Изабель

Весь зал оставался в глубоком изумлении и смятении еще некоторое время. Волнение это было вызвано появлением правителя французского государства, самого Людовика XIII. Государь стоял с грозным и уверенным видом, взирая то на судью, то на бедного Рене. Мушкетеру хотелось провалиться сквозь землю. Он был так бледен, что его нельзя было отличить от мертвеца. Всем присутствующим казалось, что время остановилось. В присутствии короля каждый забыл, как дышать. Однако судья, первым сделав над собой усилие, сумел возобладать над разумом и поклонился королю:

— Добрый день, Ваше Величество, чем могу быть полезен вашему столь неожиданному визиту?

— Ваша светлость, вы могли бы быть мне полезны, если бы день тому назад соизволили мне сообщить о том, что сегодняшнего числа состоится суд над моим мушкетером. И почему я узнаю все в последнюю очередь?

— Премного виноват, ваше величество, — отвечал судья, и, хотя был человеком бесстрашным и суровым, однако в его голосе чувствовался страх королевского гнева, а если быть точнее, страх потерять свою должность, а вместе с тем и власть. Лишь один Рене был бледен не от страха, а от стыда. Ведь теперь он не достоин королевской шпаги. Тем временем король продолжал:

— И все же, ваша светлость, несмотря на то что вы тут без моего приказа решили судить моего же солдата, я позволю себе забрать его у вас. 

Как только Рене услышал эти слова, он не мог поверить своим ушам. Только что за порог этого зала вступила его новая судьба, у которой, по всей видимости, были новые планы на молодого человека.

— Идет война. Как вы смеете с таким невозмутимым нахальством усаживать солдата за решетку, когда вся Франция в опасности!? Подумайте, мэтр Гуфье, быть может, за такое равнодушие к своей родине вас завтра обнаружат мертвым на этом же месте, — сказал король, глядя в лицо судьи. А затем он подошел к нормандцу, — а теперь идите домой и завтра на рассвете будьте готовы отправиться в военный поход в первых рядах мушкетерского полка.

Именно таким исходом завершился суд над королевским мушкетером. Именно такая судьба была предначертана Рене де Жюльен.

Человеком, который был недоволен итогом этой истории больше, чем остальные присутствовавшие в зале, являлся герцог де Бриенн. После окончания суда он сразу же направился к кардиналу, дабы сообщить последние новости министру Франции.

Ришелье восседал в своем кабинете уже, было, забыв об этих событиях, когда вошел герцог:

— Ваше преосвященство, он оправдан!

— Пресвятая богородица, да успокойтесь же, герцог! Кто? Кого оправдали?

— Мушкетера его величества, этого прохвоста и наглеца Рене де Жюльен! Ах, каналья, клянусь своей шпагой, он за это заплатит!

— Как это оправдан? Этого не может быть!

— Вот так, оправдан, и между прочим, сам Людовик XIII пришел в суд, похлопотать за него.

— Как вы сказали, сам король?

— Вот именно, сам король. А сколько сил и времени я потратил, чтобы поймать этого дьявола.

— Так это же прекрасно, друг мой! Неужели вы не понимаете, король отправит его на войну и непременно приставит туда, откуда ближе путь на тот свет. Неужели вы не рады, что этот негодяй получит ровно то, за что сам провинился. А я уж помолюсь за обоих.

Пока герцог находился у его высокопреосвященства, Рене шел домой. В один момент, проходя мимо улицы Феру, мушкетер понял, что он не может уехать из Парижа, не попрощавшись с той, которая однажды спасла ему жизнь. Спустившись немного вниз по улице, он нашел дом и постучал в дверь. Уже близилась ночь, и семья Марсо готовилась ко сну. Изабель как раз в этот момент прибиралась в кофейне на первом этаже и, услышав, что стучат в дверь, подошла и ответила тонким нежным голосом:

— К сожалению мы сейчас закрыты, однако завтра мы будем рады видеть вас в нашей уютной кофейне.

— Мадемуазель, боюсь, что завтра будет уже слишком поздно.

И тут, узнав голос молодого мушкетера, которому она некогда обрабатывала рану и меняла повязки, девушка поспешила открыть ему дверь с легким трепетом в сердце.

— Ах, сударь, это вы! Вы сказали, что завтра будет поздно, что-то случилось?

Рене не слышал вопроса. Голос девушки в его мыслях лился прекрасным и кристально чистым ручьем. Он, застыв на одном месте, стоял и смотрел на ее прекрасные и бездонные синие глаза, опьяненный такой возможностью видеть ее снова, лицезреть это прекрасное божественное создание с изящной осанкой, нежными каштановыми волосами и стройной фигурой. И весь мир теперь для него был забыт. Он забыл всю свою сущность. Он видел ее перед собой и его сердце бешено колотилось в груди, протестуя и приказывая ему, рассыпать все богатство мира сего у ее ног, свернуть не только горы, но и целые континенты, перевернуть с ног на голову полюса Земли. И все это ради одной ее улыбки. Бедный молодой мушкетер стоял как вкопанный, пока ангельский голосок этого, до дрожи нежного, создания не вернул его снова на землю.

— Сударь, что случилось? Все в порядке? Как ваша рана, заживает? — повторно задала вопрос Изабель.

— Да, рана заживает. Все благодаря вам. Но речь не об этом. Послушайте, милая Изабель, вы должны знать, что мы с вами больше не увидимся в скором времени. Мне необходимо уехать из Парижа, и боюсь, что надолго. Я хотел попрощаться с вами. Я вынужден выехать на юг на военный поход.

— Вы едете на войну с Испанией? — коротко вырвалось у девушки.

— Я солдат его величества, и должен выполнять свои обязанности перед государем и перед Францией. Победа в этой войне нужна Франции. От нее зависит наше будущее.

После услышанного Изабель не могла проронить ни слова. Теперь она стояла молча, предаваясь в самые мрачные и угнетающие мысли, когда-либо блуждавшие в ее голове. Сердце ее почти перестало биться. Она будто бы умерла. Ей казалось, что у нее что-то отнимают, что-то жизненно очень важное. Она до сих пор не могла до конца осознать слова, только что сказанные молодым человеком, но сердцем уже чувствовала, что это были слова, причиняющие много боли. Ей хотелось заплакать, но глаза будто бы пересохли.

— Простите меня, милая Изабель, — продолжал мушкетер, — тысячу раз простите, однако не в моих силах что-либо изменить. Но я обещать могу вам одно. Клянусь своей шпагой, клянусь честью, я вернусь, обязательно вернусь и в первый же день прибытия в Париж, я направлюсь прямо к вам, чтобы доставить вам радостные вести о победе. Вы заслуживаете этой победы и я сделаю все возможное, чтобы приблизить ее, — он нежно и бережно взял ее маленькие ручки, заключая их в свои теплые ладони и, наклонившись, запечатлел на них горячий поцелуй, — прощайте, мадемуазель.

Еще долго Изабель стояла, не в силах снова оказаться в этой реальности, до краев наполненной болью и горечью. Лишь только когда мушкетер отдалился на несколько шагов от нее, она еле слышно крикнула:

— Прощайте, Рене, и берегите себя.

Нормандец услышал ее слова, но не стал оборачиваться, ибо не хотел снова оказаться в этом омуте любви, нежности и изящной красоты. Не только ей было больно и страшно прощаться. Рене боялся, что, снова посмотрев на нее он больше уже не выдержит. Он и сам не до конца верил, что вернется. Но он был отважным. Война не была страшна ему, гораздо страшнее были мысли о том, что он, возможно, больше никогда не вернется к возлюбленной, не увидит ее. А что ждало его после войны? Забудут ли Ришелье и де Бриенн тот случай с дуэлью, или же суд продолжится?! 

Много событий происходило в этот странный вечер, однако стоит нам рассказать читателям еще одно событие, которое по воле нашей памяти, мы чуть не упустили из виду.

В этот же вечер, пока герцог де Бриенн был сильно занят делами при дворе кардинала де Ришелье, да не только во дворе, но и в зале суда, герцогиня, воспользовавшись отсутствием супруга, решила устроить прием. На приеме присутствовали все те же люди, которых мы перечислили немного ранее. Не будем увлекаться подробным описанием обстановки в доме де Бриенн, а только обратим внимания на важные для нас детали. На этом приеме присутствовал и герцог де Мармонтель, и именно его беседу с герцогиней мы и опишем.

Мармонтель находился в комнате смежной с залой, где собралась основная масса всего парижского двора, и делал вид, будто с превеликим интересом рассматривает полотна Тициана, висевшие на стене. Пока де Мармонтель смотрел на картины, в комнату вошла герцогиня:

— Конный портрет Карла V, 1548 год, эта картина досталась мне от отца, он очень любил их коллекционировать.

— Добрый вечер, сударыня, смею заметить, у вашего отца был очень хороший вкус, поистине стоящее искусство.

— Благодарю. Есть какие-либо новости по вашему делу? Каких успехов вы достигли?

— Дело идет вполне складно, хотя мадемуазель еще очень холодно ко мне относится, но похоже, что отца мне уже удалось расположить в свою сторону. Теперь он считает меня своим другом, и приглашает в свою кофейню, а когда он видит рядом со мной Изабель, он искренне улыбается.

— Чтож, тогда я вас поздравляю с этим и желаю удачи в дальнейшем. Если уж смогли расположить отца к себе, то отцовское благословление уже у вас в кармане, а там и до свадьбы будет близко.

— Да, вы правы, а что касается самой девушки, я считаю, у нее нет оснований подозревать во всем этом какую-нибудь корыстную цель. Перед ней я спаситель. Кстати, об этом, несколькими днями ранее мне удалось спасти ее от огнестрельного оружия. Была погоня и всадник целился в человека на коне, одетого в мушкетерский плащ.

— Значит, говорите, стреляли в мушкетера?

— Да, так оно и было, герцогиня.

— Есть у меня некоторые предположения насчет этого случая.

— Вам что-нибудь известно об этом? 

— Вы слышали новости о дуэли королевского мушкетера и гвардейца его преосвященства? После дуэли тело гвардейца нашли мертвым. Мой супруг вел поиски мушкетера, и была погоня, жертвой которого чуть не стала ваша пассия, сударь. Мушкетеру принадлежит фамилия дома де Жюльен. А гвардейца звали Себастьян де Шеро.

— Значит от пули самого герцога де Бриенн я спас молодую особу?! — заключил герцог де Мармонтель, — вполне себе занятно.

— Вы спасли ей жизнь, уверена, она не захочет остаться в долгу перед вами. Хитрую, однако, стратегию вы придумали, Жан.

— Нет, герцогиня, поверьте, я не хочу быть стратегом в этом деле. Если бы вы знали, как она чиста и невинна. Она чистый ангел. И я хочу добиться ее честным путем.