Глава 16. Безмолвный спутник
Сон не принес облегчения, лишь смазанные кошмары, где боль в шее пульсировала в такт влажным глоткам. Валери проснулась от стука собственного сердца – гулкого молота, бившегося где-то в горле, отдаваясь в висках и сжимая грудную клетку. Серые, безжизненные сумерки пробивались сквозь щели штор, окрашивая комнату в цвет пепла. Она лежала неподвижно, несколько секунд цепляясь за хрупкую иллюзию, что вчерашнее – лишь дурной сон, вызванный стрессом или болезнью. Но тупая, живая боль в шее, леденящий шелк рубашки на коже и гнетущая тишина особняка, нарушаемая лишь скрипом старых балок, словно стонами самого здания, были слишком реальны, слишком осязаемы. Пустой взгляд уставился в лепнину потолка. Побег? Сопротивление? Даже мысль об этом казалась теперь абсурдной, чудовищно утомительной. Осталось только ожидание. И всепроникающий страх перед ним.
Дверь открылась без стука, без предупреждения. Каин. Он был воплощением готовности к отъезду: безупречный черный костюм, подчеркивающий его стать и бледность, поверх – длинное пальто из черной кашемировой шерсти, струящееся как тень. В одной руке – серебряный поднос с завтраком (бесполезный омлет, идеальные тосты, апельсиновый сок, яркий, как насмешка). В другой – аккуратная стопка одежды.
«Доброе утро, Валери,» – его бархатистый голос нарушил тишину. Он поставил поднос на тумбочку рядом с блистером таблеток. Его голубые глаза, холодные как горные озера, скользнули по ней: бледность, синева под глазами, глубина пустоты во взгляде. В них мелькнуло что-то – мимолетная искра разочарования? Или просто холодная констатация факта поврежденного имущества? «Ты выглядишь истощенной. Перед полетом необходим осмотр.» Валери лишь слабо покачала головой, отвернувшись к стене, к холодным обоям. Прикосновения... чужих рук... после его клыков, после его обладания... «Нет». Просто нет.
В дверном проеме, словно вызванный мыслью, материализовался мужчина. Невысокий, худощавый, в строгом костюме графитового цвета. Лицо – маска профессиональной бесстрастности, лишенная морщин эмоций. Глаза – усталые, смотревшие сквозь мир. В руках – черный кожаный медицинский чемоданчик. Доктор Борисов. Не просто врач. Инструмент. Его присутствие ощущалось как внезапный сквозняк в душной комнате.
«Мне нужно проверить ваши показатели,» – произнес он тоном, лишенным не только тепла, но и самой возможности его существования. «Пульс. Давление. Состояние ран.» Он сделал бесшумный шаг к кровати. Валери инстинктивно вжалась в подушки, обхватив себя руками, ногти впились в предплечья сквозь тонкий шелк.
«Нет... – ее голос был хриплым шепотом, но в нем дрожали остатки упрямства. – Не трогайте меня... Отойдите...»
Борисов замер. Его бесстрастный взгляд, будто лишенный век, переключился на Каина. Тот стоял у изголовья, его высокая фигура заслоняла скудный серый свет из окна, отбрасывая на Валери длинную, холодную тень.
«Валери... – Каин произнес ее имя мягко. Одно слово. Заставив ее вздрогнуть и невольно повернуть к нему голову. Его взгляд был тяжелым, гипнотическим, впивающимся в саму глубину. – Перелет – серьезная нагрузка на ослабленный организм. Я должен быть уверен в твоей безопасности. Доктор Борисов – лучший в своем деле. Он не причинит тебе вреда. Это всего лишь осмотр.»
В его словах не было угрозы. Была лишь холодная, железная логика и непоколебимая уверенность в том, что его воля будет исполнена. «Позволь ему сделать свою работу. Ради твоего же благополучия в пути.»
Он не приказывал. Он раскрывал реальность. Валери почувствовала, как ее жалкое сопротивление рассыпается в прах под весом его воли и гнетом неизбежности. Что будет, если она откажется? Он заставит физически? Или просто оставит ее одну, слабую и дрожащую, перед лицом неведомого стресса полета? Она медленно, с усилием, словно преодолевая невидимую преграду, кивнула. Это было подобием согласия.
Борисов подошел. Его прикосновения были клинически безупречными: ледяными, безличными, эффективными. Он измерил давление (цифры на экране тонометра были тревожно низкими), пульс (частый, аритмичный, как птица в клетке), осторожно коснулся ее шеи. Валери замерла, перестала дышать, пока его безжизненные пальцы, в тонких латексных перчатках, касались ран – его меток. Он промыл их антисептиком (резкий запах врезался в нос), наложил новую, стерильную повязку. Не сказал ни слова. Лишь делал короткие, четкие записи в блокнот. Каин наблюдал, скрестив руки на груди. Его взгляд был взглядом коллекционера, оценивающего состояние редкого фарфора после транспортировки.
«Состояние стабильно, но критически ослаблено,» – Борисов обратился исключительно к Каину, голос монотонный. «Необходим абсолютный покой и контроль внутричерепного давления при наборе высоты. Рекомендован прием сильного седативного за тридцать минут до вылета.» Он кивнул, не глядя на Валери, собрал инструменты с тишиной призрака и растворился в коридоре.
«Вот видишь,» – Каин произнес, глядя на Валери. В его тоне не было ни утешения, ни торжества. Было лишь удовлетворение от выполненной процедуры. «Одевайся. Машина ждёт.» Он указал на стопку одежды: практичное платье из плотного черного бархата с искусно завышенным воротником, полностью скрывающим повязку, и длинными рукавами; теплое пальто каштанового цвета из тонкой шерсти. Функционально. Элегантно. Идеальный камуфляж для бледности, слабости и клейм на шее. «У тебя двадцать минут.»
Он вышел, оставив ее одну с подносом нетронутой, остывающей еды и одеждой.
***
Машина – все тот же роскошный, черный как ночь «Maybach» – мчалась по заснеженному шоссе к частному терминалу. За тонированными стеклами мелькали хмурые, безрадостные пейзажи поздней осени: черные стволы берез, серые поля, укрытые первым снегом, мрачные промзоны – все сливалось в однотонную, унылую пелену. Валери сидела, закутавшись в пальто, прижавшись к холодной дверце, стараясь стать невидимой, раствориться в коже сиденья. Рядом, занимая собой все пространство салона, сидел Каин. Он смотрел не на нее, а в окно, его профиль – резкий, словно высеченный из мрамора, – был отстранен и непроницаем.
Молчание было густым, удушающим. Лишь мягкий гул двигателя нарушал тишину, и тем самым подчеркивал ее. Напряжение между ними висело осязаемо, как электричество перед грозой. Валери чувствовала каждое малейшее смещение его тела. Ее собственные руки, стиснутые на коленях, предательски дрожали.
«Ты молчишь.» – Его голос прозвучал неожиданно, нарушая тишину как лезвие, разрезающее шелк. Он не поворачивал головы. Звук был тихим, задумчивым, почти интимным в замкнутом пространстве. «Как тогда, в лесу... перед тем, как решилась заговорить.» Он медленно повернул к ней голову. Его голубые глаза в полумраке салона казались бездонными, почти черными, но в их глубине горел странный, холодный внутренний свет. «Тогда в твоих глазах горел огонь. Любопытство? Вызов? Сейчас...» – он слегка наклонил голову, изучая ее лицо, – «...в них лишь штиль после бури.»
«Что тебе от меня нужно?» – ее голос сорвался, хрипло прорезав тишину. Она не смотрела на него, уставившись в свои сцепленные пальцы. «Допроса?»
Каин не ответил сразу. Он смотрел на нее изучая, как на редкий, драгоценный экспонат. «Я видел, как гаснут города, охваченные войнами, сменяющимися одна за другой, Валери. Видел, как свет жизни покидает глаза тысяч – от страха, от боли, от безнадежности.» Он сделал едва заметный жест в ее сторону. «Но твой свет... он был другим. Как первый луч солнца, пробивающийся сквозь вечные туманы горных лесов.» В его голосе прозвучала подлинная, древняя меланхолия, смешанная с неистребимым, хищным влечением. «И теперь я вижу, как он меркнет. Поглощается страхом. Давится горечью отчаяния. Под тяжестью...» Он не договорил «меня», но пауза висела тяжелее слов. Он отвернулся, снова глядя в серое мелькание за окном. «Под тяжестью неизбежного.»
Его слова, странные и страшные в своей откровенности и почти поэтичности, пронзили броню отчаяния. Не жалостью. Но ледяной дрожью осознания чего-то невероятно важного. «Свет?» – ее голос дрогнул, предательски выдавая смятение.
Каин посмотрел на нее снова. И в его взгляде была сложная, мучительная смесь: всепоглощающий голод, темная одержимость и что-то неуловимое, что могло бы сойти за сожаление древнего духа, обреченного губить то, что его пленяет. «Я предпочел бы видеть его направленным на звезды, Валери,» – сказал он тихо, почти шепотом. «Твой свет... он слишком редок, слишком прекрасен, чтобы угаснуть, погребенный злобой и скорбью. Даже если ему суждено освещать лишь...» – он сделал паузу, его взгляд скользнул по ее бледному лицу, по высокому воротнику, скрывающему раны, – «...лишь изнанку вечной ночи.»
Он замолчал. Больше ни слова не было сказано до самого въезда на территорию аэропорта. Валери сидела, ошеломленная, раздавленная. Его слова не принесли утешения. Они лишь глубже вбили осознание своей полной, безоговорочной принадлежности ему. И того, что даже ее внутренний «свет», ее душа, была теперь его «собственностью», ценной вещью в коллекции, которую он намеревался сохранить. Для себя.
***
Частный терминал был стерильным царством стекла, стали и приглушенного света. Пустынно. Лишь несколько сотрудников в безупречной темно-синей форме двигались с тихой эффективностью роботов, да гул систем создавал фон. Для Валери эта кажущаяся нормальность стала соломинкой. Люди. Официальные лица. Паспортный контроль. Хоть какая-то связь с миром вне его власти.
Они подошли к стойке паспортного контроля. Молодой офицер с безупречно выбритым лицом взял ее паспорт. Валери собрала все остатки сил, всю ярость, весь страх. Она сделала глубокий вдох, чувствуя, как сердце колотится о ребра. Сейчас. Она наклонилась вперед, ее глаза, широкие от отчаяния, впились в глаза офицера.
«Помогите...» – ее шепот был срывающимся, хриплым, но наполненным мольбой. «Меня... меня держат здесь против воли. Этот человек...» – она резко указала на Каина, стоявшего в шаге позади, невозмутимого, как монолит. «Он опасен! Пожалуйста!»
Офицер поднял на нее глаза. И...
улыбнулся. Вежливой, профессиональной, абсолютно пустой улыбкой, какой встречают капризных пассажиров первого класса. Его глаза скользнули по ней, не задерживаясь, не видя паники, не слыша крика в ее голосе.
«Конечно, все в порядке, мэм. Приятного полета.» Он с легким щелчком поставил штамп в паспорт и протянул его обратно. Его взгляд уже переключился на следующего в очереди – невидимого пассажира. «Никакой реакции». Ни тени сомнения, беспокойства, интереса.
Валери замерла. Она обернулась, диким взглядом окидывая других сотрудников – женщин за соседней стойкой, мужчину, проверяющего монитор. Никто не смотрел на нее. Никто не проявлял ни малейшего интереса к ее тихой истерике. Они двигались в своем размеренном ритме, их лица были спокойны, взгляды стеклянны. Атмосфера вокруг Каина сгустилась, стала тяжелой, давящей, как внезапно повысившееся атмосферное давление. Он не сделал ни жеста, не произнес ни заклинания. Он просто стоял. Но его присутствие заполонило пространство терминала, как невидимый ледяной туман, парализующий волю. В его голубых глазах, устремленных на нее, не было гнева. Было лишь усталое, безграничное превосходство. И едва уловимая усмешка в уголках губ.
«Видишь, Валери?» – он произнес тихо, так, чтобы слова достигли только ее. «Мир полон людей. Но они глухи. Слепы. По своей природе. Или...» – он сделал легкий шаг вперед, его аура – древняя, нечеловеческая, всепоглощающая – обволокла ее, заставив физически содрогнуться от пронизывающего холода, «...по моей воле.» Она впервые ощутила масштаб его силы. Не просто физической. Ментальной. Абсолютной. Он мог заставить мир игнорировать ее крик о помощи. И делал это без усилия. «Идем,» – сказал он мягко, но каждое слово прозвучало как щелчок стальных наручников. «Наш самолет ждет.»
Она пошла за ним, как во сне. Ноги двигались сами. Страх сменился ледяным, парализующим ужасом и полным, окончательным пониманием своей абсолютной изолированности. Он был не просто силен. Он был демиургом в этом отрезанном кусочке реальности.
За ними, как тень, неотступно следовал доктор Борисов. Теперь он был просто слугой. На нем был простой темный костюм, на руках – дорожные сумки (включая ту, где лежало черное бархатное платье – символ новой жизни). Его лицо было каменным. Глаза устремлены в полированный пол ровно на два шага перед каблуками Каина. Он не смотрел на Валери. Не произносил ни звука. Дышал ровно и бесшумно. Он был олицетворением полного подчинения, живым напоминанием о том, чем становилось все, что попадало в орбиту Каина. Не человек. Не мертвец. Просто функциональный объект. Без воли. Без голоса. Безмолвный спутник их падения.
Они прошли по трапу в салон частного «Gulfstream G650» – капсулу роскоши и совершенной изоляции. Кожаные кресла цвета шампанского, полированный орех, приглушенное освещение. Каин указал Валери на кресло у иллюминатора. Она опустилась в него, прижав лоб к ледяному стеклу. За ним раскинулось серое небо Москвы – города, страны, жизни, которую она покидала навсегда. Каин занял кресло напротив, по диагонали, его взгляд был прикован к ней. Борисов молча разместил багаж в отсеке и бесшумно исчез в крохотной служебной зоне у кухни, став невидимым, но ощутимым стражем их заключения в небе.
Двигатели взревели с яростью заключенных зверей. Самолет тронулся, набирая скорость для взлета, вибрация пронизала все тело. Валери закрыла глаза. Боль в шее пульсировала в такт реву турбин, сливаясь с бешеным стуком сердца. Она летела в неизвестность на берег чужого озера, в обществе древнего монстра, чья сила была безгранична. И единственными спутниками в этом полете над облаками были ледяной взгляд Каина и безмолвное присутствие человека, который уже перестал им быть.