17
Наши дни
Чонгук
Я знал, что это была плохая идея. От этой затеи с самого начала дурно пахло. Мне хотелось верить, что со временем я решусь ей отказать, но я ошибался. Несомненно, были в этом и плюсы, но очень быстро дали о себе знать и минусы. Так, допустим, раньше я и подумать не мог, что буду так сильно раздражаться, видя Лису рядом с Сухи.
Я продолжаю наворачивать по комнате круги, игнорируя вопросительно взирающую на меня Мистангет. Я вздыхаю, сажусь на край дивана и смотрю на нее.
– Да-да, я знаю, – говорю я, – отстой.
Я пересек черту, к которой никогда не должен был даже приближаться. А если вспомнить еще и Момо… Момо, воспоминания о которой до сих пор меня преследуют. Меня бесит, что она злится за то, чему даже нет доказательств, особенно учитывая, что уже прошло больше семи месяцев. Когда-нибудь она, возможно, все же выслушает то, что я хочу ей сказать! Но вопрос в другом: а что я хочу ей сказать? Я даже не уверен, что она была не права, особенно теперь. Я ведь действительно переспал с Лисой, и это действительно прояснило наши с ней отношения. Они никогда не были платоническими. Никогда.
Устав ждать черт пойми чего, я молча готовлю ужин. Скоро должен прийти Тэхён, да и Дженни тоже.
– Думаю, он приедет в пятницу вечером, – раздается в коридоре голос Лисы, – поэтому можешь заскочить в субботу на ужин.
Я не обращаю на них внимания, делая вид, что сосредоточен на своем занятии. Но краем глаза я все же вижу, как они подходят к входной двери. Мне стоит огромных усилий не смотреть, как Сухи нежно ее целует перед уходом, пока я, в свою очередь, разбиваю яйца на сковороду.
– Идет. Как насчет еще одной шутки перед тем, как я уйду? – спрашивает Сухи.
Я навострил уши, не меняясь в лице. Лиса – королева шуток.
– Хорошо, – говорит Лиса голосом, в котором чувствуется, что она улыбается. – Дай подумать… А! Это история о двух священниках, – начинает Лиса. – Один говорит другому: «Кажется, ты немного поправился?», – а тот отвечает: «Совсем нет, я все еще влезаю в детское».
У меня вырывается смешок, но я беру себя в руки и прочищаю горло. Лиса хихикает над собственной шуткой, но я не слышу обратной реакции. Я поднимаю голову, чтобы убедиться. Сухи натянуто улыбается. Ему, малышу, явно неловко. Что до Лисы, ее смех потихоньку затихает.
– Я что-то неправильно понял или это действительно шутка про педофилию? – кривится Сухи.
– Да! Это-то и смешно. Вообще-то я не смеюсь над такими вещами, я же не монстр. Это просто черный юмор, чтобы, ну, знаешь, не было так трагично.
– Ммм. Это мерзко, даже из твоих уст.
Я стою с отвисшей челюстью в ожидании реакции своей лучшей подруги. Она замирает, уже далеко не столь уверенная в себе. Чертов сукин сын. Ей теперь стыдно.
– Да, понимаю. Ну, главное, что обычно же я так не шучу.
Я хмурюсь. Что за хрень тут происходит? Когда я вижу ее настолько растерянной, смущенной и к тому же понимающей, что я тоже тут, мне хочется тут же обнять ее. Я с раздражением возвращаю свое внимание к омлету. Этот парень мне все еще не нравится. А то, как ведет себя в его присутствии Лиса, и вовсе выводит меня из себя, просто потому что она сама на себя не похожа.
– В общем… Мне пора идти, красавица. Увидимся в субботу?
Как только он уходит, я решаюсь посмотреть в ее сторону. Наши взгляды пересекаются. Ей явно некомфортно. У меня крутит живот, и я одариваю ее очаровательной улыбкой. Стоит разрядить для нее обстановку.
– А мне твоя шутка показалась забавной.
Она пожимает плечами. С лестничной клетки доносится шум.
– Он прав, она была так себе. Не хочу, чтобы люди думали, что я легкомысленно отношусь к изнасилованиям…
Едва она успевает закончить, как в гостиную врываются о чем-то спорящие Тэхён и Дженни. Ни я, ни Лиса не двигаемся с места и продолжаем пристально смотреть друг на друга. Заметка для меня самого: на ней сейчас красная блузка, и она отлично подчеркивает ее маленькую грудь. Я сглатываю одновременно с тем, как Лиса облизывает губы. Интересно, ей тоже внезапно стало жарко, или я один такой?
Дженни прерывает наш молчаливый обмен взглядами:
– Я нашла у дома мусорку и решила принести ее с собой.
Я в замешательстве морщусь. Мое недовольство озвучивает оскорбившийся Тэхён:
– Мне кажется или она сравнила меня с мусором?
– Вау, я и не думала, что ты сможешь понять метафору, – иронизирует Дженни.
Я выключаю плиту, перчу яйца и добавляю к ним поджаренные перцы. Тэхён снимает куртку и хлопает меня по спине, не отрывая взгляда от ушедшей раздеваться Дженни:
– Чувак, кажется, она от меня без ума.
* * *
Вечер обещает быть долгим. Мало того, что рядом сидит Лиса и я чувствую запах ее духов, будоражащий все мои чувства, так еще и Дженни своего добавляет.
Полагаю, Лиса ей рассказала: не думаю, что все эти взгляды, которые она бросала на меня весь ужин, такие уж невинные. Я расстроен, потому что совершенно не хотел, чтобы об этом узнала такая сплетница, как Дженни, но права злиться на Лису у меня нет: я ведь тоже рассказал обо всем Итану.
– Так, позволь-ка уточнить: я болезнь…
– Ну даже не столько болезнь, сколько инфекция, – поправляю я, откидывая руку на спинку стула.
Я сдерживаю смех, видя, что написано на стикере на лбу Тэхёна. Признаю, что Лиса поступила очень по-творчески. После плотного ужина Тэхён предложил сыграть в собственное «Угадай, кто ты». Каждый написал что-то на стикере для кого-то другого. Лиса написала «Хламидиоз» на стикере для Тэхёна, Дженни – «Нутелла» на бумажке для Лисы (и это было настолько предсказуемо, что на данный момент она единственная, кто догадался), а я выбрал «Вибратор» для Дженни – замечу, что по совету Тэхёна. Что до моего стикера, который подписывала она, то предчувствие у меня плохое.
– Ладно, значит, я – инфекция, которую я же и подхватил. Так?
– Ну, этого мы не знаем, – возражает Лиса, буравя взглядом подругу.
– Чушь, – говорит Дженни, коварно улыбаясь, – это вполне в его духе – подхватить нечто подобное.
Тэхён в замешательстве задумывается, затем вдруг как будто что-то понимает. Он бросает на Дженни скептический взгляд.
– Ха-ха, умираю со смеху. СПИД?
– Мы же сказали: ИППП, а не ЗППП, невежда.
– Сифилис?
– Подумай еще.
– ВПЧ?
– Боже правый, он их все перечислить собирается? – раздражается Дженни, в то время как Лиса заливается смехом. – Даже не удивлена, что ты всех их наизусть знаешь.
– Я просто осведомлен, – ворчит Тэхён, его щеки краснеют сильнее обычного. – Хламидиоз?
– Мазаль тов!
Он ругается себе под нос и, оторвав со лба стикер, раздраженно его отбрасывает. Остаемся только мы с Дженни. Когда до нее доходит очередь, она ненадолго задумывается. Лиса в это время хватает мой бокал с вином. Я смотрю, как она смачивает им губы и прижимается ко мне, запрокидывая свои ноги на мои. Сперва удивившись, я не двигаюсь, не решаясь обнять ее.
Кровь бежит по моим венам все быстрее – как и всегда, когда тепло ее тела смешивается с моим. Я кладу руку ей на шею.
– Ладно, признаю, это забавно, – соглашается Дженни, догадавшись о том, что написано на ее стикере. – Твоя очередь, красавчик, – говорит она мне, и на ее губах расползается хищная улыбка.
Я реальный человек, мужчина, блондин, которого я ненавижу. Учитывая все это, сомнений быть не может. Выражение лица Дженни выдает то, о чем я и так думал: уверен, она одарила меня именем Сухи. Но я не собираюсь попадаться в ее ловушку. Если я назову его имя, то публично признаюсь, что он мне не нравится, и я знаю, что подобного рода признание не пойдет мне на пользу. Ни за что.
– Сдаюсь.
Я отклеиваю со лба стикер, и Дженни закатывает глаза:
– Плохой игрок.
Я смотрю на имя на бумажке: «Сухи». Так предсказуемо.
– Прости, не понял шутки.
Наступает тяжелое молчание. Лед топит, поднимаясь, Лиса:
– Все вы тут лузеры. Сегодня победила я.
Допиваю то, что осталось в бокале, и наблюдаю, как она встает и убирает со стола. Я замечаю злобный взгляд, который она бросает в сторону пожимающей плечами Дженни. Теперь точно: Лиса рассказала ей о случившемся. В глубине души я вздыхаю: только этого мне не хватало. Тэхён присоединяется к моей лучшей подруге на кухне, обсуждая различные ИППП, и я пользуюсь случаем, наклоняюсь ближе к Дженни. Сохраняя хладнокровие, я решительно говорю:
– Я знаю, что ты знаешь, и мне плевать. Но ты начинаешь действовать мне на нервы своими намеками. Лиса и без тебя чувствует себя виноватой.
Дженни недовольно кивает головой. Выпив кофе, Тэхён объявляет о своем уходе. Он целует всех на прощание и отчаливает. Почти сразу же убегает и Дженни. Полагаю, она хочет оставить нас наедине.
– Спокойной ночи, – отвечает Лиса, не поднимая глаз от посуды, которую вытирает.
В квартире тихо и спокойно, слышен лишь скрип полотенца о стекло. Прислонившись к кухонной стойке, я скрещиваю руки, не отрывая от нее взгляда.
– Могу ли я услышать шутку? Чтобы вечер закончился на хорошей ноте.
Я беру в руки второе полотенце и помогаю ей. Я наблюдаю за ее реакцией, и мне удается поймать ее полуулыбку.
– Нет. Никаких больше шуток.
– Ну же!
Она вздыхает.
– Ты действуешь мне на нервы, Чон Чонгук. Советую сейчас же остановиться, иначе…
– Иначе?
Она поворачивается ко мне лицом, ее щеки и губы краснеют. Мне стоит огромных усилий не смотреть на них. Их хочется поцеловать.
– Иначе я скажу… слово.
Я сдерживаю смех. Слово. Она знает, что я его ненавижу. Не знаю, единственный ли я душевнобольной, кто ненавидит какое-то конкретное слово, но Лиса часто пользуется этой угрозой, чтобы заставить меня молчать.
– Не говори это слово, – тихо умоляю я.
Ее пухлые губы растягиваются в демонической улыбке.
– Какое слово?
– Ты знаешь, какое слово.
– Слово, которое, ты знаешь, я знаю?
– Именно.
– Это слово?
– Да.
– Тогда я не скажу это слово.
– Спасибо, – говорю я, весело улыбаясь.
Она отворачивается, не без победного выражения лица, но вдруг передумывает:
– Погоди! Ты ведь говоришь о слове «слипы»?
Я рычу, запрокидывая голову и пытаясь забыть то, что она только что сказала. Это слово выводит меня из себя.
– Лиса, – угрожающе ругаюсь я.
– Давай-ка еще разок.
Я бросаюсь к ней, прежде чем она успевает закончить предложение. Она вскрикивает и бросается наутек, лавируя между мебелью в гостиной.
– Иди сюда!
Она хохочет еще заливистее, и как бы я ни пытался противиться, мое сердце реагирует на этот смех. Он рикошетит от стен и отдается глубоко в моей груди.
– Слипы, слипы, слипы, слипы, слипы! – кричит она на всю квартиру, как ребенок.
Она выбегает в коридор и открывает дверь в мою комнату, когда я, наконец, ее догоняю. Моя рука обхватывает ее за талию и поднимает в воздух – достаточно сильно, чтобы закружить ее вокруг себя.
– СЛИПЫ!
Мы вместе падаем на кровать, и она все еще смеется. Но вдруг будто осознает, в каком мы оказываемся положении, поскольку ее смех стихает, а улыбка тает, как снег на солнце. Я нависаю над ней, наши пальцы сплетены над ее головой, мое колено между ее ног. Я безотрывно смотрю на ее губы в нескольких сантиметрах от моих. Ее грудь поднимается и опускается, искушая меня при каждом вдохе.
Смотря прямо в ее глаза, я выдыхаю ей в губы:
– Предпочитаю слово «трусики».
На несколько секунд мы замираем, а затем я встаю, отпуская ее руки. Лиса не двигается: наверняка пытается прийти в себя. Ее струящаяся юбка слегка задралась к животу, обнажая белые трусики под колготками. Я подхожу и сажусь рядом, аккуратно поправляя юбку.
– Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм?
Она тоже садится, по-прежнему краснощекая – под цвет блузки, и заправляет прядь светлых волос за ухо.
– Почему бы и нет…
Я позволяю ей устроиться у изголовья кровати и заползти под одеяло, а сам ищу DVD и вставляю его в дисковод. Я выбираю «Король говорит!», потому что знаю, что она безумно любит Колина Ферта (также известного как Дарси – для несведущих).
Когда начинаются титры, я выключаю свет и открываю прикроватную тумбочку, протягивая Лисе плитку шоколада «Милка». У меня есть привычка хранить в ящиках шоколад: я знаю, что без него смотреть с Лисой фильм просто невозможно.
Она радостно одаривает меня лучезарной жадной улыбкой.
– Предупреждаю, я ничего тебе не дам.
– Я уже смирился, не парься, – отвечаю я, приобнимая ее за плечи рукой.
Первый час проходит в тишине. Вопреки своему же предупреждению иногда она поднимает голову и просовывает мне в рот кусочек шоколада.
Я слышу, как в квартире хлопает дверь. Я слышу это, но не обращаю внимания. Но уже через десять минут мы с Лисой застываем на месте. Я не решаюсь ничего сказать, опасаясь, что это мне лишь мерещится, но выражение лица моей лучшей подруги, когда она поднимает на меня взгляд, говорит само за себя. Мне это не снится.
– Мне кажется, или… – шепчу я, желая услышать, что она скажет.
– Нет-нет, ну или мы оба параноики…
Лиса хватает пульт и выключает звук. Теперь в комнате становится достаточно тихо, и мы слышим доносящиеся из комнаты напротив стоны. Дженни не одна. Конечно, не впервые она приводит сюда парня, пока мы с Лисой спим вместе. Мы даже смеемся на этим. Но в этот раз все по-другому. Потому что Дженни занимается сексом совсем рядом, и я не только завидую ей (я бы тоже хотел), но еще и злюсь.
Хрипы и вздохи становится все труднее игнорировать.
– Умоляю, сделай погромче! – говорю я Лисе.
Она кивает и почти выполняет мою просьбу, как вдруг до нас долетает то, что приводит в настоящий ужас:
– О, Тэхён, да… пожалуйста… о…
Лиса широко распахивает глаза, прикрывая рот рукой. Черт! Меня! Побери! Эта сволочь была права! Мы с моей лучшей подругой смотрим друг на друга. Внезапно меня охватывает такое желание рассмеяться, что я не могу ему противостоять. Мы с Лисой одновременно разражаемся хохотом.
Стоны становятся все громче и громче, но я пытаюсь не обращать них внимания. Я просто надеюсь, что они не начнут встречаться, иначе мы с Лисой не выдержим их плотских порывов.
– Полагаю, это должно было случиться, – бормочет Лиса с отсутствующим взглядом.
– Что ты имеешь в виду?
Она задумчиво пожимает плечами. Мне хочется вернуть звук телевизора, чтобы больше не слышать отдающихся друг другу Тэхёна и Дженни, но мне интересно узнать, о чем думает Лиса.
– Они ведь одинаковые, поэтому было очевидно, что когда-нибудь они попытаются. Рыбак рыбака, понимаешь?
Все складывается слишком хорошо, чтобы это было правдой. Я не уверен, хочу ли поднимать эту тему, потому что, в конце концов, ее отношения с Сухи – совершенно не мое дело, но она сама дает мне возможность поговорить об этом прямо, поэтому я действую решительно.
– Значит, следуя твоей логике, вы с Сухи одинаковые?
Она удивленно смотрит на меня. Сначала я не хотел говорить ей этого, но меня раздражает, что она пытается притворяться кем-то, кем не является. Лиса морщит лоб, и я тут же понимаю, что дальнейший разговор мне не понравится.
– В каком смысле?
– Ну ты считаешь, что вы с Сухи похожи? Считаешь, что вы встречаетесь, потому что подходите друг другу?
Она продолжает разглядывать мое лицо, но оно по-прежнему непроницаемо. Она догадалась, к чему я веду, так что назад дороги нет. И если она поняла, о чем я, то значит, она и сама прекрасно знает, что я прав. И это уже полпобеды.
– А что не так? – контратакует она, отодвигаясь.
Она занимает оборонительную позицию, становясь на колени и скрещивая руки на груди, она сверлит меня взглядом и сжимает челюсти. Господи, как же она красива. А если бы я уложил ее и поцеловал бы каждую из ее веснушек?
– Это глупый вопрос, Лиса, – продолжаю я спокойным голосом.
– Нет, мы не очень похожи. Ты это хотел услышать? И что с того? Противоположности притягиваются!
Я бы рассмеялся, если бы не знал, что разозлю ее этим. Эти ее поговорки…
– Согласен. Тогда почему ты пытаешься сделать из себя кого-то другого?
Я попадаю в самое яблочко. Лиса приходит в ярость, а Дженни и Тэхён в это время продолжают от всего сердца развлекаться. Господи, неужели они не могут делать это где-нибудь в другом месте? Я понимаю, что Лиса не знает, что сказать, и поэтому продолжаю давить. Мне действительно хочется знать.
– Скажи, пожалуйста, почему ты сама себя ломаешь?
Она осознает, что не может отрицать очевидного, прекрасно осознает, что я слишком хорошо ее знаю и что она не сможет меня обмануть. Она вздыхает и, поверженная, расцепляет руки.
– Потому что если я буду вести себя так достаточно долго, есть шанс, что это войдет в привычку. И что я стану более-менее нормальным человеком: спокойной, сдержанной и чуть менее странной.
Эти откровения ошеломляют меня. Все хуже, чем я думал. Я открываю рот, не зная, что сказать, и отхожу включить свет. Есть у меня ощущение, что до конца мы фильм не досмотрим. А жаль, он классный.
– Но почему? Почему ты хочешь стать нормальной?
Лиса поднимает бровь:
– Ты серьезно спрашиваешь?
– Да, я серьезно спрашиваю. Почему ты хочешь из уникальной стать нормальной? Я, например, не хочу, чтобы ты становилась нормальной, я хочу, чтобы ты была собой, Лиса: странной, импульсивной, веселой, неловкой, той, кто может пошутить про инвалидов. Быть нормальным не так уж и весело, – вздыхаю я, качая головой. – Поверь мне!
Лиса глядит на меня как на сумасшедшего, хотя я знаю, что я вполне адекватен. В тот канун Нового года меня привлекла в ней именно ненормальность. И я хочу, чтобы она поняла: если Сухи не нужно такое НЛО, как Лиса, то она нужна многим другим. Например, мне.
– Ты сам себя слышишь, Чонгук?
– Но это так! – настаиваю я, почти выходя из себя. – Ты прячешься за этой «нормальностью», о которой якобы мечтаешь, но я знаю, что на самом деле ты не хочешь быть той девушкой, какой пытаешься казаться. Любишь черный юмор? Вперед! Не любишь суши? Ну и пусть! Правда ведь в том, что на самом деле ты просто хочешь, чтобы тебя принимали такой, какая ты есть. Ненормальной.
Теперь, когда я уже начал, я не смогу остановиться. Она должна знать, что я с ума схожу, видя, как она меняется ради какого-то придурка. Сухи этого не стоит… Никто не стоит! Можно исправлять свои недостатки или идти на компромисс, но меняться ради кого бы то ни было – ни за что. А если ваша так называемая половинка не любит вас таким, просто поменяйте свою половинку, потому что эта, очевидно, не подходит.
– Я не хочу говорить с тобой о Сухи, – отвечает она голосом холодным и дрожащим.
– Я говорю тебе это, чтобы…
– Мне не нужна твоя помощь! – перебивает она, повышая голос. Теперь она реально злится. – Тебе не понять, поэтому хватит меня доставать. Я прекрасно справляюсь и без тебя!
– Так прекрасно, что попросила переспать с тобой меня, а не своего парня, – насмехаюсь я против своей воли.
И, естественно, я тут же об этом жалею. Лиса молча принимает удар, но в ее восхитительных глазах я вижу: ее это задело. Это доказывает еще и то, что она поднимается на ноги, чтобы уйти. Когда она проходит мимо, я пытаюсь схватить ее за руку и удержать.
– Подожди, я не это имел в виду. Я имею в виду, что не понимаю, почему ты заставляешь себя быть кем-то, кем не являешься…
– Потому что недостаточно просто быть той, кто я есть! – внезапно кричит она, вырываясь, и ее глаза наполняются слезами. – Этого никогда не было достаточно! Я всегда была странной, вот чего было достаточно. А если бы я не была такой, вдруг моя мать выбрала бы меня, а? Вдруг она решила бы заботиться обо мне?
О, Лиса… Я сглатываю слюну и просто стою как дурак. Она смотрит на меня, и я понимаю, что больше ей нечем защищаться. У меня разрывается сердце, когда я вижу, как она рыдает. Я колеблюсь, не зная, стоит ли мне обнять ее, сказать, что мне хочется поцеловать ее, просто потому, что она чертовски странная, и потому, что именно этого мне не хватает в моей жизни – легкости.
Она никогда не говорила со мной о своей матери, и я никогда не принуждал ее к этому, потому что и сам не хотел говорить о своей. Но я и представить не мог, что она так страдала.
Я рефлекторно начинаю говорить тише обычного и вытягиваю перед собой руки, пытаясь ее успокоить. Все, что я могу сделать.
– Лиса… Что бы ни сделала твоя мать, не нужно мешать все в одну кучу. Ты не должна винить себя за то, что сделала или выбрала она.
– Я хранила ее секрет, черт побери! – кричит она все громче, все сильнее всхлипывая. – Она моя мать, она была мне примером, я бы все для нее сделала… Я больше десяти лет хранила ее секрет, но в конце концов она все равно меня бросила. Почему, как ты думаешь?
Я хотел бы сказать ей, что она ни в чем не виновата, пусть даже я ни слова не понимаю из того, что она говорит. Но вместо этого я осторожно к ней подхожу и протягиваю руку. Теперь, когда я достаточно для этого близко, я обнимаю ее. Сначала она вырывается, бьет меня в грудь, пытается освободиться, но я держу ее мертвой хваткой, подбородком упираясь ей в макушку.
– Я здесь, Лиса… Я не отпущу тебя, слышишь?
Потихоньку она перестает сопротивляться, без остановки рыдая. Моя футболка намокает. Я злюсь на себя за то, что поднял эту тему. Очевидно, есть какая-то более серьезная причина, из-за которой она пытается угодить Сухи. Из-за которой она стремится стать «нормальной». Я не знаю, кто ее мать и что она сделала, но в одном я уверен точно: я ее ненавижу.
Лиса долго плачет в моих руках, пальцами сжимая футболку. А после того как слезы заканчиваются, она выглядит истощенной. Я целую ее в макушку, не находя в себе сил разжать объятия и потянуть к кровати.
Мы падаем на пол и засыпаем.