11
Наши дни
Лиса
В квартире хлопает дверь.
Мы подскакиваем, и я тут же убираю руку с его тела. Я вижу, что он, как и я, спускается с небес на землю и продолжает застегивать рубашку. Черт! Что это было? Очередная оплошность, вот что.
От неловкости я прочищаю горло и объявляю, что ухожу собираться. В комнате я открываю шкаф и задумываюсь. Если бы Дженни знала о моей задумке, она совершенно точно посоветовала бы мне сделать из себя «сексапильную красотку». Чонгуку трудно мне отказать, если я буду выглядеть сексуально. Но это ловушка, признаю, и мне подобное не нравится. Но с другой стороны, он действительно может отказать.
Я хватаю серое платье с белым воротничком в стиле преппи. Оно короткое, но из-за своего школьного стиля не кажется вульгарным. Стоя перед зеркалом, я крашусь, нанося лишь тушь для ресниц и нюдовую помаду, а затем распускаю золотистые кудри. Выделив пряди с каждой стороны лица, я делаю мальвинку и перевязываю ее черной лентой. Нервничая, осматриваю себя. Я вполне себе милашка, пусть даже очевидно уставшая.
Но, возможно, слишком сдержанно. Я шарю под кроватью и достаю из-под нее пару черных замшевых ботфортов на каблуках, элегантных, но сексуальных. Результат, признаюсь, завораживает. Проблема в том, что мыслями я то и дело возвращаюсь к Сухи… моему милому Сухи. Мне стоит верить в нас. Верить в себя. Но его слова продолжают вертеться в моей голове. Я хочу, чтобы все было идеально, потому что Сухи много для меня значит. Это случится лишь раз, это всего лишь одолжение одного хорошего и верного друга другому.
Это не измена. Я не такая, как моя мать. Я никогда не буду такой, как моя мать.
– Я готова, – решительно объявляю я, проходя в гостиную.
Чонгук сидит с телефоном, одну руку засунув в карман темных джинсов. Услышав меня, он поворачивает голову и замирает, кажется, он не в силах сказать ни слова. От его взгляда мне становится жарко. Он медленно скользит все ниже и ниже по моей фигуре. «Миссия выполнена», – радуется моя внутренняя Лиса.
В машине мы молчим. От неловкости нас спасает только музыка, и я постукиваю пальцем по бедру под ритм разных песен. С момента разговора о татуировке Чонгук не сказал мне ни слова.
При входе в ресторан Чонгук придерживает для меня дверь и пропускает вперед, положив руку мне на спину. Внутри просто великолепно. Первое, что я вижу, – огромная лестница, перила которой украшены золотыми листьями; затем – яркие цветочные обои. Кресла ближе к фиолетовому цвету, а посуда не отличается изыском. Все просто, но эффектно. Нас приветствует улыбчивый официант и приглашает пройти на мезонин. Смущаясь, я делаю шаг, и вдруг раздается страшный грохот, от которого лопаются перепонки.
К моим ногам летят приборы, тарелка и бокал, и я подпрыгиваю на месте. Я слишком поздно осознаю, что мой плащ зацепился за вилку и утянул за собой все, что было рядом.
– О боже, мне так жаль!
Официант возвращается назад и оценивает ущерб. Ну и дура же я! И шагу не могу ступить, не перевернув чего-нибудь. На меня все смотрят. Я наклоняюсь, чтобы подобрать приборы, красная от стыда, но Чонгук поднимает меня и кладет руки мне на плечи.
– Мы возместим ущерб, – заверяет он официанта, который подает знак своему коллеге.
– Ничего страшного, такое бывает.
– В случае Лисы такое бывает очень часто, – шутит Чонгук с полуулыбкой.
Ко мне подходит мужчина, забирает из моих рук бокал и говорит, что займется этим сам. Да уж, хорошее начало… На этот раз я иду за официантом крайне осторожно. Когда мы поднимается по лестнице, Чонгук придвигается ко мне со спины. Я собираюсь обернуться и спросить почему, как вдруг чувствую, что его рука одергивает подол моего платья, задевая бедро.
– Постарайся сегодня больше не наклоняться, ладно? – шепчет он мне на ухо.
Просто убейте меня.
Потом все идет гладко. Чонгук снова со мной общается, мы сидим рядом с довольно интересной пожилой парой. Из динамиков ресторана доносится тихая музыка, здесь так спокойно.
Мы заказываем выпивку, и я очень осторожно начинаю разговор:
– Мы редко видимся в последнее время.
Я делаю глоток, а он потирает рукой лицо. Только сейчас я замечаю, какой у него усталый вид. Я так погрузилась в Сухи, что даже не обратила на это внимания. Укол совести возвращает меня к реальности.
– Да, прости, я совсем без сил. Я много работаю с тех пор, как вернулся с Бали.
Меня накрывает чувство вины. Я даже не заметила, что он стал брать двойные смены.
Я решаюсь спросить, сильно ли он загружен. Он пожимает плечами, сцепив пальцы, вытягивает руки на столе.
– Ну, не слишком. У нас было несколько производственных происшествий, наводнения, автомобильные аварии.
Обычно я не слишком интересуюсь его работой. Просто потому, что мне страшно. Не хочу знать, что он делает, когда уходит вечером или утром. Не хочу греться под одеялом, зная, что он, как вариант, сейчас в самом пекле пожара. Я думаю, что мне лучше не задавать вопросов.
– А ты? Что у тебя с Сухи? – осторожно спрашивает он. – Похоже, у вас все неплохо.
Официант приносит наши блюда. Сейчас или никогда, Лиса. Попроси его. Он поднял тему «Сухи», от тебя требуется лишь продолжить! Проблема в том, что это слишком сложно. Я будто язык проглотила и не могу произнести ни слова. Не знаю, чего я боюсь: того, что он скажет «нет», или того, что он скажет «да».
– Есть такое, – отвечаю я, набрасываясь на филе лосося.
Когда я, словно немного не в себе, отрываю взгляд от тарелки, Чонгук медленно жует и, щурясь, смотрит на меня. Я знаю этот взгляд. Он пытается меня прочитать.
– Что у тебя на уме? – спрашивает он, доев последний кусок.
Я пытаюсь избежать его пристального взгляда, но безуспешно. Теперь я чувствую его на себе, и это, возможно, даже хуже. Более того, поскольку рукава его рубашки закатаны, теперь мне видны вены на его руках. Я вздрагиваю. О боже!
– Ты словно собираешься меня бросить, – говорит он мягко. На его губах застывает едва различимая улыбка.
У меня едва не вырывается, что на самом деле я собираюсь сделать как раз-таки наоборот. Но я решаю поступить иначе. Ну же, Лиса! Пан или пропал.
– Мы же лучшие друзья, верно?
Он тут же хмурится. Затем, опустив руки, вытирает рот салфеткой.
– Пока не доказано обратное – да, – отвечает он с подозрением. – Если у тебя что-то случилось, ты можешь со мной поделиться.
Ну конечно, первое, о чем он думает, – что у меня что-то случилось. Супермен спешит на помощь.
Сердце велит мне действовать, но разум, наоборот, отговаривает. На самом деле я просто до смерти боюсь. Боюсь, что, если он согласится, это повлияет на нашу дружбу, а если откажется, подумает, что я окончательно чокнулась. В любом случае я сильно рискую. Но мое сердце уверяет меня, что Чонгук ни за что так не подумает.
– Это не совсем проблема, – отвечаю я, откладывая приборы. – Это скорее… досадное обстоятельство.
Пара рядом держится за руки. Я морщусь. Правильно ли говорить об этом здесь? Будто поняв мое замешательство, Чонгук наклоняется ближе и понижает тон, отпивая свой мохито:
– Какое?
Я пытаюсь выглядеть непринужденно и уклончиво машу рукой:
– Ну, знаешь, то, что я девственница.
От шока Чонгук захлебывается. Я закусываю щеку, чтобы не рассмеяться. Пара сбоку удивленно смотрит на Чонгука, который, отставив стакан, вытирает рубашку. Он пронзает меня взглядом острым, как бритвенное лезвие. И это не очень хорошо.
Воспользовавшись тем, что он не верит своим ушам, я наклоняюсь к старичкам и говорю:
– Все хорошо, он только что узнал, что у нас будет ребенок. Хоть этого и не видно, он очень счастлив!
Затем я наклоняюсь к нему и шепчу:
– Теперь ты вынужден улыбаться и не сможешь кричать на меня, иначе люди посчитают тебя последней скотиной.
Он прожигает меня взглядом, по-прежнему не разжимая зубы, но я невинно улыбаюсь. Я забираю из его рук салфетку и, немного привстав, вытираю ему воротник. Он молчит, но не сопротивляется. Я промокаю его шею до тех пор, пока он не успокаивается. Едва моя задница опускается обратно на стул, он продолжает:
– С чего вдруг ты заговорила со мной о своей девственности? Я ужинал, Лиса. Нельзя так просто разбрасываться такими словами, особенно когда я ем устрицы.
Я не выдерживаю и громко смеюсь. В мою сторону сразу устремляется несколько любопытных взглядов, и я понимаю, что надо вести себя потише.
– Ну так что там за проблема с твоей девственностью? – спрашивает он. – Предупреждаю, если ты потеряла ее с Сухи, то я не хочу об этом слышать.
Внезапно он кажется чем-то недовольным. Вот оно. Сейчас. Я тереблю скатерть, не в силах посмотреть ему в глаза.
– Ну как раз нет… В этом-то и проблема.
Я поднимаю на него взгляд. Он по-прежнему невозмутим, но хмурит брови. Настороже, но терпеливо ждет.
– У меня к тебе просьба.
Мой голос тверже, чем секунду назад. Я понимаю, что сделала выбор.
– Слушаю, – говорит он. Его ярко-синие глаза смотрят прямо в мои.
Мое сердце перестает биться.
– Я хочу, чтобы ты стал моим первым.