Глава 8.
Анна резко открыла глаза, её сердце бешено колотилось в груди. Она находилась в той же комнате, в которой проснулась этим утром — те же кровати, окна и вид на лес за ними. Но теперь всё вокруг казалось ей мрачнее, словно сама комната была пронизана холодом, который заползал под кожу. Судорожно ощупывая себя за руки, лицо, волосы, она вскочила и бросилась к зеркалу. В отражении она увидела знакомую фигуру — всё на месте, никаких изменений. Только её лицо выглядело другим, исковерканным страхом, с глазами, широко раскрытыми от ужаса. Взгляд застывший, почти безумный.
Анна села на корточки, обхватив голову руками, крепко сжимая волосы в кулаках. Всё внутри неё кричало — она тонула, умирала, задыхалась... но была здесь, жива. Как? Сама мысль о том, что произошло, сводила её с ума. Казалось, реальность рассыпается вокруг неё, как осколки зеркала, и она вот-вот потеряет связь с окружающим миром.
Тишина в комнате давила. И вдруг дверь вновь открылась, и в проёме появился монах Илиодор. Его фигура была такой же, как и вчера, словно сцена повторялась в зловещем круге.
— Ты наконец-то здесь, Анна, — спокойно произнёс он, его голос был таким же странно отрешённым, как и в первый раз.
Анна замерла, её тело сковал страх, она не могла пошевелиться, её взгляд был прикован к монаху. Всё внутри неё кричало о том, что нужно бежать, но она не могла. Страх был слишком силён, он парализовал её.
Илиодор смотрел на неё с лёгким недоумением, его карие глаза были глубокими и проницательными, как тёмные озёра. Теперь, впервые, она смогла разглядеть его лицо — молодое, лет двадцати шести или двадцати семи. Это не был старик, которого она представляла себе, когда слышала его имя. Его волосы были русыми, лицо чистым, без бороды, но было в нём что-то зловещее, почти нечеловеческое.
Он медленно подошёл ближе, протягивая руку. Анна инстинктивно отпрянула, её дыхание стало судорожным. Пятясь назад, она упала на пол, ударившись о холодные камни, и тут же начала отползать, её тело било дрожью. Илиодор же спокойно сел на корточки напротив неё, его лицо было на одном уровне с её, и он смотрел прямо в её глаза.
Его глаза были пронзительно спокойны, они не отражали ни жалости, ни сострадания, а лишь холодное наблюдение. Он внимательно всматривался в её лицо, будто пытаясь разгадать что-то, что было скрыто от его понимания.
— Я понимаю, — начал он, его голос был низким и спокойным, словно утешение было привычным для него делом. — Ты напугана, очнуться здесь — это шок. Но это место теперь твой дом, новый дом...
Анна начала судорожно мотать головой, её глаза наполнились ужасом. Слова Илиодора звучали для неё как приговор. Она открыла рот, но звук не мог вырваться наружу. Единственное, что она могла — это безмолвно кричать "нет", снова и снова, дрожа всем телом. Она продолжала пятиться назад, пока не упёрлась в ледяную каменную стену.
Илиодор молча наблюдал за её реакцией, его глаза не выражали никакого удивления. Он казался чуждым, холодным, как будто происходящее вокруг было лишь очередной сценой в театре, где он просто зритель. Его взгляд, глубокий и тёмный, словно тянул её в бездну, как и тот зловещий омут в котором она тонула.
Анна, собрав все свои силы, бросилась к двери, словно пытаясь вырваться из когтей этой кошмарной реальности. Каменные плиты пола, холодные как лёд, обжигали её босые ноги, но она бежала вперёд, не обращая внимания на боль. Коридоры растянулись бесконечными витками, а витражи, через которые она проходила вчера когда шла с Ассоль в хранилище, уже не источали теплую ностальгию. Что-то изменилось. Что-то ужасное.
Она замедлилась, почувствовав, как по спине побежали мурашки. Краем глаза Анна заметила, что сцены на витражах стали пугающе чуждыми. Её дыхание сбилось, и она остановилась напротив одного из них. Изображение замерцало в тусклом свете, но она разглядела свою собственную фигуру. Она была изображена как могучая правительница, стоящая на горе мёртвых тел, её руки излучали зловещие зелёные лучи, будто сама смерть исходила от неё.
Анна подалась назад, её сердце забилось ещё сильнее. Зелёные лучи, направленные из её рук, были пугающе реальны, как если бы они могли вырваться из стекла и окутать её.
Она подняла глаза выше и увидела своё лицо на витраже. Это не была она — не та, которую она знала. Лицо её было искажено дикой ненавистью и жестокостью, глаза горели мертвенно-зелёным светом, а на губах застывала злая усмешка. Её глаза казались пустыми и бездушными, как у статуи, лишённой всякой жизни. Но самым страшным было то, что лицо на витраже казалось живым, как будто оно следило за ней, изучало её, судило.
Анна ощутила, как паника подбирается к горлу. Она резко отпрянула от витража и повернулась, чтобы продолжить бежать. Но коридор впереди был теперь словно бесконечный лабиринт, и каждый новый шаг отдавался эхом, будто коридор сжался, как тиски, вокруг неё.
Её дыхание стало всё тяжелее, как будто воздух вокруг становился гуще. Впереди замерцали другие витражи, и на каждом из них изображение её жизни стало превращаться в кошмарные сцены. Её детство — залитое кровью, лица друзей — исказились в ужасающих гримасах боли, её близкие, мёртвые, смотрели на неё пустыми глазницами, полными упрёка.
Анна едва сдерживала крик, чувствуя, как мир вокруг неё становится чужим и враждебным. Тусклый свет исходил от стеклянных фигур, и она вдруг поняла: они двигаются. Витражные фигуры шевелились, их пустые взгляды были устремлены на неё. Они знали её. Они обвиняли её.
Звуки шорохов и тихих шагов раздались за спиной. Анна обернулась — позади не было никого, но чувство, что за ней кто-то следит, усилилось. Она не могла дышать, холод сковывал её, словно невидимая сила сжимала её горло.
Анна знала — нужно продолжать идти. Но каждый её шаг отдавался эхом в пустоте, коридор растягивался и тянулся бесконечно, словно от неё невозможно было убежать.