Фрустрация

Глава 2

Не верь им.

1.

Тусклое сияние зеркала на туалетном столике отбрасывало мягкий свет на лицо Марфы, когда она наклонилась, и ее изящные пальцы скользнули кисточкой по ресницам. В воздухе витал аромат пудры и чего-то слегка цветочного, смешиваясь с теплом ее маленькой спальни. Я сидел на краю ее кровати, обхватив колено руками, стараясь не пялиться слишком явно, но ничего не мог с собой поделать.

Я никогда не понимал, зачем девушки красятся. Я не против этого, просто... Просто они и так, и так прекрасны. А Марфа особенно. Особенно в такие моменты, когда она сосредоточена, а я просто любуюсь ею.

Её круглые большие зеленые глаза и без этой туши очаровательны и прекрасны, они и так отражают мир. Нормальный мир, к которому я, к сожалению, не принадлежал. Но тем не менее она тут. Я хотел что-то сказать, хоть что ни будь, но мысли предательски путались.

Мои глаза неожиданно уловили движения за окном. Но она жила на первом этаже, я особо не волновался, но все-таки повернул голову. Снаружи стояла черная фигура, высокая и безликая, и наблюдала за происходящим. У меня скрутило живот, и я быстро заморгал, но стоило снова посмотреть, как там никого больше не было, только какие-то дети пробегали.

Только не сейчас. Пожалуйста. Не сейчас.

Я сжал руки, впиваясь ногтями в ладони. Тени в углу комнаты снова начали двигаться, словно чернила в воде. Я не обратил на них внимания. Не сейчас. Не тогда, когда я был здесь, в этот момент, с ней.

Мой телефон резко зажужжал. Марфа даже не двинулась, а я мог поклясться, что видел еще одно изображение в зеркале. Измененное и измождённое.

Я ответил на звонок и услышал голос Ярослава на той стороне линии:

– Эй! Вы там долго ещё? Мы с Глебом устали ждать.

Глеб? Он придет? Я думал, он из дома выходит только когда на горе рак свистит. Неожиданно мне захотелось выйти и пообщаться с ним. Он так редко выходит.

– Да...Мы сейчас выйдем. – Я быстро отвечаю, кладу трубку и снова смотрю на неё. Она все также молчит и красит ресницы. – Нас уже ждут.

Она ответила лишь одним кивком. Но отражение не поспевало за ней.

Ну почему именно сейчас? Почему именно сейчас?

Я постарался не смотреть на её отражение. Мне это не интересно. Мне оно не нужно. Я должен...

– Я готова. – Марфа обернулась на меня, ожидая ответа, а я мог лишь улыбнуться, сдавленно и криво.

Она прекрасна. Красивая и прекрасная.

– Ты красивая. – Я сам не понял, как произнес это вслух, но она лишь улыбнулась, а я старался не смотреть на отражение, которое ехидно хмыкнуло, показывая гнилые зубы. Мне нужна Марфа, реальная Марфа

Ветер был приятным, теплый, весенний с легкой прохладой. То, как я и любил. Честно говоря, я любил только весну ближе к лету, когда не слишком жарко, но и не холодно. Тепло, нормально, нейтрально.

Всё было спокойно. Мы просто гуляли, как и всегда, за исключением того, что был теперь и Глеб. Было тепло и дул прохладный ветер, не перестану любить такую природу. Тепло и хорошо. Ярослав шёл впереди всех, что-то весело рассказывая о своей новой покупке, Марфа шла рядом с ним, а Глеб дальше от всех. Я б остановился и пошел бы около него, но я боялся. Нет, не его, я боялся, что он станет менее человечным. Он же вернулся в свой родной облик? Мне же перестало мерещиться, верно?
– Сева, кот тебе язык отрезал? – Ярослав неожиданно хлопнул меня по плечу. Чёрт, я даже не заметил, как он подошел.

Я боялся смотреть на него. Его же лицо всё такое же? Правда?

Мы спустились в подземный переход и стало только хуже.

Душно. Темно. И черт возьми. Эти тени везде. Какого хуя? Почему именно сейчас?

– Сев, всё точно хорошо? – я не узнал голос, обернулся и уставился на Глеба, как истукан на дятла. Его лицо плыло, будто бы он смеялся и кричал одновременно, будто две маски надели на одно лицо одновременно. Будто бы...Будто бы...

– Да.

Я выдавил, сухо и тихо, лишь бы отстали. Глеб лишь хмыкнул, явно не поверив, но решив тактично промолчать. Спасибо ему за это.

Я не хотел останавливаться, хотя Ярослав остановился (и все за ним) из-за какого-то котика, но я не хотел. Боялся, что они станут лишь ближе, если я вдруг остановлюсь. Поэтому пока Ярослав, как идиот, пялился на кота, а другие молча смотрели на него, как на идиота, я продолжил путь. Славно, что они не заметили, как я испуганно таращился по всем стенам подземного перехода.

Наверху я опять почувствовал воздух и слышал, как за мной бежит Ярослав, а за ним терпеливо идут Марфа и Глеб. Славно, очень славно.

Мы свернули к старой площадке за домами — там, где краска облезла с качелей, и всё скрипит даже без ветра. Ярослав первым влез на горку, Марфа залезла на качели, раскачиваясь взад-вперёд, вяло болтая ногами, а Глеб остался рядом со мной.

Я сел на край скамейки и опустил голову. В ушах ещё стоял звон, но вокруг наконец стало тихо. Здесь было странно спокойно, как будто эти скользящие тени остались позади, в переходе.

— Дай ему передохнуть, — услышал я голос Марфы. — Ты ж видишь...

И потом только мягкий гул, сливающийся с ветром. Тело будто налилось тяжестью, а глаза закрылись сами собой. Я позволил себе погрузиться в это тяжёлое, липкое забытьё.

Во сне сначала было хорошо.

Тёплый солнечный день. Поле, золотое от цветов, и где-то вдали шумела река. Я шёл босиком по мягкой траве, чувствуя её прохладу. Ветер играл в волосах. Я был один — и в этом одиночестве было спокойствие, которого мне так не хватало.

Там не было ни теней, ни голосов. Только солнце, только река.

Я видел, как на горизонте взмывали в небо огромные белые птицы, их крылья были полупрозрачные, будто сотканные из тумана. Они летели куда-то вверх, туда, где не было ни страха, ни боли. Я пошёл за ними.

Я был уверен, что, если дойду до реки — всё плохое останется позади, не знаю почему, но был в этом уверен.

Но стоило мне моргнуть, как в один миг вместо поля вокруг меня сомкнулись грязные, потрескавшиеся стены. Тусклый свет лампы под потолком мигал, заливая пространство жёлтым, уставшим светом.

Подъезд?

И правда...

Старый, советский подъезд пятиэтажки, с облупленной краской и запахом сырости. Я стоял посреди бетонного коридора, а вокруг — только двери. Тёмные, деревянные, с облупленными номерами.

Я подошёл к одной — дверь была холодная, как лёд. Постучал.

Тишина.

Потом тихий скрип, будто кто-то провёл ногтями изнутри по дереву. Я отдёрнул руку, не хочу больше стучаться. Не хочу знать, кто там.

Повернулся, и понял, что ни лестницы вниз, ни выхода нет. Тревога вползала под кожу, как холод. И тогда я услышал: за дверями что-то начинало шевелиться.

Шорохи. Топот босых ног. Похожие на дыхание скрипы.

Они знали, что я здесь. И я почему-то знал, что одна из дверей обязательно откроется.

Или все сразу.

Шорохи становились всё громче, будто кто-то возился за каждой дверью, поворачивая засовы и скребясь по дереву. Лампочка над головой мигнула ещё раз и предательски погасла.

Я остался в темноте. В кромешной темноте.

И в ту же секунду одна из дверей медленно заскрипела, приоткрываясь. Чёрная щель расширялась, и из неё на пол вытекла странная густая тень, похожая на дым, только тяжёлую, словно она цеплялась за бетон, оставляя жирные пятна.

Я сделал шаг назад — но куда бы я ни пошёл, коридор оставался таким же. Нет ни выхода, ни окон. Только тьма и открывающаяся дверь.

Из щели показалась чья-то рука. Тонкая, неестественно длинная, с серой кожей и кривыми пальцами. Она медленно, почти лениво опустилась на пол, а потом другая... потом кто-то начал выбираться наружу.

Я хотел закричать, но голос застрял в горле.

Я сделал рывок в противоположную сторону, но вокруг меня, сжимая пространство. Стены дышали, я слышал это, они всасывали воздух и выдыхали обратно туман.

Вторую дверь слева тоже начало медленно открывать.

Я уже чувствовал, как за спиной что-то движется, дышит мне в шею.

Рывок!

Я собрал всё, что было, и рванул вперёд, в отчаянной попытке вырваться из этого проклятого места. Я бежал, не разбирая дороги, пока вдруг под ногами не исчез пол, и я не полетел вниз, в чёрную пустоту. И с криком выдернулся обратно.

Я резко сел на скамейке на площадке, задыхаясь. Сердце колотилось где-то в горле. Ярослав и Марфа тут же подскочили ко мне, обеспокоенные, когда Глеб выключил мелодию в наушниках, оборачиваясь на меня

— Чувак, ты в порядке?! — его рука легла мне на плечо.

— Всё нормально, нормально, — прошептал я, хотя это была ложь. В ушах ещё звенел странный звон, а в углу зрения будто на мгновение промелькнула тень, слишком знакомая.

Но я только сжал кулаки и заставил себя дышать ровно. Потому что пока я был здесь, среди них, среди реальных людей — они не могли меня достать.

Наверное. Я надеюсь на это.

Всю оставшуюся прогулку я провел как сам не свой. Был уставшим и жутко сонным. Поэтому я был первым, кто ушёл домой.

Дома я откинулся на кровать сразу же, игнорируя шум в ушах и вибрацию в кармане джинс.

«Сочинение» – пронеслось у меня в голове. Но было так лень вставать. Так лень...

2.

"И враг самый страшный — это ты, когда узнаёшь себя в чужом лице."
— Автор неизвестен

Не знаю сколько я спал, но достаточно долго, потому что в окне было темно, но мало, потому что отец всё ещё был на работе. Что-то между шестью и семи? Может и восьми часов вечера. Не знаю. Хотел взять телефон, но заметил, что его нет.

Странно, он же был тут. Прямо здесь. В кармане. Может показалось? Скорее всего.

В холодильнике тоже оказалось пусто. Неудивительно, он всегда мало готовит.

Отец всегда приходил поздно и едой быстрого приготовления, но я не мог ждать и лучше дойти до ресторана быстрого питания, чем быть Хатико. Я не собака, это первое.

На улице было пусто. Вот это странно. Обычно в такое время все домой идут и спешат, а сейчас пусто, прям совершенно пусто. Кроме меня никого нет. Я игрался с брелками, прежде чем понял, что хожу кругами.

Сон.

Я сразу догадался и это было ошибкой.

Все же знают эти правила? Не говорить никому, что ты во сне? Я как-то читал с чем это связано, но уже забыл.

Улица передо мной плавился, как воск. Здания, двери, даже собственная тень дрожали, растекались по полу.
Я шёл вперёд, хотя в груди нарастал липкий страх, будто сердце уже знало, что за следующим поворотом я найду то, чего лучше бы никогда не видеть. И вот...

Я увидел его, стоящего у разбитой двери.

Меня. Меня черт возьми.

Точнее... того, кто выглядел, как я. Черты лица те же — острые, словно вырезанные ножом. Те же заспанные, почти потухшие глаза. Даже волосы были взъерошены так же — тяжёлые чёрные пряди падали на лоб.

Только он был чуть-чуть... другим. Как плохо нарисованный двойник. Его кожа была болезненно-бледной, почти прозрачной. Под глазами темнели глубокие синяки, словно он никогда не спал, в отличие от меня, потому что я сплю и мои синяки не такие глубокие.
На нём висела чёрная толстовка с узором в виде рёбер — и золотой крест болтался на цепочке, лениво покачиваясь.

Он смотрел на меня так, будто я — ошибка.

Секунду мы стояли молча. Потом его уголки губ дрогнули в почти незаметной, искажённой усмешке. Он сделал первый шаг.

А я не мог двинуться с места.
Будто весь этот сон сжал меня цепями.

И тогда мой двойник достал из-за спины что-то похожее на обломок металла, острый и ржавый, и, не колеблясь, пошёл на меня.

Я успел только вдохнуть.

Когда остриё ткнулось в грудь, боль была такая реальная, что казалось — воздух вырвался из лёгких вместе с криком.

И в ту же секунду я проснулся.

Но странное ощущение, будто кто-то другой остался там, в темноте за закрытыми глазами, — не отпускало.

3.

"Всё замерло в странном ожидании, как бы перед великой развязкой."
— Фёдор Достоевский

Я так и не написал то сочинение. Чувствую себя ужасно сонным. Веки тяжелее головы. Ужасное чувство, особенно в школе.
Отцу я пытался объяснить, что не хочу туда идти из-за сонливости, но его ответ всегда краток:
— Таблетки.
Будто они спасут меня от всего. От сонливости, от этой серой каши в голове, от желания просто исчезнуть.

Глеба, как всегда, не было. Заболел? После прогулки?
Скорее всего, прогуливает. Я бы тоже хотел так — исчезнуть с радаров хотя бы на день. Но мне не позволено. Наталья Александровна, его мать, не интересуется школьной жизнью сына. Главное, что он иногда ходит. А остальное — неважно.

Марфа тусуется с Августой. Точнее, Августа таскается за ней, а Марфа молча терпит её влюблённые глаза.
Точно так же, как и мои.
Нет.
Точно нет. Я не выгляжу, как Августа.
Правда?

— Ты выглядишь так, будто тебе сейчас конец, — вдруг сказала Марфа, проходя мимо меня в коридоре. Она даже не остановилась, просто бросила через плечо, как нечто само собой разумеющееся.

Я глухо хмыкнул ей в спину.
— Спасибо за заботу, — пробормотал я.

Ярослава тоже бесит взгляд Августы — эти бесконечные "глазки". Но его злит не сам факт, а то, что все вокруг воспринимают их всерьёз. Они не знают, что это дружески влюбленные глаза, а не настоящие.
А Марфе...
Марфе всё равно.
Как и на меня.

Я облокотился на стену и прикрыл глаза, ловя момент перед тем, как прозвенит звонок. Мир плавился в тусклом школьном свете, и всё, что я чувствовал, — как медленно проваливаюсь куда-то в тёплую, глухую тьму.

На уроке я уснул. Неудивительно. Я слышал, как кто-то говорил сквозь сон. Кажется учитель и Ярослав, вроде пытались разбудить меня.

Я ждал новый сон, что-то свежее, может, наконец без ужаса. Но нет. Снова проклятый лес.

Я узнаю его из тысячи подобных: серые, тонкие деревья, вытянутые, как голодные пальцы; земля под ногами вязкая, словно ещё одно живое существо.
Но тех тварей пока нет. Пока. Я знал, что они придут.

Лес будто дышал вместе со мной, каждое моё движение отзывалось слабым эхом в тени. Я сделал пару шагов. Ветки сверху хрустнули, и я инстинктивно вздрогнул.
В густой тишине начали рождаться шёпоты.

— Не верь им.... — шипело что-то слева.
— Никто тебе не поможет... — хрипело сзади.

Я обернулся.
Никого. Только стволы деревьев, кривые, как сломанные кости.

Шёпоты становились настойчивее, наползали со всех сторон:

— Они лгут...
— Всё это ложь...
— Ты здесь один...

Я сжал кулаки, стараясь не слушать. Но шёпоты как будто проникали прямо под кожу, наслаивались на мысли, разъедая их изнутри.
И вдруг я увидел: между деревьями, в самой темноте, мелькнули глаза. Чёрные. Бесцветные.

Они наблюдали за мной.
Ждали.

Глаза между деревьями не исчезали тем временем, наоборот они множились.
То там, то тут. То слева, то справа.
Казалось, что весь лес стал одной огромной, молчащей пастью, полной чёрных глаз.

И тогда тени начали двигаться. Сначала я подумал, что это ветер.
Но нет.

Ветки скручивались сами по себе, будто в их древесных телах жил кто-то ещё. Из трещин на стволах, из треснувших сучьев медленно вылезали фигуры.

Они были похожи на людей — но только отдалённо.

Их тела будто слепили из тумана и грязи, из древесной коры и полусгнивших листьев. Лица у них не было, только гладкая, пустая поверхность, похожая на выжженную кожу.

Шёпоты усилились:

— Никому нельзя верить...
— Они предадут тебя...
— Ты сам себе враг...

Фигуры двигались, медленно, как капли густого мёда, приближаясь ко мне. Я сделал шаг назад, споткнулся о корень, который будто специально вытянулся у меня под ногами. Тени вытянули руки — длинные, неестественно тонкие. Их пальцы были слишком много суставчатые, как у насекомых. Они тянулись ко мне, но не чтобы схватить... Нет.
Чтобы прикоснуться.
Чтобы шёпот стал громче.

И вдруг один из монстров наклонился так близко, что я увидел в его пустом лице отражение — своё собственное.

Искажённое.
Разбитое.

Я резко распахнул глаза. Ярослав тряс меня за плечо, а после успокоился:

– Ты выглядел так, будто умрешь прямо сейчас.

В прочем...Он был прав.

Я глянул на часы, забыв, что в классе математики они очень странные, поэтому пришлось взять телефон.

Звонок скоро, я весь урок проспал?

Ах, да. Учительница проверяет проверочные, ей не до десятого класса.

Оставшийся день тянулся, будто застрял где-то между сном и явью. После того сна на уроке я долго не мог прийти в себя. Будто лес всё ещё держал меня на крючке, невидимыми пальцами цепляясь за мои мысли, не давая сосредоточиться на уроке.

Ярослав пнул меня под партой, когда прозвенел звонок.
— Эй, ты чего? — спросил он вполголоса. Его голос был таким обычным, живым... почти смешным на фоне того, что шевелилось у меня внутри.

— Ничего, — сказал я. — Просто устал.

Врал, как всегда. Я всё ещё слышал эхо шёпота тех теней. Они говорили мне не верить никому. Даже им. Даже себе.

Мы вышли на улицу на урок физкультуры. Апрель был холодным, но странно теплым. Дождь капал редко, будто нехотя, а учитель и не назвал это дождем. Асфальт блестел. Всё вокруг казалось иным. Даже голоса ребят звучали другими, чем обычно.

Я плёлся за ними, не в силах поймать поток разговора. Неуклюжий смех Августы, выкрики Ярослава, шутки Марфы — всё это будто проходило сквозь меня. Я чувствовал только пустоту. И странную дрожь — лёгкую, почти незаметную. Будто что-то за моей спиной шло следом.

На обед я ничего не ел. Просто сидел за столом, смотрел, как на потолке мигает лампочка. В голове было ощущение, что я всё ещё сплю. Всё здесь будто ненастоящее, тронутое болезненным светом, искусственным.

Марфа что-то спросила, но я не расслышал.
— С тобой всё нормально? — переспросила она, нахмурившись.
Я снова соврал:
— Да.

После школы Ярослав потащил меня с собой в старую "пустошь" — заброшенный сквер за районом, где собирались подростки. Глеба не было. Августа рассказывала, или пыталась, что он "заболел", но все понимали — симулирует.

В пустоши ветер завывал так, будто сам был живым. Я сел на холодную лавку и замер. Мальчишки в стороне спорили о чём-то, девчонки курили дешёвые сигареты, пуская дым в светло-серое небо. В этой картине было что-то особенно одинокое.

Я смотрел в землю. Слышал стук собственного сердца. И вдруг... опять.
На краю зрения шевельнулась фигура. Чёрная, тонкая. Та же, что была в лесу. Я резко поднял голову — никого. Только серая тропинка и ветки, как острые пальцы, тянущиеся к пустоте.

Но ничего. Абсолютно. А потом всё пропало. Прекратилось. За весь оставшийся день – никаких теней, тварей, обмана мозга. Ничего.

Когда наконец захлопнул за собой дверь квартиры, увидел, что отец сидел в комнате, уставившись в телевизор. Всё было, как всегда. Но я знал — во мне уже что-то треснуло. Что-то такое, что не склеить таблетками и сном.

Я заперся в своей комнате. Лёг на кровать, уткнувшись лицом в подушку.

И в ту же минуту снова почувствовал это — зов.
Как будто тени из леса стояли за окном. Ждали.
Тихо шептали:
"Не верь им. Никому не верь."

Но это было лишь отголоски воспоминания. Неужели всё прекратилось?

С этими мыслями я сел за решебники.

Я сидел за письменным столом, пытаясь втиснуть в голову формулы, которые казались бессмысленными каракулями. Экзамены. До них ещё год, но учителя уже достает с ними.

Ручка дрожала в пальцах.
"Подготовка — залог спокойствия", — монотонно повторял в голове голос отца.
Но ничего не помогало.

Я снова услышал шёпот. Тот самый. Где-то на краю сознания.
"Никому не верь."
"Они хотят, чтобы ты провалился."
"Им всё равно."

Я вжал ладони в виски. "Это просто нервы," — пытался сказать себе, но голос был слабым, затухающим. Как бы я ни закрывал уши, шёпот проникал внутрь — не через слух, а прямо в мозг.

Дыхание сбилось.
Грудь сдавило, будто мне на неё положили тяжёлую плиту.
Воздуха не хватало.

Паника всколыхнулась внутри, как тёмная волна.
Я вскочил. Стул с грохотом упал. Бумаги с формулами полетели на пол.

Я цеплялся за стену, за край стола, за всё, что могло меня удержать в этом мире.
Мир плыл. В глазах темнело. Шёпот становился всё громче, плотнее, будто заполнял комнату.

"Никто не поможет тебе."
"Они хотят видеть, как ты падаешь."
"Падай."

Я не помнил, как оказался на полу.
Лёжа, я судорожно хватал воздух ртом, будто тонул.

Слёзы — нет, скорее, злость, отчаяние, страх — сами собой подступили к глазам.

Я был уверен: если сейчас закрою глаза — всё закончится. Лес. Тени. Экзамены. Вся эта жизнь. Всё. Но в какой-то момент среди какофонии голосов вспыхнула маленькая мысль — тёплая, отчаянная:

"Потерпи. Пройдёт."

Я сжал кулаки. Скрючился на полу. Досчитал до ста. До тысячи. До бесконечности.
Пока дыхание не начало выравниваться, прерывистое, рваное, но настоящее.

Шёпот затихал.

Я остался лежать на полу в пустой комнате, среди разбросанных бумаг, с пустотой внутри и одной-единственной мыслью:

"Это всё закончится, когда ни будь, но закончится."

4.

"Подходит знакомая фальши

Целует красавицу зависть

Не говори мне, что было дальше

Я и так знаю, что было дальше"

– Лампабикт

Теперь все мои мысли о экзаменах. Будто те мысли давали мне какую-то жизнь, кроме экзаменов. Я перестал общаться с Ярославом, Августой и Марфой. А Глеб? Он и так редко на связь выходит.

Хотя Ярослав умудряется заставить меня выйти погулять с ними на перемене по школе или после уроков, но зачастую я всегда готовлюсь, будто я в одиннадцатом, а не в десятом.

Когда звонок оповестил о конце урока, я остался сидеть за партой. Они все побежали к выходу: кто смеясь, кто громко переговариваясь, кто молча — легко, свободно, как будто за дверью не было ни экзаменов, ни вопросов о будущем, ни страха.

Я поднял голову и посмотрел на них. Августа что-то говорила Марфе, размахивая руками, а Марфа кивала и смотрела в окно, не слушая. Ярослав опирался на подоконник, шутил с кем-то из младших. Их смех отдавался в моей голове, как слишком громкий, раздражающий звон.

Я видел, как легко им дышится.

Как будто их мир — это просто мир, а не поле битвы.

Я встал, и мир качнулся.

"Мой же тоже теперь просто мир, нет?"

На автомате вышел в коридор, шагнул в сторону лестницы, но вместо того, чтобы идти вместе с ними, остановился у раздевалки, уткнувшись лбом в холодную стену.

Я не знаю, сколько так стоял. Минуту? Пять? Время теряло очертания.

"Ты чужой."

Шёпот. Едва различимый. Не как в лесу. Здесь он был тоньше, более коварнее.

"Ты завидуешь. Ты хотел бы быть ими."

"Но ты не можешь."

Я зажмурился. Стена холодила лоб, якорила в реальности.

Потом всё-таки пошёл за ними на второй этаж, на родную лавку, которую мы себе прибрали ещё пятиклассниками. Пять лет уже прошло? Как быстро летит время.

"Конечно быстро, ты же чужой"

На большой перемене они вышли на улицу, я за ними. Я шёл вдоль дороги, где ребята расселись на лавках, достали еду. Смех накрывал меня волнами.

Веселье было так много. Веселье было слишком много.

Я завидовал их простоте.

Тому, как Марфа легко могла рассмеяться над неудачной шуткой. Как Ярослав мог шутить, не переживая о каждом взгляде. Как Глеб мог плюнуть на экзамены и болтаться где-то бездумно.

Им было позволено жить.

А я?

Мне казалось, что я — треснувшее стекло среди целых окон.

Я присел на корточки у старого дерева.

"Смотри, как они счастливы без тебя."

Шёпот продолжал.

"Ты лишний."

"Ты только мешаешь."

Я сжал пальцы в кулаки так сильно, что ногти впились в кожу. Хотелось выть. Хотелось исчезнуть. Хотелось разорвать эту тонкую плёнку между мной и миром. Я почувствовал в горле горький вкус слёз, но не позволил им выйти.

Нет. Потому что потом не остановлюсь. А негоже мальчикам плакать. Я пытался вспомнить хоть один день, когда всё было иначе, когда я смеялся так же, когда я чувствовал, что принадлежу.

Не было.

И не будет.

Потому что, даже когда я был с ними, внутри меня жила эта трещина. Эта тишина. Этот лёд.

И зависть.

Тихая, острая зависть.

Позже, когда они позвали меня к лавке, я подошёл. Сел рядом, улыбнулся. Сделал вид, что шутки мне понятны. Кивал в нужных местах. Иногда даже смеялся.

Но каждый их взгляд, каждое слово казались мне ударами по ране.

"Смотри, как они стараются быть вежливыми."

"Им тебя жаль."

"Им не нужен ты."

Я смотрел на Марфу. На её светлые волосы, запутавшиеся на ветру.

И понимал, что она там. Где-то далеко. В мире, в который мне нет входа.

Когда все собрались уходить, я остался сидеть.

Ярослав спросил:

— Ты идёшь?

Я покачал головой:

— Догоню.

Он лишь пожал плечами. Никто не задавал вопросов. Не настаивал.

Конечно.

Когда они скрылись за поворотом, я остался один. С этим тупым холодом в груди. С этим шёпотом, с этим знанием.

Что я не один из них.

Что я никогда не был.

Что я сам носитель трещины.

Я поднялся, медленно пошёл по пустой улице. Было тепло, но холодно. Холодно от осознания.

Весь оставшийся школьный день, я делал вид, что слишком занят, а они не задавали вопросов.

Ø

Я шёл и думал о том, как странно легко они умеют отпускать друг друга. Прощаться, договариваться о встречах, смеяться, как будто впереди вечность.

А я каждую встречу ощущал, как прощание.

Каждую минуту — как чудо, которое сейчас закончится.

И никому не было до этого дела.

"Потому что я один."

"И всегда буду один."

Я шёл, и шёпот растворялся в звуках шагов. Одиночество было почти физическим: тяжелым, липким, как грязная вода. Но что-то ещё было внутри.

Тонкая жилка злости.

На них.

На себя.

На весь этот бесполезный, чужой мир.

Я свернул во двор пятиэтажек, где окна жёлтым светом разрывали ранние сумерки. И вдруг понял:

Если бы я исчез, никто бы ничего не заметил. Мир бы остался таким же. Смех на лавках. Карты. Шутки. Марфа с её запутавшимися волосами.

"Ты не нужен."

"Ты лишний."

"Я не нужный. Я лишний"

Я сел на ступени у подъезда.

Снова потерял счет времени, но когда поднял взгляд вверх, то смотрел на небо, где уже загорались первые звёзды.

Холод вползал под куртку. Но я не двигался.

Потому что в тот момент я был уверен — движения всё равно ничего не изменят.

"Всё кончено." – Я так думал.

Наивный.

Я надеваю наушники, в надежде заглушить мысли, но они, будто назло стали громче. Голоса — не только в голове, но и в городе. Люди. Машины. Реклама. Всё орёт. Всё просит моего внимания.

Я иду мимо подъездов, каждый похож на друг друга. И каждый похож на подъезд из моего сна, где я встретил самого себя. Только теперь всё чуть реальнее. Это радует, наверное.

Ключи дрожат в руке, пока открываю дверь. В квартире пусто. Отец на смене. Телевизор выключен. Шторы дёрнуты. Тишина. Даже всхлипов матери нет. Её комната надежно закрыта. Наверное. Я не проверял, один раз пытался и получил от отца нагоняй.

Я бросаю рюкзак в угол, сажусь на пол. Просто так. У стены. Не включаю свет. Не хочу, да и не надо. Иногда темнота — единственное, что не давит и что мне нужно. Она хотя бы честна. В ней никто не ждёт, что я буду кем-то, как ждут другие, особенно отец. А может в ней кто-то, да и ждет. Ну и пусть, пусть ждет. Я тоже подожду, когда он первый выйдет.

Я достаю телефон. Блокировка. Главное фото — я и Глеб. Он со странной улыбкой, но очаровательной, я будто пытаюсь не моргнуть. Глеб бы сказал: «Пойдём куда-нибудь. Тебе надо развеяться.» Но его нет. Он мало когда есть.

Я один. И, возможно, это справедливо. Может, мне не стоит заражать других этим... собой. Тем, кто я есть. Или кем я становлюсь.

Я смотрю в окно. Обычный двор. Мусорные баки. Пара кошек. Сосед курит на балконе.

Но внутри меня — не двор. Внутри — тот лес. И я чувствую, как он растёт. Как его корни проникают в меня. И однажды, может быть, я не проснусь. Останусь там. Среди теней. Среди голосов. Среди тех тварей. Или среди себя. Того, кого боюсь больше всех. Хотя нет, бред.

Всё закончилось.