III
Не сподобившись даже формальной почести быть благословлённым в своей бравой решимости во что бы то ни стало помочь, я небрежно отпихнул истеричку-Сидни, схватил ружьё и ринулся аккурат через чащу.
По истечении некоторого времени меня стали донимать — а впоследствии и одолевать — поганые совестливые обсессии. Я прикладывал неимоверные усилия, дабы не придавать значения этим склизким навязчивым образам, однако сама идея того, что мои жена и ребёнок остались одни посреди холодной, дремучей и гнетущей враждебности без всякой перспективы в случае чего спастись, навевала панику и пробирала до самых костей. Огнестрелом я располагал неспроста, ибо местная фауна едва ли могла похвастаться чрезмерным дружелюбием. Тут и гризли, и волки, и дикие кабаны, передвигающиеся семьями, — словом, сплошная опасность. Однако по непреклонной воли судьбы я оказался слишком близок к источнику истеричного верещания, посему не мог так просто отступиться.
Мой путь пролегал вниз по отлогому склону. Местность была холмистой и труднопроходимой. И без того травмированный, голеностоп то и дело норовил вылететь с оглушительным хрустом, а глаза непроизвольно натыкались на торчащие еловые колья.
— На помощь! — голосила умалишённая. — Помогите мне!
Ориентируясь по зову, я пробирался сквозь непреодолимые хвойные джунгли и лишь изредка останавливался на непродолжительные перерывы, разминал тугие кости, переводил дух, после чего в порыве неизъяснимого исступления двигался дальше.
Воздух был сырой, промозглый. Деревья сдавливали, а миндалевидное тело, будучи мощнейшим катализатором бурной фантазии, нагнетало тревогу. Неразборчивые силуэты ветвей подчас облачались в самые жуткие одеяния, представляясь зловещими тёмными фигурами — порождениями древних мифов и народного фольклора. Тысячеглавые Гидры, пляшущие бесы, волшебные Химеры, антропоидные демоны и прочие богомерзкие создания затмевали рассудок своей маловероятной, но — с гипотетической точки зрения — вполне убедительной достоверностью.
По мере того как я приближался, крики становились чуть менее надрывными и — по моему субъективному восприятию — утрачивали былой энтузиазм (что логично, ибо, пребывая в сей непреступной глуши, потерпевшая едва ли могла полагаться на неотложное спасение в лице кого-либо); однако самое чудное обстоятельство заключалось отнюдь не в сбавлявшей гулкости пресловутого звучания. Предметом моих не слишком основательных размышлений стала сама тональность женского голоса: отдельные фразы звучали чересчур отрывисто и скорее походили на оцифрованную запись, нежели на живую акустическую мольбу. И чем активнее я наступал, тем странней и неестественней производились эти монофонические выкрики. Нет — я вовсе не намекаю на то, что виновником моего недоразумения могла оказаться бесхозная магнитола с игравшим на «репите» ужастиком — бред сивой кобылы; я лишь пытаюсь донести, что при том или ином допущении возглас был искусственным, или, точней выразиться, фальшивым:
— Господи!
— Что же...
— ...ты...
— ...такое?!
Голоса. Их стало куда больше... Мужские, женские, детские — обрывками несвязных словосочетаний они визжали и перекликались, сплетаясь во что-то целостное, более или менее осмысленное. Звонкое сопрано перетекало в неуклюжий тенор, а тот, в свою очередь, приобретал гораздо более сглаженные, юношеские высоты, после чего с лязгом ломался и отдавался впредь паскудным клокотанием.
«Да сколько же их там?!»
Тут вознамерился я прервать поток праздных предположений, ибо даже при самом смелом — допускавшем вероятность нахождения целой группы забрёдших в глушь туристов — мне не давал покоя этот жутковатый вербальный манер: грубые, словно давным-давно не находившие себе применения голоса; неправильная речь, лившаяся как безобразная песня, исполняемая теми, кто знает все слова, но не внимает их сути, — слишком боязливая, слишком осторожная.
Пронзённый стрелой изнуряющего смятения, я всё крепче впивался пальцами в ореховое ложе двустволки, всё плотнее льнул к ней — как к единственному своему благонадёжному товарищу. И весь этот неописуемый внутричерепной «диспут», донимавший меня крайние минуты, длился ровно до тех пор, пока я не выбежал к источнику зловещих завываний...