Изабель

После тяжелой битвы бывает не менее тяжело, ибо нужно спасать раненных и собрать тела умерших. Сколько потерь пришлось принять обеим из сторон, мы даже не осмелимся сказать. Война шла уже больше года, без минуты на отдых и без секунды на жалость или сострадание к другим. Рене также почти ничем не отличался от мертвого.

Испанские солдаты, горячо относившиеся к жажде жизни, очень трепетно заботились о раненых и пока еще не умерших. Они старались спасти каждого, кто хватался за подол мантии покидающей их жизни.

На поле сражений послали нескольких солдат. Однако простор казался таким холодным и жестоким, не пожалевшим ни одной души и повалившим с ног каждого, кто участвовал в этой страшной и смертельной схватке. Один из испанских солдат склонился над мертвым товарищем, чтобы проверить пульс и окончательно убедиться в безжизненности погибшего. Только он хотел подняться обратно, чтобы продолжить поиски живых, не сдаваясь и веря, что обязательно найдется хоть один живой солдат, как вдруг, неподалеку послышался тихий, хриплый, почти безжизненный голос, похожий скорее на шепот. Было сложно разобрать слова, если они вообще присутствовали в произносившемся наборе звуков, но солдат был уверен: кто-то зовет на помощь. Он обернулся назад, убежденный, что слышал голос именно оттуда. Но никого не видел. Солдат прислушался снова, но голоса уже не было слышно. «Наверное уже схожу с ума от этой сумасшедшей и беспощадной войны, что уже слышу голоса», подумал солдат и уже было собирался уходить, как вдруг снова голос оказался в зоне слышимости испанца и прозвучал еще жалобнее и слабее, чем в прошлый раз. На этот раз испанец убедился, что голос точно прозвучал где-то рядом и он точно его слышал, и стал снова искать взглядом предполагаемый источник звука.

Недалеко от солдата лежал на земле почти мертвый, истекаемый кровью, мушкетер французского короля, лет двадцати пяти. На его камзоле золотыми нитями был вышит герб французского королевского дома рода Бурбонов.

— Помогите, умоляю, — промолвил мушкетер и потерял сознание.

Сомнений не было, мушкетер звал на помощь.

— Сударь, вы потеряли много крови. Удивительно, что вы все еще живы, значит господь не пожелал вашей смерти. Да будет исполнена воля господа бога, я не дам вам умереть, несмотря на то, что вы враг мне и моему королю, — сказал испанец, склоняясь над истощенным молодым человеком, — еще не все потеряно, сударь, сейчас я перевяжу вам раны, иначе вы обречены потерять всю кровь и умереть в этом бескрайнем кровавом море, не повидав жизни, — и солдат принялся перевязывать раны мушкетера тем, что было под рукой.

В это время мушкетеру вернулось сознание. И он снова заговорил:

— Кто вы, сударь? — спросил он, осилив приподнять голову, чтобы увидеть того, кто пытался спасти его. То, что солдат был из испанской армии, мушкетер понял не сразу.

— Меня зовут Хавьер. Я испанец. Сударь, надеюсь вы не откажетесь принять помощь от человека, который является вам врагом, но поверьте, зла я вам не желаю. Я желаю лишь одного, чтобы это кровопролитье скорее закончилось и как можно больше людей остались в живых. Моя философия гласит, что любая человеческая жизнь дороже даже тысячи квадратных лье территории. Я считаю безрассудством устраивать войну ради таких целей, когда благополучие государства зависит не от размеров его территорий, а от благоразумия и рассудительности того, кто занимает трон.

— Кем бы вы ни были, сударь, вы уже мне нравитесь, — ответил Хавьеру мушкетер, — однако, боюсь, что вы меня не спасете. Один я не выживу, мне нужно в госпиталь. Самому мне не добраться, а вам и подавно. Мои шансы попасть туда и то больше, чем ваши. Так что благодарю вас, что не остались равнодушны к погибающему врагу. И берегитесь! Вы рискуете головой, помогая мне.

— Рано вы, сударь, хороните себя. Еще такой молодой. Вам бы жить да жить в свое счастье.

— Моё счастье все равно находится далеко от меня, а война еще не окончена.

— Понимаю о ком вы говорите, но уж не обессудьте, ибо я вас все равно не оставлю умирать таким образом.

С минуту подумав, испанский солдат оживился, ибо его ум посетила мысль очень незаурядная и даже рисковая, но он был намерен это сделать. Он встал и принялся снимать изодранный камзол со своего погибшего товарища.

— Покойся с миром, храбрый солдат, тебя уже не спасти, надеюсь, что твою душу спасет господь. Однако ты, даже будучи мертвецом можешь услужить одну услугу, которая, быть может, приблизит нас, всех смертных, к долгожданному миру.

Обессиленный мушкетер лежал не двигаясь, и наблюдал за своим новым спасителем молча, силы его снова покидали, и он слабел с каждой секундой. В это время испанец раздел мертвого солдата и принес одежду мушкетеру. Но раненному пока еще не было понятно, что собирался делать этот философ, для которого мир был важнее измены государству.

— Сударь, извольте мне вам помочь облачиться в это одеяние. Это может оказаться вашим единственным шансом на спасение. Поверьте, я искренне желаю, чтобы вы скорее вернулись к своему счастью. Думаю, оно тоже вас ждет и очень тревожится за вас.

Через некоторое время молодой раненый походил скорее на испанского солдата, чем на мушкетера короля Франции, даже хотя и лицо его изображало истинное чело француза.

— Вот как мы сделаем! Я вас провожу до нашего лагеря. Вы будете прикрываться под испанским камзолом, это спасет вас от меткого выстрела наших дежурных при входе в лагерь. В госпитале для вас будет обеспечено место. Там вы сможете залечить ваши раны.

На утро следующего дня мушкетер, в лице которого наши дорогие читатели, наверное, уже узнали Рене де Жюльен, очнулся в светлой комнате, в больничной койке. Рядом лежали еще несколько раненных. Многие были до сих пор без сознания. Проснувшись, Рене почувствовал жгучее тепло в правом плече. Сначала он ничего не понимал и не помнил, но боль в ране быстро заставила его вернуть воспоминания о последних событиях. Молодой человек постепенно вспомнил, как был ранен, как видел образ Изабель, а далее, как был обнаружен испанским солдатом, который спас мушкетеру жизнь и привел его в госпиталь при испанском лагере.

Комната, отведенная для таких занятий, как лечение раненных солдат была небольшой, но в ней было много окон, через которые поступал свет, от чего комната казалась очень яркой и светлой.  Койки для раненных были расположены довольно тесно, что между ними оставалось неширокое пространство. Белые простыни добавляли еще больше светлости для этого места. Жутко пахло бинтами, кровью и травяными настойками. Где-то вдалеке слышались шаги сестры, которая день и ночь занималась этими настойками, отварами и пузырьками с лекарством. Для раненных она была и лекарем, и кормилицей, и матерью, и сестрой, и подругой одновременно. Она практически не отходила от солдат, меняла повязки, приносила еду, лекарства и даже по вечерам читала больным художественную литературу. В госпитале было не лучше, чем на поле боя. Здесь тоже шла борьба за жизни людей. Иногда приходилось и проигрывать сражение, видеть, как перед тобой прямо у тебя на глазах последняя капля жизни покидает тело, и так пострадавшее от невыносимых мук, а смерть забирает душу в тот же миг. И если на поле боя одна жизнь стоит практически ничего, ведь под ногами целая река крови, то здесь в этой маленькой комнате одна смерть — это одно большое поражение. 

Итак, Рене постепенно приходил в себя. Рана жгла все тело. Он старался затмить ощущения, направляя мысли в другую область, в область дорогих сердцу воспоминаний. Однако боль приковывала его внимание на это жгучее ощущение. Она словно держала его полностью, владела его вниманием, разумом, подчиняла, управляла, но ни на секунду не давала вдохнуть полной грудью. Пока Рене лежал, призывая всю силу воли, чтобы вырвать право на жизнь у жестокой смерти, к нему подошла сестра с новой повязкой и настойкой для заживления раны.

— Лежите, сударь, пожалуйста, не вставайте. Сейчас я обработаю вам рану. Все будет хорошо, — сказала она, готовя принадлежности для процедуры.

Сестра бережно, но довольно умело обработала рану на плече и перевязала его чистыми лоскутами. Пролежав еще несколько часов, Рене наконец уснул. То ли чудотворное действие лекарств, то ли сильная усталость и необходимость в незамедлительном восстановлении жизненных сил заставили мушкетера окунуться в мир сновидений, однако он уснул так крепко, что проспал почти восемнадцать с половиной часов.

На этот раз он открыл глаза, услышав голоса, разговаривавшие на испанском. Это были голоса других раненных, прибывших в госпиталь вместе с нашим мушкетером. Они что-то обсуждали. Сначала Рене не вникал в содержание этой беседы. Но затем стал вслушиваться, чтобы хоть как-то развлечь свой разум. Однако в один момент он уже серьезно насторожился и уже пытался уловить смысл сказанного. И попытки эти были отнюдь не напрасны.

— Amigos, — обратился один из них к другим, — а вы слышали весть о том, что сам французский король находится сейчас здесь на войне?

— Да, это уже совсем не новость, об этом говорят уже давно, — ответил второй солдат, лежавший в противоположном углу комнаты, откуда услышать его слова для Рене было нелегко, — вот что интереснее, я слышал, как два офицера недалеко от госпиталя говорили о некой новой миссии. Эта миссия, по всей видимости, заключается в убийстве французского короля. Вот что на самом деле интересно, — заключил он.

После этой речи, произнесенной одним из испанских солдат, который якобы стал свидетелем беседы двух офицеров по пути, когда бедолагу перевозили сюда, в госпиталь, в комнате начались бурные обсуждения правдивости этого рассказа. У многих эта новость вызвала недоумение, хотя испанцы и желали победы, но не таким подлым образом.

Больше всех среди раненных взволновался мушкетер. Король был в опасности. Рене все еще сомневался, что история, рассказанная испанским солдатом, является правдой. Он даже не понял до конца весь рассказ, только услышал слова «убить Людовика XIII». Этого было достаточно для беспокойства. Мушкетер как никогда осознавал свой долг чести, долг, который он должен пронести через всю свою жизнь, до конца. Долг перед королем. Долг перед Францией. Является ли эта история истиной или нет, прямо сейчас место молодого нормандца было не здесь в госпитале, а рядом с государем.

Все вышеописанные размышления пронеслись в голове мушкетера с такой быстротой, что уже вследующую секунду после услышанного, он размышлял о том, как уйти из госпиталя незамеченным и благополучно добраться до своего лагеря, сообщить о грядущей опасности и самое главное, защитить короля в минуту настоящей опасности. Истинная цель его служения была привита ему до глубины сердца и служила неким инстинктом, который срабатывал с молниеносной быстротой, придавая ему храбрости и мужества.