня пожалеть об этих словах.
— Спасибо, — благодарно выдыхаю я и, круто развернувшись на каблуках, выхожу из кабинета, бросив на ходу: — Идем со мной, Артем.
Я скорее чувствую, что он идет следом, чем слышу. Его шаги тонут в звуке моих, зато спиной я очень хорошо ощущаю его присутствие — Колмогоров решил прожечь во мне дыру насквозь. В кабинет мы возвращаемся к самому концу урока. Алевтина Николаевна тут же торопливо исчезает, а я хмуро бросаю Артему через плечо:
— Подожди здесь.
Он приваливается спиной к стене и наблюдает, как я, пообещав проверить примеры на следующем уроке, даю ученикам домашнее задание и жду, пока они покинут кабинет. Как только за последним из них закрывается дверь, я выдыхаю и указываю Колмогорову на парту перед моим столом.
— Садись.
Он послушно опускается на стул, и я тоже сажусь, оказавшись прямо напротив него. Наши глаза оказываются на одном уровне, мы встречаемся взглядами и несколько минут просто молчим. Первым тишину нарушает Артем:
— Зачем вы это сделали?
— Что именно?
— Отмазали меня.
— А тебе не терпелось быть отчисленным? — фыркаю я. — Если это так, вполне могу устроить.
— Нет, такое пока не входило в мои планы.
— Да? Потому что твое поведение говорит о прямо противоположном.
— Я слышу про отчисление уже который год, но все еще здесь, — хмыкает мальчишка.
— Любому везению рано или поздно приходит конец.
— Это не везение. Отец дал Курбатову немаленькую сумму, чтобы я закончил девятый класс и получил аттестат.
Он говорит это так просто, а у меня едва челюсть на стол не падает от его заявления. Вот уж не подумала бы, что директор может проворачивать такие махинации. А с виду — божий одуванчик.
— И ты так легко мне об этом говоришь?
— А что такого? — Артем пожимает плечами. — Что вы сделаете? Расскажете Курбатову?
Я бы могла придумать ему как минимум несколько вариантов, куда можно отправиться с этой информацией, о которых он не задумывается в силу возраста, беспечности или пофигизма. Но сейчас мне гораздо важнее другое.
— И почему тогда ты всеми силами этому противишься?
— Ну а что, нормальная тема получается. Батя уже заплатил и хочет получить результат, Курбатов связан по рукам и ногам — хочешь не хочешь, придется выполнять обещание. А вот Жаба осталась не при делах, с ней Курбатов забыл поделиться, или она вообще не в курсе сделки. И теперь он между двух огней: с одной стороны отец, с другой злобная Жаба, которая хочет вышвырнуть меня вон. А мне остается только подливать масла в этот огонь и наслаждаться зрелищем.
— Тебе-то в чем выгода, Артем? — я качаю головой и подпираю ее рукой. — Или просто нравится доводить людей?
— Терпеть не могу Жабу, — серьезно говорит он. — А еще не могу отказать себе в удовольствии насладиться лицом бати каждый раз, когда его вызывают в школу. А Курбатову просто не повезло оказаться на своем месте.
— Жанну Аркадьевну, — устало поправляю я. — Артем, послушай, ты взрослый человек, и я сейчас даже не буду лезть в твои отношения с отцом. Но использовать для их выяснения других людей и устраивать поле битвы в стенах школы неправильно. Как и портить человеку жизнь только потому, что он тебе не нравится. В твоей жизни еще будет полно таких людей, но нужно держать себя в руках и решать проблемы по-взрослому. А сейчас ты ведешь себя, как ребенок.
— Ой, только давайте без промывки мозгов, Александра Дмитриевна, — морщится Колмогоров и откидывается на спинку стула. — Я достаточно посетил мозгоправов, не тратьте время. Просто скажите — что хотите за то, что отмазали?
— Оказывается, тебя бы и так не отчислили, так что, получается, единственный, кому я помогла — это директор. Иначе ему бы пришлось бы придумывать другую причину для жаждущей твоей крови Жанны Аркадьевны.
Колмогоров усмехается, а в его глазах появляются яркие огоньки.
— Но вы-то об этом не знали. А все равно вписались за меня.
— Понимаешь, Артем, я привыкла давать людям шанс проявить себя и измениться. В каждом из нас есть что-то хорошее и что-то плохое. Просто в определенный период времени в силу разных обстоятельств начинает преобладать то или другое. Но всегда можно встать на верный путь, даже если сбился с него. И кто бы что ни говорил, учитель в школе — это не только человек, который учит читать, писать, считать или ориентироваться в химических элементах. Это человек, который помогает разобраться в том, какой путь на самом деле твой. И ты можешь со мной не согласиться, но я уверена, сейчас ты идёшь по чужому.
Артем задумчиво отводит взгляд и, к моему удивлению, не вставляет колкого замечания. Только тихо спрашивает:
— Вы не ответили. Что вы хотите? Не люблю быть должным.
— Вообще-то я ничего не хотела, но, если ты настаиваешь, то я прошу взамен, чтобы ты посещал мои дополнительные занятия.
— Чего? — его лицо даже вытягивается от удивления.
— Два раза в неделю. По понедельникам и четвергам седьмым уроком. Первое уже сегодня.
— Да вы, блин, издеваетесь! — Артем всплескивает руками и ударяет ладонями о парту.
— Никто тебя за язык не тянул, — улыбаюсь я.
— Ладно, уговор, — хмуро бросает он и поднимается, подняв с пола брошенный рюкзак. — Бате скажете?
— Нет, — я улыбаюсь еще шире. — Не доставлю тебе такого удовольствия.
Он раздраженно дергает плечом и, буркнув себе под нос прощание, размашистым шагом выходит из кабинета.