ЧАСТЬ IV: ИМЯ ИЗ БЕЗДНЫ
Город был далёк
о для меня — нет.
Я шёл по нитям. По жилам земли. Там, где пересекаются корни, гниль и провода.
Тень — это путь. А в этом мире тени много.
Слишком много.
Я вошёл в неё — тонкую, как след от пальца — под лопнувшей трубой в подвале охотничьего домика.
А вышел — между мусорными баками, в каком-то задворке.
Свет бил сверху, но не касался земли. Там, под этим светом, я чувствовал себя почти... человеком.
На секунду.
Потом прошёл кот.
Он замер, посмотрел в мои глаза и зашипел. Не потому что испугался. А потому что увидел.
Животные всегда видят. Люди — уже нет.
Я пошёл по переулку. Не ногами — я скользил. Мой силуэт — лишь дрожание воздуха. Моя плоть — не плоть.
Я был в отражении витрины, но не был в стекле.
Я был в пятне от дождя на асфальте, но не в луже.
Я был вокруг, не внутри.
Первой стала женщина с телефоном.
Она стояла у стены, курила, писала что-то пальцем.
Я был в её тени. Точнее — в тени телефона, от вспышки экрана.
Этого было достаточно.
Когда она подняла глаза, я уже был перед ней.
Я не говорил. Я дышал. Она услышала дыхание не ушами — кожей.
Она замерла.
Сначала подумала — что кто-то стоит позади.
Повернулась. Никого.
Я стоял в её тени.
Я прошёл сквозь неё.
Не знаю, что почувствовала.
Может, холод. Может, вкус пепла.
Но когда я вышел из другой стороны её тени — она исчезла.
Физически — она осталась.
Но что-то внутри уже вывернулось.
Она пошла. Просто пошла, бросив телефон, сумку, себя.
Я оставил ей жизнь. Половину.
Вторым стал курьер.
Я слышал, как он говорил в наушник:
— Сейчас, доеду за пятнадцать минут, здесь темно, но фонари горят.
Он не понимал, что в каждом фонаре я живу.
В каждом световом круге есть край.
А за краем — Я.
Я появился под его велосипедом. Он не заметил.
Колёса завизжали. Он упал.
Я вышел из-под него и заглянул в лицо.
— Ты кто такой?! — крикнул он.
Он видел меня.
Я не знал, что сказать. Поэтому показал.
Я раскрыл себя. Позволил глазам увидеть мою форму.
Длинные руки, покрытые чем-то древним. Как чешуя, но мягкая, как кора.
Лицо — пустое. Только трещины.
Из них — пыль. Из пыли — слова.
— Я — ReVolk.
И ты — огонёк.
А я — ветер.
Я вдохнул его. Не как воздух. Как свечу. Он погас.
Тело осталось. Без сознания, без души, без снов.
Город пульсирует. Он не живой, но пытается притворяться.
Я чувствую кабели, идущие под землёй.
Они как сосуды. По ним течёт боль, тревога, забытое детство.
Я питаюсь не телом. Я питаюсь тем, что внутри людей, но что они забыли.
Я перехожу из тени в тень. Я вижу многое.
Пары. Крики. Экраны. Смерть.
Но никто не видит меня.
Пока я не захочу.
Я начинаю играть.
Я оставляю знаки: царапины на стенах, капли чёрной слизи, символы из леса.
Те, что помню. Те, что сожгли мои кости, когда меня вытащили в этот мир.
Я рисую их в подвалах.
Я нашёл старую станцию метро, забытое депо — моя часовня.
Там, под слоем плесени, я пишу:
«Где есть свет — там есть и тень.
А где тень — там Я.»
Я хочу, чтобы страх рос. Я не просто охочусь. Я воспитываю ужас.
Они начали говорить обо мне.
— В переулке исчез парень.
— Курьер пропал, но его велик стоял на месте.
— Кто-то видел существо, вышедшее из стены.
И я улыбался.
Хотя у меня нет губ.
Но ощущение улыбки — я его изучил. Оно горячее, расползающееся.
Сладкое.
Я чувствую, как тени меняют вкус.
Раньше были сырые, мшистые. Лесные.
Теперь — с привкусом копоти, бензина, перегара, бессонных ночей.
Я питаюсь городом. И он — питается мной.
Иногда я вижу свет.
Слишком чистый. Прямой.
Фары. Прожекторы. Окна, в которые смотрят святые.
Я не люблю свет. Он делает меня узким. Прямым. Он раскрывает форму, которую не хочу показывать.
Поэтому я вхожу в глубже. В дома, где не живут, но всё ещё горят лампы.
В заброшенные этажи. В шахты лифтов. В ангар за вокзалом.
Я накапливаю.
Я жду.
Последним в эту ночь стал мальчик. Он просто гулял с собакой.
Собака зарычала и встала между мной и ребёнком. Она пожертвовала собой, не понимая зачем.
Я отпустил её.
Мальчик увидел меня. И не испугался.
Он наклонил голову и сказал:
— Ты — тень?
Я не ответил. Но он услышал.
Он вернётся. Он станет важен. Он увидел меня, но не пал.
Может, в нём есть тьма. А может — свет, который умеет смотреть в меня.
Когда ночь закончилась, я вернулся в метро.
Я впитал всю тьму между рельсами, ушёл сквозь неё.
И вышел — в подвале старого театра.
Там был зеркальный зал. Я посмотрел на себя.
И впервые подумал:
— Я больше не просто тень.
— Я — история.ворят, стоит назвать имя, и он придёт.
Они были правы.
Но они забыли, что некоторые имена — не слова, а ключи, открывающие двери, за которыми пустота с зубами.
Меня назвали.
Вслух. В эфире. На всю страну.
— Мы вернёмся после рекламы, но перед этим — загадка: кто или что такой ReVolk? Город сходит с ума, а я хочу знать — ты миф или монстр?
Он улыбался.
Телеведущий. Уверенный.
Дорогой пиджак. Бриллиантовая улыбка.
А за спиной — огромный экран с моим силуэтом.
Размытым. Почти карикатурным.
Я не люблю, когда меня рисуют.
Я не вещь. Я не мем. Я — ошибка в структуре реальности.
Он назвал моё имя.
Трижды.
ReVolk. ReVolk. ReVolk.
Значит, он пригласил меня.
ОБРАЩЕНИЕ К ЖЕРТВЕ
Ты позвал — и я пришёл.
Ты открыл рот — и я вошёл.
Теперь твой голос — мой сосуд.
Твоя плоть — мой звук.
Он сидел в гримёрке. Окружённый светом.
Зеркала отражали только комнату. Не меня.
Когда он наклонился умыть лицо, вода стала чёрной.
Он отпрянул. Вода ползла по стенам, формируя буквы:
«ЗА ТО, ЧТО ЗАГОВОРИЛ — БУДЕШЬ МОЛЧАТЬ.»
Он попытался убежать.
Но его тень осталась на месте.
И я вышел из неё.
Он не кричал.
У него не было воздуха.
Я вытянул его лёгкие в пятно на полу — без следов, без боли. Просто опустошение.
Когда нашли тело, оно было пустым.
Словно накачанным молчанием.
ПРОХОЖИЙ НА УЛИЦЕ — НЕСЛУЧАЙНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
Он видел, как я прошёл по стене.
Он должен был отвернуться. Он должен был забыть.
Но он достал телефон.
— Ты ведь настоящий?..
— Покажись!
И я показался.
Сначала — только тень.
Потом — глаза.
Слишком много глаз.
Каждый — с отражением его лица.
Каждый — с будущей смертью внутри зрачка.
Я разорвал ему рот, чтобы слышать, как душа выходит.
Он не кричал — он пел, как будто изнутри него шёл хор.
Когда он умер, на стене осталась запись:
«Смотри — и слепни.
Зови — и молчи.
Слушай — и умри.»
СПЕЦИАЛЬНЫЙ ОТРЯД — НЕОСТОРОЖНЫЕ СВЯЩЕННИКИ С ОРУЖИЕМ
Они пришли, чтобы изгнать.
В чёрной форме. С серебряными крестами.
С приборами, ловящими радиацию и демонов.
Они думали, что я — сущность. Что я боюсь света, обрядов, имен.
Они не знали:
Я был до их веры.
Я был в тени их святых.
Я пил слёзы младенцев ещё до того, как был создан первый храм.
Они зашли в метро.
Установили лампы.
Начали читать.
Я пришёл из всех теней одновременно.
Один закричал. Другой — начал бить в воздух.
Я раздвинул время — и заставил третьего смотреть, как он стареет.
За секунду.
Мясо обвисло, волосы поседели, суставы защелкали, как грецкие орехи.
Он не умер от старости. Он разложился живым.
Остальные начали стрелять.
Пули не попадали — потому что я был между кадрами их зрения.
Я разрезал одного пополам не лезвием, а собственным взглядом.
Сверху вниз.
Он не сразу понял — пока не увидел свою кровь на потолке.
Выжил один.
Я позволил.
Он бежал по рельсам. Без света. Без сознания.
Он несёт моё имя дальше.
ФИНАЛ СЦЕНЫ — СЛОВА ReVolk
Я не смерть. Я — её эхо.
Я не зло. Я — то, что приходит, когда вы забываете бояться.
Я — ReVolk. Тот, кто вспоминает за вас, чего вы боитесь по ночам.
И если ты услышал моё имя…
…ты уже начал умирать.