Ненависть в глубине могилы

День.
Было несколько дней, когда я пытался не думать о том, что случилось. Когда в моей голове крутился только один вопрос: как выбраться отсюда?
Я больше не мог оставаться в этом месте. Эта клетка. Эти запахи. Этот бесполезный мир, где никто не заботился о нас. Где нас использовали как игрушки и выбрасывали, как мусор, когда мы становились бесполезными.
Я больше не мог. И я был готов.

Как только я почувствовал момент, когда работник пошёл ставить миску с едой, я почувствовал — настал момент.

Я подполз к решётке, почувствовал её вибрацию, когда работник подошёл. Он был занят. Всё было идеально.

Я сделал первый шаг. Тихо. Быстро. Прямо к проходу.
Я знал, что сейчас или никогда.
Когда дверца моей клетки слегка открылась, я выскользнул.
Через несколько секунд я уже оказался за пределами вольера.

Ветер в лицо. Лёгкий, холодный, но свежий. Я выбежал за пределы приюта. На улицу.
Сильный запах городской пыли и холодного асфальта наполнил мои ноздри.
Я бежал.
Я мог.
Я был почти свободен.

Но я не учёл, что приют был не просто зданием с клетками. Он был окружён камерами. Охраной. И момент, когда я выскользнул, был только частью плана. Мой план. Но не их.

Я почувствовал, как мои лапы замедляются. Чужой запах — того самого мужчины, что забрал алабая, снова прокачался в воздухе. Он был рядом.
И как только я сделал ещё один шаг — меня схватили.

Не работник приюта.
Другой человек.
Мужчина в темной куртке, с кожаными перчатками, пахнущий тем же, чем пахла кровь.
Он схватил меня за шею, сжал, не давая дышать.
Я вырывался, кусал, но он был сильнее. Мне не удавалось избавиться.
Моё тело не могло победить его грубую силу.

— «Не так быстро, псина», — произнёс он с низким, хриплым смехом, когда затащил меня обратно в приют. Я пытался сопротивляться, но меня с силой волокли назад, и я почувствовал, как внутренности сжимаются от разочарования и ярости.

Я всё ещё не понимал, что мне суждено быть здесь. Мои лапы скользили по грязному полу, когда меня вернули в клетку.

Я рыкнул, стиснув зубы.
Надо было что-то делать. Но что? Как выбраться снова? И вдруг я услышал смех.

Это была дворняга.
Тонкая, грязная собака с белыми пятнами на хвосте и груди. С её взглядом было что-то злорадное. Она стояла в своём вольере, смотрела на меня с наслаждением, как на жертву.

— «Ох, как же ты смешно бегал! Тебе что, не говорят, где ты находишься? Псина, тебе не выбраться отсюда. Ну, давай, продолжай дрожать, потому что на такие попытки больше никто не поведётся», — она злобно усмехнулась, тыкая носом в решётку.

Я почувствовал, как ярость нарастает.
В этот момент я не мог думать о последствиях.
Я ринулся к её вольеру, зацепил решётку зубами и, резко рывнув, вытащил её к себе.
Её глаза расширились от ужаса, она попыталась отскочить, но я схватил её за шею.

— «Ты что, смеёшься?» — я зарычал.
Я поджал её к решётке.

Она пыталась вырваться, но её слабое тело не могло противостоять моей силе. Я сжал её так, чтобы она поняла — я был здесь не для того, чтобы играть.

— «Ты и вправду думала, что я тебе позволю издеваться?» — я глухо проговорил.

Вдруг я почувствовал, как из тени появляется Вирмесс.
Он медленно шёл к нам, его глаза были спокойны. Но в них была какая-то твердость, что-то, чего не было в глазах обычных собак. В нём чувствовалась сила и уверенность.

— «Хватит, Кадар», — сказал он, подходя ближе к своей решётке.
Я посмотрел на него и, наконец, отступил.
Моя злость не исчезала, но он был прав.

Вирмесс взглянул на дворнягу серьëзным взглядом и низко проговорил:

— «Если ты ещё раз будешь так вести себя, я тебе зубы подрежу».
Он повернулся ко мне и, как бы в утешение, положил лапу на мою спину.

— «Не твоя вина, что ты оказался здесь, Кадар. Но если хочешь выжить, тебе нужно больше, чем ярость. Научись не попадаться».

Я оттянул взгляд от дворняги, которая, казалось, едва не теряла сознание от страха.

Теперь Вирмесс оказался рядом.
Он всё знал. И мне было больно. Я всё равно не мог забыть, что этот приют был тем местом, где мне не было места. И если раньше я чувствовал себя брошенным, то теперь, после этого дня, я стал больше, чем просто псом.
Теперь я был готов к борьбе.