Глава тринадцатая
Том
Зачем ее биологической матери понадобилось давать ей такое сложное имя?
Из миллионов имен, которые она могла бы выбрать, она выбрала одно с тремя чертовыми слогами? Неужели она не подумала о тех людях, которые будут испытывать трудности? О тех, кому нужны логопеды или кто довольствуется языком жестов?
Если бы ее мама не была уже мертва, я бы убил ее за то, что она назвала ее чертовой Луизой.
Я уставился на буквы, проводя по ним пальцем.
— Лу-ии-а, - говорю я, качая головой. —Лу-ий-зе-а.
Я скриплю зубами. Почему, черт возьми, я не могу произнести его правильно? Я знаю, как произносить ее имя, но когда я пытаюсь выговорить буквы, мой тон смещается, и я все проваливаю.
А что, если сократить его? Она думает, что меня зовут Кай. Кстати, мое настоящее имя Том, а не Кай, но она так думает. А что, если я назову ее Лиз?
— Лиз, - говорю я, морщась. — Луи... за.
Ближе.
Я сажусь прямо, набираю воздух в грудь и пытаюсь произнести все это как одно слово.
— Лу-и-зиа.
Моя уверенность падает. К черту это.
Я сминаю бумагу, выбрасываю ее в урну и прикуриваю сигарету, наполняя легкие дымным ядом, пока наблюдаю за сестрой через экран телефона.
Она подвешена к потолку подвала, цепи на каждом запястье, ошейник вокруг горла, лодыжки скованы кандалами, а ноги раздвинуты.
Она прекрасно выглядит в своем маленьком костюме невесты-гота с засунутыми в рот трусиками.
Она висит там уже несколько часов, пока я проверяю, готова ли наша спальня. Так и есть, и мне не терпится разделить с ней постель.
Я натягиваю черную балаклаву и жую жвачку, глядя в маленькое, потрескавшееся зеркало на стене.
Она может узнать мои глаза, поэтому я надеваю противогаз поверх балаклавы, натягиваю перчатки и отправляюсь в подвал с сэндвичем и стаканом воды.
Сердцебиение учащается, когда я открываю дверь в подвал и вижу ее, хотя она и замерзла, ее тушь и черная помада размазаны по всему ее милому лицу.
Я ставлю тарелку на место и встаю перед ней, откидывая ее подбородок назад и убирая трусики с ее рта. Она дышит, ее глаза трепещут, и я улыбаюсь ей - она не видит меня - и подношу стакан с водой к ее губам.
Она глотает каждую каплю, а я провожу большим пальцем в перчатке по ее губам и спускаюсь к ошейнику на горле. Я собирался прикрепить ее к своему члену или запястью, но я хочу дать ей немного свободы воли, чтобы она сама захотела пойти со мной в нашу спальню. Только не сейчас.
Она еще не заслужила этого.
Ее глаза открываются как кстати, и она втягивает воздух, когда осознает, что прикована цепями и застряла на месте.
— Какого черта? - прохрипела она.
Она смотрит вниз на свои ноги, на расширитель, который держит их широко раскрытыми.
— Отпусти меня!
Я качаю головой и беру сэндвич в руку, поднося его к ее рту.
— Ешь, - требую я. — Это... хорошо.
Я прочищаю горло, досадуя на себя за то, что немного путаюсь в словах. Она зажимает рот, и я зажимаю ей нос и запихиваю сэндвич, когда она наконец разжимает губы, чтобы вдохнуть воздух.
Тебе нужно поесть, дорогая сестренка, иначе все закончится раньше, чем планировалось. Ты должна оставаться здоровой, сытой и накормленной, пока я заставляю тебя страдать за то, что ты украла у меня восемь лет.
Я хочу сказать ей это, но не представляю, как.
Вместо этого, пока она жует сэндвич, я опускаю свободную руку к ее киске, скользя пальцами по ее влажности. Всегда такая влажная. Страх всегда возбуждает ее. И боль. Я знаю, что у нее болит между ног и задняя дырочка, и челюсть, наверное, тоже болит от того, как жестко я трахал ее рот.
Она хнычет вокруг сэндвича, когда я просовываю в нее палец.
Прошло около десяти часов с тех пор, как мы покинули фестиваль. Я уже отправил сообщения ее друзьям, чтобы сказать, что она уехала домой со своим другом-байкером и что она скоро выйдет на связь. А еще я увидел открытое сообщение от мамы с подробностями ее первого свидания с Ксандером.
Моя дорогая сестра должна встретиться со своим будущим мужем завтра, но жаль, что вместо этого она будет сосать член своего брата.
Я добавляю еще один палец, и она напрягается всем телом.
— Хммм, - хмыкаю я, заталкивая остатки еды в рот, чтобы заткнуть ее, а затем медленно расстегиваю переднюю часть корсета.
Каждая застежка заставляет ее сиськи вываливаться наружу, и когда я расстегиваю их достаточно, она извивается в цепях, пытаясь качать бедрами в моих руках, а я щипаю ее за сосок.
Я выкручиваю его, и она вскрикивает, выплевывая бутерброд и задыхаясь.
— Пожалуйста. Пожалуйста.
Я вытаскиваю из нее свои пальцы и подхожу к маленькому столику, беру нож, лежащий рядом с тарелкой, и поворачиваюсь к ней, вертя его в руке. Она снова плачет, ее киска пропитывает бедра, и я ухмыляюсь под маской, кровь приливает к моему члену.
Я встаю позади нее, и она борется с цепями, чтобы посмотреть на меня, увидеть, что я делаю, но она в ловушке. Я сжимаю челюсти, чтобы не причинить ей сильную боль, не причинить ей больше боли, чем она может выдержать, когда я срезаю остатки корсета, а затем прижимаю острие лезвия к ее позвоночнику.
Она дрожит в одной лишь юбке - жалкий клочок материала легко оторвать моими руками и отбросить в сторону.
Ее обнаженное тело всегда было моим раем. Там, где мне не место, где я не должен ничего портить или резать, но, обойдя ее, я подношу острый край лезвия к соску и осторожно надрезаю, заставляя ее напрячься, пока струйка крови стекает по ее животу. Я делаю то же самое с другим, и она стонет и от боли, и от удовольствия.
Ее взгляд падает на меня.
— Сними маску.
Я качаю головой, хотя меня охватывает тревога. Если она узнает, что это я, что она сделает? Мне сейчас слишком весело, чтобы разрушать свою скрытую личность.
— Если ты снимешь ее, я отсосу у тебя.
Я хмурюсь и перестаю ходить вокруг нее.
— Что?
Мой голос стал глубже - предупреждающий тон, которого я никогда раньше от себя не слышал.
Она понятия не имеет, кто я такой, и только что предложила отсосать мне в обмен на то, что я сниму маску. Я крепко сжимаю ее подбородок, подношу нож к ее горлу и прижимаю острие к пульсу. Я хочу вскрыть его, глубоко и с разрывом, чтобы увидеть, как кровь потечет по ее телу. Но я также хочу поцеловать ее, черт возьми.
— У меня есть брат, - говорит она, ее глаза слезятся. — Если ты причинишь мне боль, он найдет тебя.
— Да?
Трепет, проходящий через меня прямо сейчас, чертовски экстатичен. Она только что угрожала мне мной — она думает, что я спасу ее.
Мой взгляд падает на медальон, лежащий между ее грудей, и она задыхается, когда я срываю его с ее шеи. — Нет!
Я открываю его, смотрю на фотографию наших молодых себя и сую ей в лицо. — Он?
— Д-да, - плачет она. — Пожалуйста, не ломай его. Пожалуйста.
— Ты любишь его?
Мое произношение остается твердым.
— Он мой брат, - отвечает она, ее нижняя губа дрожит. — Конечно, я люблю его.
Я смеюсь - действительно смеюсь, черт возьми, так, как никогда раньше. Обычно мой смех тихий, дрожание тела при улыбке, но в этот раз он громкий, моя голова откинута назад, на лице искренняя ухмылка.
Эта чертова...
Как она может говорить, что любит меня, после того как разрушила то, что у нас было?
Я хватаюсь за маску и сдергиваю ее, и ее лицо опускается, когда она видит балаклаву.
– Сделка...
Я останавливаюсь, мой тон уже испортился.
— Это... сделка.
Она смотрит, как я отбрасываю противогаз в сторону, а я иду к стене, к которой прикреплены все цепи, и ослабляю те, что на ее запястьях и ошейнике, заставляя ее опуститься на колени, ее ноги все еще широко расставлены из-за расширителя.
Ее волосы, если бы на мне не было чертовых перчаток, были бы такими мягкими в моей руке.
Я сжимаю их, стоя перед ней.
В подвале не светло, дерьмовая лампа сбоку дает мягкий отблеск, поэтому она не может как следует разглядеть мой пирсинг и глаза. Я освобождаю свой член, крепко сжимаю ее челюсть и засовываю его ей в рот.
На этот раз я позволил ей сделать всю работу.
Стоя на коленях и в цепях, кровь высыхает на ее сосках, ее киска промокла насквозь, она обхватывает своими тонкими пальчиками основание моего члена и берет столько дюймов, сколько может. Я не маленький и определенно не среднего размера, поэтому тот факт, что она может глубоко заглотить мой член, впечатляет.
Я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, как она сосет мой член, ее вторая рука лежит на моем бедре, захватывая его, а ее горло сжимается вокруг моей толщины. Она задыхается, но я хватаю ее за затылок и держу так, пока не чувствую, что уже близок.
Я не хочу пока кончать, поэтому отстраняюсь, заправляю член в пояс и легонько шлепаю ее по щеке, усмехаясь, когда она смотрит на меня.
— У тебя пирсинг.
Я смотрю на нее, не удостаивая ответом. Внутри у меня паника. У меня нет обычного пирсинга. У меня есть несколько, пять штанг, похожих на лестницу, расположенных на нижней стороне моего члена, и обруч на кончике. Я немного растянул уши, когда вышел из тюрьмы, сделал татуировки на шее и руках, но, кроме этих изменений с девятнадцати лет, во мне ничего не изменилось.
Она вытирает рот.
— Верни мне мой кулон.
Верни мне мои восемь лет, хочу сказать я, но не обращаю на нее внимания.
Она пытается встать на шаткие ноги и не может, поэтому я помогаю ей, затягивая цепь на место, полностью снимая ее с ног. Я смачиваю губы и беру сигарету, наблюдая, как она свисает с потолка, ошейник душит ее, но не настолько, чтобы убить. Она задыхается, пока я прикуриваю сигарету, вдыхаю и выдуваю дым на ее киску.
Она сжимается, и я ухмыляюсь про себя, поднося сигарету к ее бугорку, чуть выше клитора, и прижимая горящий конец к ее коже. Всего на долю секунды, но этого достаточно, чтобы она издала придушенный крик, а затем застонала, когда я провел языком по ее блестящей щели и присосался к месту, которое только что прижег.
Она... возбуждена. Еще больше возбуждена.
Значит, ей также нравится такая боль?
Я оставляю на ее коже небольшую дорожку ожогов, до самых грудей, выставляю свои инициалы прямо под ними, целую и облизываю каждый след, пока не докуриваю сигарету. Я ласкаю ее сиськи, покусывая соски и разрывая кожу, и все ее тело содрогается от оргазма. Ее бедра напряжены, и я наблюдаю, как ее киска сжимается в воздухе, ее тело дребезжит в цепях, когда я ввожу два пальца глубоко, чтобы довести ее оргазм до абсолютного пика.
Сразу после этого она теряет сознание, но я продолжаю. Я облизываю ее клитор, добавляю третий палец и трахаю ее им, одновременно массируя ее попку.
Затем я вытаскиваю пальцы и становлюсь позади нее на колени, раздвигая руками ее ягодицы и используя влагу от ее спермы для смазки ее сжавшейся дырочки. Она смотрит прямо на меня, словно хочет завязать разговор, и я заставляю ее замолчать, засунув внутрь язык.
Она кричит, окончательно очнувшись , и я ухмыляюсь про себя, вытягивая из нее последний оргазм.
Это будет так весело, Луиза.
* * *
Я сижу на стуле и жду, когда она проснется.
Прошло уже три часа, и мне скучно.
Встав, я беру еще одну цепь и цепляю ее на потолок позади нее, протягиваю ее между ее ног и продеваю через обруч, который я установил в качестве шкива. Я вздыхаю, наблюдая за ней минуту, затем дергаю цепь, заставляя ее проехать между ног и свалить ее с них.
Вскрик, который она издает, заставляет меня хихикать.
Ее клитор застрял между двумя звеньями цепи, и я вижу пятнышко крови. Ей это идет - красный цвет определенно ее.
Я лизнул пятнышко, и она вздрогнула.
— Ты гребаный псих!
Хорошо, сопротивляйся, сестренка. Не сдавайся.
Она пытается ударить меня коленом в лицо, но цепи останавливают ее. Я затягиваю цепь между ее ног повыше, и она визжит, хотя я вижу, как она уже намокла.
Она мазохистка, и мне это нравится, потому что я считаю себя садистским ублюдком.
Луиза сдерживает стон, когда я провожу языком по ее ребрам и останавливаюсь на соске. Я посасываю кончик, радуясь тому, что оба соска уже твердые как камни.
— Ты любишь боль, - говорю я, и мне хочется похлопать себя по спине. — Я люблю боль.
— Как скажешь, придурок, - огрызается она, дергая за свои путы. — Ты даже не представляешь, с кем связался. Когда он узнает, где я, а он узнает, он придет за тобой.
Я ухмыляюсь и касаюсь ее щеки. Глупая женщина.
Глупая, красивая, умная женщина, с которой я хочу провести остаток своей жизни.
Встав на цыпочки, она рассеянно двигает бедрами вперед, так что цепочка трется о ее киску, а я снова откидываюсь на спинку стула и наблюдаю за ней, прикуривая сигарету.
— Продолжай, - требую я, протягивая руку под поясом, чтобы сжать в кулак свой член и поглаживать его, пока она трется о цепь.
Она также трется о ее задницу, и ее глаза закатываются, когда она поддается. Она грязная и чертовски сексуальная, надо отдать ей должное. А еще я хочу трахнуть ее заднюю дырочку.
Я стою и хожу вокруг нее - она, кажется, слишком увлечена тем, чтобы кончить, и приостанавливает движения бедрами, только когда я подхожу к ней сзади, раздвигая ягодицы ее задницы, чтобы я мог видеть цепочку между ними.
Я протягиваю руку вперед и ослабляю цепочку, продевая палец через звенья между ее задницей и проводя им по одной из ягодиц. Он все еще прижат к ее киске, но теперь у меня есть доступ к ее заднице.
Я сплевываю, слюна скатывается по спине к ее дырочке, затем качаю головой и возвращаюсь к столу. Я беру нож, закатываю рукав, чтобы показать немного татуированной кожи, и разрезаю свою плоть, пока она задыхается.
Позади нее я снова пускаю струйку своей крови по ее спине, размазывая ее по всей поверхности ладонью и наблюдая, как она просачивается в расщелину ее задницы.
Мой член пульсирует, и я вытаскиваю его, несколько раз поглаживая окровавленным кулаком, прежде чем прижаться к ее заднице.
Она снова борется с цепями, но я не слышу ни ее криков, ни стонов, ни чего-либо еще, пока я ввожу головку своего члена в ее заднее отверстие.
Постепенно она обхватывает меня, и, блять, она тугая. Туже, чем ее киска. Я никогда не делал этого раньше, никогда не трахал задницу, и я предполагал, что это будет похоже на проникновение в киску Луизы.
Я сильно ошибался. Это, безусловно, лучшее, что я когда-либо чувствовал. Больно от того, насколько узким является проход ее задницы,
сжимающийся вокруг каждого дюйма, который мне удается протолкнуть внутрь. Она хнычет, умоляет меня - о чем, я не знаю. Я больше сосредоточен на том, как великолепно я выгляжу, проникая в ее дырочку.
Кровь все еще стекает с моего запястья, и я смазываю ею ее спину, затем расстегиваю ошейник и беру ее за горло, трахая ее, пока цепи трутся о ее киску.
Она вздрагивает в моих руках, слезы катятся по руке, а моя кровь пачкает ее грудь. Черт, я не могу нормально видеть, и мои стоны глубокие, громкие, хриплые. Думаю, мне придется остаться в ее заднице навсегда.
Это официально. Я, Том Каулитц, клянусь отныне быть мужиком любящим задницы. Навсегда и всегда я буду удовлетворять свои потребности, засовывая член в тугую заднюю дырочку сестры.
Оргазм настигает ее, и я чувствую его в ее попке.
Она становится все туже, настолько, что я боюсь, что мой член может застрять или сломаться пополам, но это не страшно. Я с радостью умру там.
Ты видишь это, папа? Я снова погружаюсь в свою сестру, и ты, блять, не сможешь меня остановить.
Мои глаза закатываются к затылку, когда я наполняю ее задницу своей спермой. Я держу ее там - глубоко, пульсируя и выплескивая каждую струйку спермы из своего тела, - а она рыдает, умоляя меня остановиться.
Я наклоняюсь вперед и отсоединяю цепь, и она плачет еще сильнее, когда я вытаскиваю член из ее задницы.
Я улыбаюсь, глядя на свою работу.
Кровь.
Сперма.
Слезы.
Я почти закончил, и когда я закончу, Луиза поклянется мне в вечной верности.