Изабель

Герцогиня де Бриенн, откланявшись герцогу де Мармонтелю направилась в сторону Лувра. Один из предстоящих ее визитов был визит к королеве.

Герцогиня де Шеврез, поднявшись к покоям королевы, сообщила о посетительнице. Королева в этот момент была занята своим туалетом и нарядом для прогулки в саду. Она попросила передать, чтобы гостью проводили в сад и сказала, что через четверть часа выйдет на прогулку, куда как раз и собиралась. Там же даст аудиенцию де Бриенн.

Уже несколько дней подряд королеву в ее ежедневных делах и развлечениях сопровождала герцогиня де Шеврез. Уже несколько дней Изабель находилась в своих покоях постоянно. Она почти ничего не ела и не пила. Весь день с утра до вечера она была посвящена молитвам. Девушка плакала и молилась. Она отчаянно, с болью в сердце просила Бога, чтобы он освободил ее от мучений, вызванных трагической новостью.

Сломленная, отчаявшаяся молодая девушка мучилась от того, что сейчас чувствует свое тело, пространство, а еще больше чувствует свои мысли и невыносимую утрату. Она отдала бы все что угодно за то, чтобы только не чувствовать эту обжигающую, разрывающую на куски душу, эту тяжелую свинцовую боль. Но увы, боль ее не покидала. Она настойчиво ждала своего принятия этой молодой и юной душой. Ждала твердо и уверенно, пока не нашла бы для себя места в просторной большой душе юной девы, у которой большое доброе сердце. Такое сердце могло бы вместить все что угодно: от маленькой радости до огромной печали, солнечный день и дождливую мрачную погоду, от большой доброты и милосердия до огромной невыносимой боли. Всему было место. Однако принятие давалось очень трудно. Это было совершенно естественно, ведь чем больше объект принятия, тем больше времени необходимо человеку, чтобы принять ее и жить дальше. Однако необходимо не только время. Для принятия нужны силы. Не столько для того, чтобы поместить боль в уголке своей души, сколько для того, чтобы унять свое собственное сопротивление этому. Самая трудная схватка часто оказывается не с врагом, а с самим собой, и в таком случае ты сам становишься себе самым заклятым противником.

Так проходили дни. Изабель чувствовала себя брошенной судьбой. Девушка не понимала, за что судьба так обошлась с ней. И это было ее сопротивлением, непринятием. В один из таких дней Изабель снова была на коленях и снова молилась. В тихой беседе с Богом она обращалась к нему с упреком, с гневом: «Господи, зачем ты это сделал со мной?! Что ты этим хотел сказать мне? Зачем забрал того, кого я так сильно люблю? Я думала, что ты его забрал у меня, когда он отправился на фронт. Мне было так же невыносимо больно. Но утешало его обещание вернуться. Он обещал. А ты не дал ему сдержать свое обещание. Ты лишил его этого обещания, которое он был должен мне. Я думала, что невозможно забрать снова то, что однажды у тебя уже забрали. Когда я попала в Лувр, то ни одного дня не пропускала, не поблагодарив тебя за такое спасение, о котором я даже мечтать не смела. Неужели я была недостаточно благодарной? Или смерть Рене — это уплата за такое спасение? Ах, если бы я знала, чем придется платить, то ни за что в жизни не приняла бы твой дар спасения. Господи, как мне жить дальше? Когда я имела счастье думать о нем, у меня был маленький лучик надежды, который помогал мне преодолевать трудности. А сейчас его нет. И я даже не имею возможности попрощаться с ним в последний раз, коснуться его руки. Господи, он имел права знать перед своей смертью, знать правду о том, что я люблю его. А теперь он ушел, ушел, не услышав и этой правды, на которую имел полное право». А ведь девушка даже не знала, что ее возлюбленный однажды уже оставшись в живых после того, как его уже признали мертвым, мужественно перенес ранения и несмотря ни на что исполнил долг и получил новое смертельное ранение, спасая короля.

Тем временем королева гуляла по саду и давала аудиенцию герцогине де Бриенн. Сад был прекраснейшим образом оформлен. Лужайки со светло-зеленой, дышащей свежестью травой, были обрамлены узорчатыми, где-то закругленными, где-то извилистыми тропинками песочно-желтого цвета, так хорошо сочетавшимися со цветом зелени. Внутри таких зеленых островков были островки еще меньше. В них можно было обнаружить цветы разных сортов. Вон там, справа лучились ярко-красные тюльпаны. А дальше, чуть левее, под дуновением плавного ветра волновались кусты голубых гортензий. Они чем-то напоминали морские волны, нежно омывающие берег. Лето было периодом самым прекрасным в саду. Но не только растения были здесь. Скульптуры и клумбы тоже были частью оформления королевского сада.

— У вас великолепный сад, ваше величество! — сказала герцогиня, соблюдая формальность поддержания разговора с высшими особами. Выражение комплимента было необходимой частью придворного этикета.

На комплимент Анна ответила лишь кивком головы.

— Герцогиня, давайте отбросим формальности этикета, это ни к чему. Лучшее сообщите мне, нет ли у вас письма от вашего супруга? Вести с юга доходят до столицы так долго. Я смею надеяться, что вы получаете корреспонденцию от герцога де Бриенн срочной доставкой.

— Да, вы правы, государыня, недавно я получала письмо. И оно чрезвычайно необычно.

— Что вы имеете в виду, герцогиня? — спросила королева, соблюдая непоколебимое спокойствие и невозмутимость, хотя легкий румянец на ее щеках явно выдавало волнение.

— Ваше величество, мой супруг велел мне хранить тайну, изложенную в письме. Дело серьезное, что об этом не пишут в рядовых новостных газетах, и боюсь, что никогда не напишут. Однако я улавливаю намерения моего супруга и его цель все-таки сообщить мне об этом. Это касается вас, ваше величество. Вас и короля. Он написал это, предвидя мою встречу с вашим величеством. Он посчитал, что вы должны об этом знать. Речь идет о покушении на короля.

Королева вздрогнула, но тут же приложила огромнейшее усилие, чтобы вернуть самообладание. А тем временем герцогиня продолжила:

— Мой супруг пишет, что испанцам удивительным образом удалось пробраться в наш военный лагерь. Они заранее спланировали это покушение. Это произошло ночью, когда его величество уходил от его преосвященства.

— А что мушкетеры государя? Они с некоторых пор плохо служат ему?

— Я не знаю подробностей, ваше величество, однако могу вас заверить, что государь наш в добром здравии, он даже не ранен. План испанцев не удался. Все благодаря некоему мушкетеру.

— Ах, слава святой Мадонне! Какая трагедия ждала бы Францию, будь убит король. А она и так истощена. Война истощает ее. Она очень дорого нам обошлась.

В этот момент дамы подошли к главному фонтану в центре сада. От фонтана дорога совершала развилку. Когда собеседницы завернули на другую тропинку, огибая главный фонтан, герцогиня взглянула в окна дворца и заметила в окне второго этажа силуэт женщины. Эта фигура ей показалась уж очень знакомой. В этот момент в голове де Бриенн пронеслась вереница мыслей. Герцогиня быстро перебрала в голове всех, кого помнила. Вскоре она решила, что ей просто показалось и откинула мысли в сторону. Но некое чувство, что этот момент был каким-то важным, не покидало ее до конца аудиенции. Под конец беседы, снова подумав, что что-то здесь не так, герцогиня хотела спросить у королевы, кто обитает в этих самых окнах, но сдержала свое любопытство, посчитав, что это будет нетактично по отношению к королевской особе.

На этом завершилась аудиенция. Герцогиню де Бриенн проводили к выходу, а королева направилась во дворец, ибо очередной летний жаркий день подходил к концу в городе Париже и наступало время вечернего ужина в окружении придворных дам и фрейлин. Но давайте снова вернемся к середине дня, и покажем нашим читателям, что в этот промежуток времени произошло еще одно событие, которое, больше стоит упоминания, чем описание ужина в королевском дворце.

Изабель находилась в своей комнате и была в совершенно отчаянном состоянии. Глаза бедной девушки были совсем опухшими, а веки стали свинцово тяжелыми после стольких пролитых слез. В этот день она снова отказалась от еды, хотя ее горничная Гвен не переставала каждое утро, день и вечер заносить ей поднос с едой в комнату, в надежде, что молодая особа все-таки захочет откушать чего-нибудь. Стоит заметить, что никто во дворце не знал, почему Изабель находится в таком состоянии. Анне Австрийской изо дня в день докладывали, что мадемуазель нездоровится и нуждается в покое. Каждый раз королева велела послать за лекарем, но фрейлина никого не пускала и каждый раз просила передать, что это всего лишь лёгкий недуг и она в скором времени поправится.

Изабель не сделала ни одного глотка воды, хотя день стоял жаркий и палящее солнце, яркими лучами пробивалась через окна в комнату фрейлины и воздух в помещении становился душным и сухим. Занавески не помогали. От духоты хотелось распахнуть окно, но это действие было бы самой большой ошибкой, ибо на улице температура воздуха была еще выше. Отчаявшись окончательно от духоты и горя, девушка не знала, куда деть свое изнеможенное, перегретое тело и душу.

Вдруг Изабель решительно поднялась со стула, на котором сидела и распахнула окно в попытке получить хоть одну порцию свежего прохладного воздуха. Так же ей хотелось бы вдохнуть хоть одну маленькую порцию свежести в свою жизнь, которая казалось ей совсем опустевшей и бессмысленной. Она отчаянно надеялась получить глоток свежей жизни. Но как только окно открылось, горячий, прогретый лучами солнца воздух ворвался в комнату, стремясь заполнить все, даже хорошо скрытые от солнца уголки помещения. От новой порции духоты у Изабель сильно закружилась голова и девушка начала терять равновесие. К счастью девушки, в этот самый момент Гвен заносила в покои очередной поднос с едой. Как только она увидела происходящее, тут же бросив поднос, кинулась к своей госпоже в попытке спасти ее от сотрясения головы, которое было бы неизбежно при падении на каменные плиты пола.

— Господи, сударыня, вы же убьетесь так! Ну зачем же вы так себя изводите? — затрепетала она в страхе и ужасе.

Изабель упала прямо в ее объятия и это было ее спасением. Но вскоре горничная поняла, что ей одной не справиться. Молодая служанка так сильно была напугана этим несчастным случаем и так боялась за свою госпожу, что первое время пребывала в шоковом состоянии, совершенно сбитая с толку, и совсем не знала, что делать. После нескольких секунд пребывания в таком состоянии, Гвен решила, что будет самым благоразумным позвать на помощь, потому что кроме этого девушка не имела представления, как поступить.

— Помогите кто-нибудь! Госпоже плохо! — закричала она что есть мочи. На ее крик свой ответ дала только тишина, и казалось, что никто не услышит ее в этом огромном дворце, где, казалось, обитали тысячи слуг. Но вдруг послышались быстрые твердые шаги.

Секунду спустя на пороге появился молодой человек, которого Гвен была так рада видеть, что чуть не расплакалась. Это был Гаспар де Коссель. Увидев необычайно драматичную картину, он тут же бросился к Изабель и, подняв ее на руки, перенес бедняжку в постель.

— Подай стакан с водой скорее! — воскликнул он служанке, все еще не до конца пришедшей в себя.

Сориентировавшись настолько быстро, насколько это было в силах Гвен, она кинулась к графину с водой, стоявшей на столе. Быстро налив воды в стакан она подала его офицеру ее величества.

Гаспар заметил шелковый белый платок, который крепко сжимала в руке Изабель. Намочив ее, он приложил мокрый платок к ее горящему лбу.

— Она вся горит и очень бледна. Пошли за лекарем, иначе ей может стать хуже, — твердо констатировал молодой человек. Гвен неукоснительно повиновалась и выбежала из покоев.

Именно это мимолетное появление Изабель в окне заметила герцогиня де Бриенн, однако девушке настолько было плохо, что она моментально начала падать, и та не успела узнать в ней невесту герцога де Мармонтеля.

Вскоре в покоях появился лекарь, за которым послала Гвен. Он осмотрел девушку и сообщил всем присутствующим, что госпожа сильно изнемождена, организм ее ослаб. Заверил, что в скором времени бедняжка придет в себя. Однако строго предупредил, что если голодания продолжатся, то девушка ослабнет окончательно и это может оказаться для нее смертельно опасным.

Лекарь ушел, а вслед за ним покои хотел покинуть и Гаспар, до сих пор остававшийся рядом с Изабель, ибо искренне по-дружески беспокоился за ее здоровье. Он уже собрался было встать со стула, приставленного к постели больной, как почувствовал, что горячая, но до дрожи нежная белоснежная рука удержала его за запястье. Он обернулся и увидел, как Изабель открыла глаза.

— Прошу вас, друг мой, не покидайте меня, вы можете мне помочь, — прошептала она.

— Хорошо, разумеется, если вы позволите, я останусь и буду рад оказать вам любую помощь. И так, мадемуазель, требуйте от меня все, что угодно, я в вашем распоряжении, — ответил молодой человек, искренне проникшийся жалостью к молодой и бледной фрейлине.

Изабель перевела взгляд к горничной, которая стояла, все еще не справлявшаяся с волнением. Гвен была достаточно проницательной и поняла, что ее просят удалиться.

Когда служанка ушла, Изабель перевела взгляд на офицера и сделала глубокий вдох. Собравшись с силами, она начала разговор:

— Я любила одного мушкетера. Можете не сомневаться, мои чувства были и остаются очень глубокими и искренними. Но видимо, я у судьбы на особом счету. Она решила, что будет забирать у меня всех, кто мне дорог. Сначала она забрала мою мать. Потом забрала на войну человека, оказавшегося очень дорогим моему сердцу, а потом мне пришлось покинуть отца, так горячо заботившегося обо мне. Вместе с ним я потеряла и своего любимого брата. А теперь судьба решила, что только этого недостаточно, и отняла у него жизнь. Он погиб на войне. Гаспар, скажите, вам приходилось испытывать горькую утрату самого близкого человека?

Видя, как в голосе девушки начинает пробиваться сильное волнение и трепет, Гаспар не ответил, а лишь нежно взял ее за руки, чтобы вместо тяжелых слов хоть как-то отвлечь девушку от грустных мыслей, и дать понять, что он рядом и готов помочь. Изабель, снова собравшись с духом, продолжила:

— Война очень жестока. И жестокой она бывает не только к солдатам. Она жестока по отношению к их близким, которые пусть и находятся в тысячах лье от места сражения, но разрываются в ожидании их возвращения, из последних сил верят и надеются на их возвращение. А потом вот так просто узнают, что тот, кого они ждали, в кого до последнего верили, не вернется никогда. Эта злосчастная минута, в момент которой до их сознания доносятся слова о погибели, доносится этот злой рок, эта минута ломает им жизнь.
Я потеряла его. Он обещал мне, что вернется с победой. А теперь его нет. А значит нет и мне ни одного дня жизни. О, Гаспар, если бы вы знали, друг мой, как мне горько оттого, что я даже не в силах в последний раз попрощаться с ним. Хотя бы прийти к его могиле. Я разрываюсь на части от осознания своего бессилия.

— Господи, мадемуазель, как я сочувствую вам. Прошу, примите мои самые искренние соболезнования. — прошептал молодой человек и тут же замолчал, шокированный, услышанной новостью. Однако он понимал, что, даже сейчас находясь возле нее, не сможет помочь. Только время, время и постепенное принятие облегчат ей жизнь...

Он сжал ее руки сильнее. Будто хотел передать тепло поддержки, которых не мог передать словами.

Вдруг девушка резко переменилась в лице, появился легкий румянец. Внутри появилась некая сила духа. Произошло принятие. Она заговорила с совершенно другим тоном в голосе, более живым и льющимся:

— О, друг мой! Меня сейчас переполняет чувство благодарности за вашу помощь и поддержку. И кажется, что это новое чувство постепенно вытесняет из меня чувство горькой утраты. Я осознала, что была слабой, когда дала волю угнетающему чувству завладеть мной и оно унесло меня в нескончаемый водоворот. Я увидела, насколько большим было это чувство. Оно не помещалось во мне, но теперь вы забрали его часть, пусть и маленькую. Я осознала это, когда вы взяли меня за руку. И теперь во мне появилось место для другого чувства.

— Искренне признателен за столь нежные слова благодарности, мадемуазель, однако считаю, что всего лишь возвращаю вам свой долг, — ответил Гаспар, признательно глядя на девушку.

Этот день был для Изабель во многом решающей ее дальнейшую жизнь. Сначала она была на волоске от погибели. А к концу дня начались перемены в благую сторону, пусть пока очень слабые. Однако дух поднимался с колен, чувствуя поддержку ближнего. Он уже был не одинок в пустыне отчаяния...