Корни
Я сидела в полумраке, склонившись над тетрадью, в которую лихорадочно переписывала лекции по всемирной литературе. Как бы мне ни хотелось выбросить из головы Шекспира и Моэма — эти фамилии снова и снова всплывали на зачётах.
Анна лежала на кровати, вытянувшись, как кошка, и читала какую-то старую книгу, которую нашла в музыкальной библиотеке. На обложке не было ни названия, ни автора — только выцветший тиснёный узор. Она любила такие находки.
Прошло минут двадцать, может, больше, прежде чем дверь мягко приоткрылась. В комнату вошла Жасмин. Она выглядела так, будто только что вернулась с войны: волосы растрёпаны, пальцы чуть подрагивают, на лице — усталость и что-то неуловимо растерянное.
— Всё в порядке? — спросила я, кладя ручку.
В ответ — только тяжёлый выдох. Она села на край кровати Анны, машинально откинув волосы за ухо, и сказала тихо:
— Я нашла его последние записи... Романа.
Я сразу поняла, о чём она говорит. О нотах.
— И?
— Они... ужасные, Кира. Не по содержанию, — она покачала головой. — По настроению. Они как будто... не его. Мрачные. Без формы. Без дыхания. Будто писал не он. Или будто он... пытался что-то сказать, но не через музыку.
Я не успела спросить подробнее — дверь снова открылась, почти со скрипом, и в комнату влетела Азалия Вентур.
— Посылка на имя Киры Бельмонт, — сказала она, выдыхая, будто поднялась бегом на четвёртый этаж. — У входа. Курьер ждал.
Я вскочила. Это возможно моя мама. Мы не так часто разговаривали, но если она что-то прислала — это точно не просто конфеты.
Я выбежала в холл общежития и спустилась вниз. Посылку вручила женщина в тёмной форме с ярким жёлтым бейджем. Она не сказала ни слова, только развернулась и ушла.
Пока я поднималась обратно, держа в руках довольно тяжёлую коробку, за углом лестничной площадки увидела троих. Стояли у стены, как будто не знали, куда идти.
Первая — девушка, симпатичная, но не в том смысле, что бросается в глаза. Что-то было в ней цепляющее. Волнистые каштановые волосы, уверенная осанка. Лет на 16-17, младше нас точно. Парень рядом с ней — такой же оттенок волос, тот же профиль. Брат? Наверное.
А третий... он был другим. Темноволосый, кудрявый, чуть старше. Серо-зелёные глаза, в которых почему-то было больше усталости, чем должно быть у новичка. Он смотрел прямо на меня. Слишком долго, чтобы это было случайностью.
— Новенькие, — прошептала я себе под нос, и, прижав коробку к груди, пошла мимо.
***
Вернулась в комнату. Девочки бросили на меня короткий, синхронный взгляд — молчаливое ожидание вопроса, что в коробке.
— Мои туфли, — ответила я, чуть резковато, будто заранее зная, что они подумают, и не желая сейчас объяснять, почему посылка трясётся, как будто внутри что-то болтается.
Я села на кровать, поставив коробку перед собой. Остриём ключа начала надрезать толстый коричневый скотч.
— У входа... я видела троих. Лица незнакомые. Похоже, новенькие, — проговорила я между делом, стараясь говорить спокойно, будто это не зацепило меня сильнее, чем хотелось бы показать.
— Новенькие? — отозвалась Жасмин и подняла брови. — О, боги, неужели школа решила вдохнуть новую кровь?
— Два года, — добавила Анна, — два года одни и те же лица. Если ещё кто-то фальшиво споёт арию на утреннем зачёте — я запою своей головой.
— Представляешь, если они окажутся в нашей группе? — усмехнулась Жасмин. — Мы же разорвём их в первую неделю.
Я лишь улыбнулась, продолжая разрывать картон. .
— Надеюсь, хоть не флейтист, — буркнула Анна. — У меня аллергия на этих блестящих дыхательных чудиков.
— Один из них выглядел... странно. Старше. И смотрел, как будто уже знал меня, — проговорила я, почти себе под нос.
Наступила короткая тишина. Даже Жасмин, обычно быстрая на подколы, не ответила. Мы все будто ощутили в воздухе что-то неуловимое.
Пока я разрывала последние слои упаковки, Жасмин скрестила руки и, уставившись в потолок, пробормотала:
— А вдруг он — перевод из Академии Каданс? Или, чёрт возьми, из той... из Старлайт.
Я потянулась за чёрными вечерними туфлями — гладкая коробка, завёрнутая в тонкую кальку, стояла у самого края шкафа. Я уже собиралась захлопнуть крышку, как пальцы нащупали что-то ещё, спрятанное под набивкой.
Книга.
Невысокая, но тяжёлая, с коричневым кожаным переплётом, вытертым по углам от времени. Когда я подняла её к свету, увидела на обложке крупные, угольно-чёрные буквы:
BELMONT FAMILY.
Моё сердце замерло. Фотоальбом. Наш семейный.
Склонившись над ним, я вдруг почувствовала, как зачесались глаза — от пыли или от того, что-то защемило внутри. Я не ожидала найти здесь это. Это было как будто бы письмо из дома, забытое и неожиданно полученное.
В последний наш разговор мама спросила, как у меня дела. Я ответила, что всё хорошо. Но в самом конце, не удержалась — проговорилась, что скучаю. Сильно. Хочу домой. Хотя сентябрь только-только перевалил за середину.
Я открыла первую страницу.
Старые фотографии — выцветшие, с мягкими краями, напоминали о чём-то важном. О корнях. О том, кем я была — и откуда пришла. Младенческие снимки с чепчиками и одеялами в горошек, мои первые шаги у рояля, смазанная карточка с выпускного из младшей школы. За каждой фотографией стоял звук — смех, музыка, шорох платьев, голоса из далёких, почти исчезнувших вечеров.
Почти все в нашей семье так или иначе были связаны с музыкой. Родители, хоть и ушли в бизнес, окончили ту же школу. Дедушка, прадедушка, многочисленные тёти и дяди — все выпустились здесь.
Я остановилась на одной странице.
Сара. Моя двоюродная сестра — хоть и была почти в два раза старше меня, — всегда казалась своей. Сейчас ей под сорок, но на этом снимке она была юной, дерзкой, в короткой юбке, обнимающая кого-то за плечи. Её волосы были разбросаны по плечам, а на лице — та сама саркистичная ухмылка, которая делала её похожей на рок-звезду.
На заднем плане — толпа других студентов. Подруги, друзья, одноклассники. Я пролистывала их, почти не задерживаясь, пока взгляд не наткнулся на неё.
На девушку, чьё лицо словно вынырнуло из глубины подсознания.
Я замерла. Это не просто ощущение — я точно её где-то видела.
Тонкие черты лица, вздёрнутый нос, темные глаза. Она улыбалась. Рядом с моей сестрой. И всё же — её взгляд будто ловил мой сквозь время.
Меня охватило странное, липкое чувство. Дежавю.
Я показала фотографию девочкам.
— Слушайте... вы случайно не знаете, кто она? — спросила я, пытаясь говорить ровно.
Жасмин щёлкнула взглядом на снимок, фыркнула:
— Нет, конечно. Ты у нас тут ходячий музей, Бельмонт. Только ты могла принести фото из девяностых вместо тетради.
Анна усмехнулась, зевнув:
— Может, это призрак бабушки, пришедший сказать тебе «спокойной ночи»?
Они рассмеялись, но я не поддержала шутку. Просто закрыла альбом и прижала его к груди.
Потому что я знала, что где-то видела её.
И теперь мне нужно было вспомнить — где.