Ненависть в глубине могилы

Меня снова ведут.

Щелчок карабина — короткий и резкий. Металл обжигает кожу под шерстью, когда строгий ошейник затягивается на моей шее. Я не рвусь. Нет смысла. Сейчас нет.

Я чую их запах — сигареты, дешёвый алкоголь. Но сквозь всё это — страх. Лёгкий, почти неуловимый, притаившийся в глубине их пор. Люди всегда пахнут страхом рядом с теми, кого не до конца понимают.
Под лапами — шершавый бетон. Коридор узкий, стены близко. Воздух тяжелый, сырой. Я чувствую гниль, кровь и железо. Но это не пугает меня — мой нос говорит мне правду яснее любых глаз.

Мы спускаемся вниз. По ступеням. Холод пробирает подушечки лап. Там, под землёй, где гул затихает и слышно только дыхание. Там нет лая. Там другие звуки. Скрытые.

Дверь. Скрип. Меня втолкнули внутрь комнаты. Металл громко клацнул за спиной — замок. Всё. Теперь я здесь.

Цепь. Короткая. Я проверяю радиус — два шага в любую сторону. Лежать можно только на месте. В углу — грязная тряпка. Пахнет плесенью и чужой шерстью. Я даже не подхожу.

Вода? Нет. Еда? Никакого запаха.

Я ложусь прямо на бетон. Морда на лапах. Уши насторожены.

Первый день я просто жду. Я слышу, как скребутся когти других собак где-то за стеной. Я чую их запахи — старые шрамы, свежая кровь, гнев, страх, боль. Но меня это не тревожит.

Я помню, кто я.

Но дни идут.

Я не знаю сколько — здесь не видно света. Нет утреннего солнца, нет вечерних теней. Только вечный сырой воздух и запах железа.

Мой желудок сжимается. Голод входит в меня, как гость без приглашения. Я дышу ровно, стараясь не думать о пустоте внутри.

Каждый день они приходят.

Шаги. Я всегда слышу их раньше, чем они подходят к двери. Запах табака и злости. Щелчок замка. Скрип петель.
Они заходят вдвоём. Один всегда стоит у двери, второй ближе. В его руках — длинный ремень или палка. Иногда — что-то потяжелее. Я чувствую их намерения задолго до того, как они делают первый шаг.

Первый раз я не двигался. Я просто смотрел. Он ударил меня в бок. Боль пронизала мышцы, но я не издал ни звука.

Второй удар — по шее. Потом — по спине. Они били меня долго, методично. Я знал такие удары. Это не месть. Это работа.

Я не скулил. Не визжал. Просто лежал и смотрел им в глаза.

Они ушли.

Следующий день — то же самое. Но теперь я чувствовал, как во мне что-то меняется. Голод сжимал нутро. Боль не уходила. В груди росло что-то горячее и тяжёлое.

Я начал рычать. Низко, медленно. Из самой глубины груди. Это был не просто рык — это было предупреждение. Это было обещание.

Они вернулись. Один подошёл ближе, замахнулся — я рванулся вперёд. Цепь натянулась резко, ошейник впился в горло. Боль вскользь — она уже не волновала меня.

Я видел, как его зрачки дрогнули. Он отшатнулся.

Каждый день они приходили снова. Каждый раз я рычал раньше. Каждый раз я кидался сильнее.

Голод вытачивал меня. Я худел. Рёбра начали проступать под тёмной шерстью. Но с каждым днём мои клыки оскаливались быстрее. Моя ярость становилась чище.

Я начал ненавидеть их запах. Я начал ненавидеть их голоса. Я начал ненавидеть их руки, их обувь, их дыхание.

Я больше не думал о Честере. Его запах — где-то далеко, глубоко. Я больше не искал его глазами.

Теперь я знал только цепь, холод и запах крови. И то, кем я являюсь:
Я Кадар. Я пёс, которого вы сами научили ненавидеть.

–––

Они пришли снова — сегодня их было трое. Ещё один, новый. Его запах был другим. Меньше страха, больше уверенности. Старые шрамы на руках, кожа пахла засохшей кровью.

Он смотрел на меня дольше остальных.

— «Этот созрел», — сказал он глухо, его голос прорезал воздух как нож.
Они не думали, что я их понимаю. Но я понимал. Я всегда понимал.
Он подошёл ближе, встал вне радиуса цепи. Скосил взгляд.
— «Завтра первый бой. Посмотрим, на что ты способен.»

Я не шелохнулся. Только хвост чуть дёрнулся. Не от страха. От нетерпения.

Они ушли.

Я остался один. В воздухе ещё стоял их запах, раздражающий, давящий. Но в груди что-то горело ровно. Больше не клокотало, не металось. Просто горело.

Я поднялся. Встал ровно на лапах. Шерсть на загривке поднялась сама собой.

Я не знал, кто будет против меня. Я не знал, зачем им эти бои. Это было неважно.

Они хотели сделать из меня оружие.

И я позволю. Но не для них.

В моей памяти, где-то глубоко, еле заметно, всё ещё жил голос. Голос человека, которого я знал. Его запах был другим. Его руки были другими. Его слова были честными.
Имя почти забылось на языке, но память ещё держалась. Слабая, тонкая, как нить. Но она не порвалась.

Если я стану их оружием — то когда-нибудь поверну его против них. Против всех, кто забрал у меня Честера. Кто забрал мою свободу. Кто бил меня, морил голодом и ждал, что я сломаюсь.

Нет.

Я не сломаюсь.

Я научусь.

Я подожду.

И тогда они узнают, что значит встретить собаку, которая больше не верит людям.

Я лёг обратно на бетон. Глаза закрылись не сразу. Мои уши всё ещё ловили малейшие звуки.

Но теперь я знал — впереди не конец.

Впереди начало.