Часть 5
Я провожу в рассуждении почти всё следующее время, непрерывно прокручивая в голове отрывки недавних событий. Под ноющую боль в теле я гадала, смогла ли повлиять на глобальную ситуацию в мире. Гадала о своей роли во всём этом.
Мои мысли кружились и вокруг Актана. Его желанные слова и приятные улыбки могли обнадёжить кого угодно, но меня они лишь насторожили. Я не понимаю, могу ли верить хоть половине его сладких речей. Я мало знаю об этой стране, как и о намерениях её правительства, а это значит, что мной легко помыкать, полагаясь на неведение.
Меня пугает эта абсолютная тишина, и я невольно отбиваю ритмичную мелодию пальцами, чтобы наполнить пространство хоть чем-то живим. Влажная одежда липнет к телу, неприятно прикасаясь к коже, а сменное бельё, которое я так и не отважилась надеть, молчаливо лежит рядом. Голова занята бегающими рассуждениями и не позволяет вырваться из плена собственного сознания.
Я жду. Жду сама не знаю чего. Слова о моём скором освобождении кажутся детским лепетом, сказанным только для того, чтобы меня успокоить.
На меня смотрит отражение в погнутой ложке, лишь сейчас я замечаю ссадины на лбу и щеке, прикрытые спутанными волосами. Возможно, сегодня пошёл мелкий дождь и погрузил землю в мокрую паутину. Или ударили первые морозы, знаменующие приближение долгожданной зимы. Я не узнаю этого, как и не узнаю положение своей страны. Больше не увижу окутанные снегом кроны лесных деревьев, не почувствую запах напряжённого воздуха перед грозой, я больше не нарисую восходящее яркое солнце, виднеющееся из нашего палисадника. Больше не увижу Левар?
Актан приходил ко мне, как и обещал. По ощущениям, прошло несколько часов с его визита, и сейчас землю окутали сумерки. Он – мой единственный ориентир времени, который связывает меня с обычной, размеренной жизнью где-то над потолком. После моих вопросов о ситуации между странами парень окончательно убил призрачную надежду на мир.
Бельвину были посланы кроваво-красные лепестки розы, символизирующие тело без души. Знак презрения к противоположной стороне, предупреждение об ответном нападении от Левара. Эти лепестки, покинутые ароматным бутоном, ознаменовали начало конца.
Передо мной вспыхивают ужасающие картинки кровавых битв и багряного неба, но я заставляю себя закрыть уставшие глаза и отвернуться от сырой стены. Глубокий вдох на доли секунд разжимает упрямые мысли, и они расступаются под тяжестью век. Сонливость одолевает с новой силой, и я не в состоянии сопротивляться, подчиняюсь сладкому чувству.
***
Я снова в сверкающем тронном зале. Он всё такой же гигантский и пугающий, давящий своей белизной. Кожа, не привыкшая к дорогим шелкам, грубой ткани, неприятно зудит и чешется, заставляя ёрзать на громоздком стуле. Я кладу усыпанные драгоценными камнями руки на белую скатерть, что тянется вправо и влево от меня. Этот стол – единственное, что находится здесь, не считая множество свечей вдоль стен и ажурную люстру.
Тяжёлые двери распахиваются, презентуя мне двух благовитых бельвинцев. Через несколько шагов я узнаю каждого: король и его правая рука. Натягиваю отточенную улыбку и небрежно постукиваю хрупкими ноготками, дожидаясь своих званых гостей.
Моё внимание привлекает ароматный кекс на подносе короля, кажущийся мне мучительно знакомым. Непринуждённая мелодия, отбиваемая кончиками пальцев, резко обрывается, зависая в воздухе. Бельвинцы неумолимо приближаются, одаривая меня снисходительными улыбками и всё ближе поднося ядовитый плод. Холодное дыхание обжигает изнутри каждый орган и прерывисто вырывается из вздымающейся груди.
Это сон. Этого не может быть на самом деле.
Король медленно выставляет передо мной благоухающий кекс, политый сверху сахарным сиропом. На лбу выступает мелкая испарина, а вьющиеся волосы начинают волнами липнуть к шеи. Мечущимся взглядом я пытаюсь зацепиться за единую знакомую деталь на лицах бельвинцев, но нахожу лишь спокойную уверенность и даже удовольствие. Они молча наблюдают за моим сбивчивым дыханием, которое я всеми силами пытаюсь успокоить, за лицом, наливающимся краской, и... ждут.
Я предугадываю их следующие действия. Отточенные, холоднокровные они так похожи на те, что совершала я в той маленькой кухне. Но мои были спрятаны от чужих глаз, на этот раз каждый шаг будет преподноситься намеренно откровенно.
Актан протягивает своему королю приготовленную ложку, мягко улыбаясь. Тот берёт её, не отводя прямого взгляда, будто ожидая моей следующей эмоции, которая выдаст животный страх. Рука легко соскальзывает в карман брюк, ловит заветный светло-зеленый лист и, не раздумывая, касается десертной ложки. Медленно, почти ласково король натирает её, бережно надавливая на тонкий листок. Его мягкое выражение лица не меняется, и когда он протягивает готовый столовый прибор к моим дрожащим рукам. Я не сразу принимаю его, какое-то время с непониманием таращась на добродушные ухмылки бельвинцев. Мой взгляд вновь возвращается к спасительному оттенку карих глаз, в которых я отчаянно ищу защиты. Эти глаза лгали мне, говоря, что всё наладится, а я слишком сильно хотелось верить в призрачную надежду счастливого будущего.
Они оба убьют меня с такими же нахальными улыбками очень легко и быстро. В этом зале, в пустоте светлых стен, и ни один мускул на ласковых лицах не дрогнет, когда я начну задыхаться собственной кровью.
Моя рука нехотя отрывается от белоснежной скатерти, следуя немому приказу взять ложку. Король не торопит и не наседает, терпеливо дожидаясь моих касаний. Влажная рука дотрагивается до холодной ручки прибора, забирая её из усталой хватки короля. Я сжимаю в тисках губительное оружие и подношу его в пышному кексу. Золото ложки позвякивает о дорогие кольца на тонких пальцах, но я, не обращая внимания на мелкую дрожь, тянусь к краю десерта. Ломтик отделяется рвано и грубо, оставляя уйму крошек на блюдце, но некрасивый кусок уже летит к моим губам. Что чувствовал король, кусая смерть? Я последний раз вскидываю влажные глаза на гостей, прежде чем клацаю зубами о ядовитую ложку.
Я просыпаюсь от уже привычной ледяной дрожи, что струится по влажному телу. Вдыхаю спёртый воздух, разрывая последние нити, связывающие меня со сном. Шкура короля, с силой надетая на меня во сне, поцарапала кожу и заставила по другому взглянуть на содеянное мной.
Я в сотый раз оглядываю пространство вокруг. Ещё один день в этой пустой камере, где каждую минуту меня догоняют мысли о тех, кого я потеряла, о том, кого я убила. Мне нечем дышать, я израсходовала весь воздух, до которого смогла дотянуться, и сейчас его нещадно мало. Не отступающая дрожь усиливается с каждым вдохом в попытке выбить из меня тревогу и отчаяние. Я больше не могу здесь находится. Только не здесь.
Каждый час звенящая тишина всё сильнее давила на уши, вынуждая начать нарезать бесконечные круги по маленькой камере, убегая от своей тени. Я начала разговаривать с собой, вновь и вновь успокаивая и обвиняя в содеянном. Вскоре кровать превратилась в бушующий ком ткани, на котором я не раз встречала непродолжительные и рваные сны. Они окончательно выбили почву из под ног, дезориентируя во времени. Иногда, просыпаясь, я находила уже остывшую еду возле моей подстилки, к которой я так и не притрагивалась. Помню только легкое дуновение ветра, что вызывало стаю мурашек по телу, как в тот раз, когда моих ушей коснулся нежный шепот. Я замирала, прислушиваясь, но слышала только биение собственного сердца, будто кто-то наблюдал, так и не отважась прервать тишину.
Я не могла больше сидеть, сложа руки. Мне было неизвестно, как осуществить затеянное, но одно я знала наверняка – нужно выбираться отсюда.
Поначалу я не отважилась кричать и звать остальных леварок, боясь знакомого гнева дежурных, но вскоре чуть не сорвала голос, выкрикивая страже злобные ругательства и обещания жестокой расправы. Моя припрятанная ложка быстро погнулась, встречаясь с прочной стеной камеры, и за всё время мне не удалось отломить и крошки.
Всё без толку. Мои попытки найти зацепки в углах камеры прекратились, когда я услышала приближающиеся шаги. По звукам клацающих доспехов распознала двоих. Я приняла самую смиренную позу, на которую только была способна, прямо перед тем, как они показались в проходе. Я так отвыкла от движений и звуков, издаваемых другими людьми, что пару долгих секунд просто наблюдала за стражей. Они пришли без шлемов, демонстрируя уставшие лица и светлые волосы.
– Вот, – произнёс первый, оставляя тяжёлое шерстяное одеяло рядом. – Зима будет холодная.
Я цепенею, сжимая в кулак ткань своей юбки. Сколько я ещё пробуду здесь? Сейчас стоит поздняя осень, так сколько меня собираются держать в этом подземелье? Они затворили меня и вместе со мной затворили время.
Мутный взгляд скользит на второго бельвинца, несущего поднос с тёплой едой. Из-за его широкой спины и стальной брони мне не разглядеть, открыта ли решётка. Но даже если она заперта, ключ должен быть у них. Я медленно привстаю, как бы изучая, чем я буду лакомиться, но цепким взглядом подмечаю ту же хрупкую ложку на подносе, что и в прошлый раз. Она точно бесполезна в качестве маленькой лопатки, но своей тонкой ручной, может, и войдёт в незащищённые мягкие ткани солдат.
Говорят, когда человеку нечего терять, он становится беспечен и безумен. Это правда.
Мне хватает мгновения, чтобы встать во весь рост и схватиться за ложку. Первый бельвинец, закончив с одеялом, уже почти дошёл до решётки, поэтому за спиной у меня никого нет. Стальной воротник стражника не прикрывает шею целиком, оставляя участок кожи голой, поэтому прибор в моих руках быстро достигает её. Этот стремительный удар отнимает почти все силы, но даже так ложка не вошла глубоко.
Утробный стон не остаётся без внимания другого бельвинца, однако и сейчас внезапность играет мне на руку, я пользуюсь крошечным преимуществом во второй раз. Отвлечённый ранением бельвинец ослабляет свою хватку, и я, не теряя драгоценных секунд, выхватываю тяжёлый поднос. Приготовленная для меня еда со звоном падает на пол, пачкая светлые простыни и одежду. Я наотмашь бью стражника железным подносом, хоть он и успевает защититься руками, всё же дезориентируется на доли секунд. Этого хватает, чтобы обогнуть его и устремиться к выходу. Но меня тут же ловит точной удар второго стражника.
Летящий кулак достигает виска, как выпущенная стрела мишень, и я увязаю в тягучем мраке.