Глава четырнадцатая
Том
Мама пытается меня чертовски разозлить.
Сначала она устраивает Луизе ужин с Ксандером. А теперь она пишет по электронной почте о том, что назначила дату свадьбы на две недели вперед.
Может, мне стоит ее убить? Будет ли свадьба, если мать невесты трагически разорвут на части и скормят стае волков?
Зная мою семью, возможно.
Мой тарантул ползет по моей руке, и я наблюдаю, как он изучает мой запах. Он новенький. Я купил его несколько дней назад, и мне кажется, что он выглядит точно так же, как Спайки, мой старый питомец, которого мама уничтожила, когда меня арестовали.
Они убили моего гребаного паука, сволочи.
Я до сих пор хочу отомстить и за это, потому что Луиза даже не попыталась их остановить - судя по ее дневнику, она не особо заступалась за меня, только за себя.
Честно говоря, все, что я прочитал в этой гребаной книге, вывело меня из себя.
Она много говорит обо мне, о том, как я жестоко обращался с ней, но ей это нравилось. Ей нравилось, когда я был манипулятором и силой.
Тогда почему ты дала показания против меня, милая Луиза?
Зачем рассказывать всем этим людям, что я сделал с папой, а потом забивать мой телефон голосовыми сообщениями с твоими слезами и извинениями; зачем искать меня, когда я вышел на свободу?
Зачем делать вид, что ненавидишь меня, когда скучаешь по мне?
Я лицемер.
Я внутренне разрушал любые теплые мысли об Луизе, но в глубине души я тоже чертовски скучал по ней. Разлука с ней была похожа на то, как если бы тебя бросили в море, когда ты не умеешь плавать.
Я тонул и тонул, пока снова не увидел свою Луизу.
На ней сейчас было несколько паутинок. Мой питомец ползал по всему ее телу, пока не решил попробовать сбежать из подвала и не заставил меня гоняться за этим ублюдком.
— Лу-и-за, - бормочу я про себя.
Я пытаюсь прошептать это быстрее, но у меня ничего не получается.
Я вздыхаю и проверяю ее телефон на наличие новых сообщений, но даже ее социальные сети мертвы.
Куда делась твоя интересная жизнь, сестренка?
Цепи звенят, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть, что она проснулась.
— А, - начинаю я. — Хорошо. Ты не спишь.
Я хотел сказать "Ты проснулась", но, похоже, я все еще учусь этому дерьму.
Я встаю и иду к ней, в то время как мой паук разбегается по моей ладони. Он еще маленький, пушистый, но то, как она расширяет глаза, говорит мне о том, что, во-первых, она понятия не имеет, что у нее паутина в волосах и на теле, а во-вторых, она все еще боится всего, что имеет восемь ног.
Бедный малыш. Он просто хочет, чтобы его поняли, как и я. Не так ли, приятель?
— Не смей приближаться ко мне с этой штукой!
Я улыбаюсь, все еще в балаклаве. Я трахал ее задницу весь вчерашний день, и пока она отрубалась, я поспал в нашей кровати и принял душ.
Я попытался помыть ее губкой, но она возбудилась, и я снова стал трахать ее в задницу.
Она даже умоляла меня уделить внимание ее киске, но я отказал ей в этом.
Я не могу не улыбаться, глядя на нее.
Она прекрасна - она была такой с тех пор, как мы были детьми.
Думаю, с тех пор как я встретил ее в аэропорту, я знал, насколько она будет важна для меня, а когда она выучила язык жестов и научилась играть для меня "С днем рождения" на пианино, я решил, что тоже важен для нее.
Прошли годы, но я так и не смог смириться с тем, что нахожусь вдали от нее.
Мне всегда хотелось целовать ее и смеяться вместе с ней, лежать в ее постели и смотреть, как она спит, нюхать ее чертовы волосы, как наркотик.
Я был - технически - ее братом. Думаю, я и сейчас им считаюсь. И как бы я ни хотел быть особенным для нее, быть с ней, я никогда не хотел быть ее братом. Я хотел быть ее первым поцелуем, ее первой любовью, ее первым танцем на вечере встречи выпускников. Я хотел держать ее за руку и целовать, когда захочу. Я никогда не был достаточно нормальным для нее - чудак без голоса.
Наши родители ненавидели меня - я был приемным ребенком, которого им никогда не следовало брать. Она была ангелом - и остается им для меня, несмотря ни на что, а я был ошибкой.
Родители и так были обеспокоены моей привязанностью к сестре, но когда мне исполнилось пятнадцать, я поцеловал ее во время настольной игры и был переселен в другой конец поместья, так что нам приходилось рисковать жизнью каждый раз, когда мы хотели пробраться друг к другу в комнату, пройдя по карнизу крыши.
Когда мне исполнилось девятнадцать, я понял, что мои чувства к Луизе были неправильными.
Это было похоже на болезнь, которую я не знал, как лечить.
Луиза Каулитц была моей сестрой, и у меня были фантазии о том, как я трахаю ее, как целую, пока мы не задыхаемся, как я делаю ей больно, а ей это нравится.
Я был настолько опасно одержим ею, что планировал трахнуть ее во сне, но вместо этого решил пойти на свидание, чтобы заставить ее ревновать.
Это была моя первая ошибка - все обо мне врали.
Я был неудачником, чудаком, но все девушки хотели сосать мой член или пытались заставить меня трахнуть их, чтобы узнать, буду ли я стонать их имя.
Я никогда не подходил к Анне.
Я не целовал ее и уж точно не трахал.
Луиза была моей первой - она единственная, с кем я когда-либо был.
Я попытался рассказать Луизе, но она продолжала хватать меня за руки, когда я показывал, и я не мог произнести ее имя, не говоря уже обо всех этих словах.
Она дала мне пощечину, накричала на меня, потом у меня случилась сенсорная перегрузка, и я сорвался.
Наверное, я увидел красный цвет и все испортил.
Сейчас сестра отстраняется от меня, насколько это возможно в ее цепях, а я провожу ладонью по ее сиськам, и мой жуткий паук устраивается на моей руке.
Она так сильно дрожит, и от ее хныканья мой член становится твердым. Я поправляю его в штанах, поправляю замок, и она смотрит вниз.
— П-подожди...
Она колеблется, и выражение ее глаз говорит мне, что это страх, который она может не пережить.
Хорошо, что это не для нее - это для меня. За те годы, которые она у меня отняла.
Я наклоняю голову так, как всегда делаю, когда смотрю на нее, и провожу ладонью по покрытой паутиной груди.
Она замирает вся, когда я позволяю пауку переползти на ее лицо.
Мне кажется, она даже не дышит, пока я наклоняю голову дальше, наблюдая, как паук переползает на один ее глаз.
— Кра-си-вая.
— По-пожалуйста, сними его. Пожалуйста, Кай. Пожалуйста. Я сделаю все, что угодно.
Я зажимаю губу между зубами и иду за ней.
— Мне нравится, как...
Я останавливаюсь, набираясь храбрости, чтобы не выдать себя, и впиваюсь зубами в ее шею, чтобы выиграть немного времени. Она хнычет и тянется к цепям.
— Ты кричишь, - заканчиваю я, вылизывая дорожку от ключиц до затылка и покусывая другую сторону ее шеи.
Я перебрасываю ее волосы на другое плечо, стягиваю штаны, чтобы освободить член, и прижимаю его к ее входу.
— Кричи громче, - добавляю я, вгоняя член в ее киску сзади, и ее легкие издают самый возбуждающий звук, а голова запрокидывается назад.
Мой питомец ползет по бокам ее лица, и я вижу страх в ее выражении - это заставляет меня хихикать.
— По трубе по водосточной - шепчу я ей на ухо, скользя в ее киску и выходя из нее. — Паучок взбирался.
Учитывая это, мой тон на удивление хорош.
Может, дело в том, что меня отвлекает мое тело, прижатое к ее телу, или в том, как киска сжимается на моем члене, когда я продолжаю двигаться, а дыхание вырывается из нее одновременно в страхе и удовольствии.
— Но полился дождь, - медленно произношу я, прикусывая губу и застонав, когда проникаю в нее глубже. — И крошка... смытым... оказался.
— О Боже, - стонет она, цепи дребезжат, когда она тянет за них, как раз в тот момент, когда мой маленький мохнатый друг заползает к ней в волосы.
— Солнце вышло, - шепчу я, опуская руку вниз по ее груди, чтобы ущипнуть ее за клитор, пока я кручу ее сосок. — Из-за тучки... мокроту сушить.
Я чувствую, как мой паук перебирается на шею и устраивается там, пока я трахаю свою девочку с большей силой, дрожь пробегает по позвоночнику до самых яиц, когда я сквозь стиснутые зубы выдавливаю из себя оставшуюся часть текста. — И... опять... по...
Она взрывается вокруг моего члена, ее внутренние стенки сжимают мою толщину, и я сильнее сжимаю ее клитор, насаживаясь глубже и заставляя ее кричать во время оргазма.
Мои яйца напрягаются как никогда, а я все еще внутри нее, мой член пульсирует струйками спермы с каждой судорогой моего собственного освобождения.
Мое зрение затуманивается, и я почти рухнул на нее, переводя дыхание.
Она снова замирает, а я вздыхаю и выхожу из нее, прижимаясь лбом к ее спине, размазывая липкую субстанцию, вытекающую из нее, по ее ягодицам, шлепая по одной достаточно сильно, чтобы оставить след.
Щекотка в области затылка, которую не прикрывает балаклава, заставляет меня осторожно потянуться за тарантулом.
Я держу его на ладони и хихикаю, хватаясь за цепь над собой для поддержки, так как у меня немного кружится голова. — Водостоку паучок... спешит.
Он ползет по моей руке, пока я обхожу вокруг сестры.
Я иду понюхать ее волосы и хмурюсь. Они не пахнут клубникой, как это было, когда мы приехали сюда.
Ожоги выглядят так, будто им тоже не помешало бы больше крема. А запястья красные и в ссадинах от цепей.
Неужели я слишком долго держал ее в цепях?
Я с удовольствием вытирал ее, когда она обмочилась, кормил, когда она нуждалась в еде, но, по-моему, моей девочке нужна хорошая чистка. Она вся в засохшей крови, паутине, сперме, ожогах от сигарет и следах укусов.
Прекрасно.
Может, с нее хватит.
Я знаю, что надоело.
Мне хочется просто лечь с ней, обнять ее, даже если она при этом ударит меня.
Я освобождаю ее запястья и беру ее на руки. Мой паук сидит у меня на плече, пока я несу ее из подвала.
Я позволяю ему пойти с нами в спальню, пока она храпит у меня на груди, поднимаю ее повыше, чтобы перекинуть через плечо, а затем усаживаю своего питомца в его террариум.
Я несу Луизу в ванную и наполняю ванну, а сам сажу ее на пол, спиной к себе, и провожу расческой по ее волосам.
Она хнычет во сне, трется бедрами друг о друга, поэтому я опускаю руку и нащупываю ее киску, и тут же жадная маленькая незнакомка упирается в мою ладонь.
— Нет, - говорю я, убирая ее. — Еще нет.
Я поднимаю ее в ванну, не забираясь следом, как делал всякий раз, когда накачивал ее наркотиками в ее квартире.
Я смываю всю кровь с ее тела губкой, затем беру ее обычный шампунь и намыливаю им ее волосы.
Она постоянно соскальзывает под воду, и это меня чертовски раздражает.
Удерживая ее на месте, я одной рукой снимаю одежду, даже балаклаву, и залезаю к ней сзади, чтобы она не шевелилась, пока я мою ей волосы.
Я удовлетворенно вздыхаю от того, как идеально она прижимается ко мне, ласкаю ее сиськи и пощипываю соски, заставляя ее тихонько вскрикивать.
Она все еще без сознания, когда я вытираю ее насухо, чищу зубы и целую, затем укладываю в постель.
Я надеваю свежую одежду — толстовку с капюшоном и спортивные штаны, чтобы скрыть свои татуировки, — и снова натягиваю балаклаву, сидя на комоде с сигаретой, пока она спит.
Голая.
Обнаженная.
С клеймом в виде моего рта и моих инициалов, выжженных на ней, и маленькими порезами от моего ножа.
Она выглядит идеально.
Она выглядит как моя.
Я докуриваю и забираюсь в постель рядом с ней, сам чувствую усталость, но не могу уснуть - она проснется раньше меня и попытается убежать.
Она не может меня бросить.
Только не снова.
Я притягиваю сестру к себе - идеальную маленькую ложечку, мой кусочек головоломки - обхватываю ее руками и целую место за ее ухом.
Мягкие, целомудренные поцелуи. Она вздыхает, покачивая бедрами, и я откидываюсь назад, чтобы посмотреть, как ее попка трется о мой твердеющий член.
Мне вспоминается тот первый раз, в моей постели, когда она подумала, что я сплю, и потерлась задницей о мой член.
В тот момент я был чертовски близок к тому, чтобы довести дело до конца, но я был девственником, и независимо от того, был я самоуверенным дрочером или нет, Луиза заставляла меня нервничать.
Она и сейчас заставляет.
Я толкаю Луизу на спину и устраиваюсь между ее ног, стягивая боксеры с задницы, чтобы мой член оказался на свободе.
Я сжимаю в кулак основание, поглаживаю его один раз, а затем касаюсь им ее клитора, заставляя ее напрячься и шире раздвинуть ноги для меня.
Я скольжу своей проколотой головкой по ее мокрым складочкам и легко проникаю в ее отверстие; она берет меня, ее киска обхватывает мою головку и заставляет меня дергаться.
Одной рукой я сжимаю подушку рядом с ее головой, а другой хватаю ее за горло, и ее глаза распахиваются, когда я сжимаю ее - как раз в тот момент, когда я делаю один жесткий толчок в нее.
Умница, Луиза.
Не спи, блять, пока я беру тебя вот так.
У меня еще не было миссионерской позы, когда она не спала, и я хочу, чтобы она смотрела мне в глаза, пока я ее трахаю.
Ее расширяющийся взгляд скользит между моими глазами, и я зарываюсь лицом в ее шею, вжимаясь в нее бедрами так сильно, что изголовье дребезжит о стену.
Я вдыхаю запах ее волос, их свежесть, и мой член пульсирует, утолщаясь.
— Том?