Глава 6
Я открыла глаза, и мир поплыл — потолок с лепниной в виде виноградных лоз, шелковые занавески, пропускающие тусклый рассвет. Не подвал. Сердце забилось чаще, пальцы вцепились в пододеяльник, пахнущий дымом и полынью.
- Доброе утро, — голос прозвучал справа, оттуда, где арочная дверь ванной приоткрылась, выпуская пар.
Рэйд вышел, вытирая волосы полотенцем. Капли воды стекали по рельефу живота, исчезая за поясом полотенца. На груди — татуировка: чёрная роза, обвитая шипами, с корнями, уходящими к рёбрам. Я отвела взгляд, лицо пылало.
- Ты… — голос сорвался в хрип. Я вспомнила: кричала, пока он тащил меня из подвала. — Где я?
Он бросил полотенце на спинку кресла, доставая из шкафа рубашку.
- Моя спальня. Ты уснула на бетоне, как пьяная крыса. Решил, что даже враги заслуживают кровати. — В его тоне смешались насмешка и досада, будто он и сам не рад своему поступку.
Я оглядела себя: шелковая пижама не моего размера, слишком свободная. Рукава сползли, обнажив синяки на запястьях.
- Ты переодел меня? — спросила, стиснув зубы.
Он повернулся, застёгивая манжеты. Взгляд скользнул по моему лицу, будто ища следы страха, но найдя только гнев.
- Домработница. Я не трогаю то, что не собираюсь ломать. — Ложь. Я видела это по тому, как он избегал моих глаз.
Я встала, ноги подкосились. Ухватилась за спинку кровати.
- Зачем всё это? Ты же… ненавидишь меня.
Он замер у окна, отодвигая штору. Свет упал на его профиль, высветив шрам над бровью — тонкий, как нить.
- Ненавижу? — повторил он, будто пробуя слово. — Нет. Ты… напоминаешь мне, каким я был. До того, как научился не чувствовать.
Внизу, за окном, метель заметала следы на дороге. Моя свобода была где-то там, под сугробами.
- А теперь ты хочешь, чтобы я перестала чувствовать? — прошептала я.
Он не ответил. Достал из кармана цепочку с ключом, бросил на постель.
- Дверь не заперта. Но если побежишь — верну тебя в подвал. Навсегда.
Он вышел, оставив запах мокрой кожи и недоговорённостей.
Душ. Горячий, почти обжигающий, чтобы смыть с кожи липкий страх и запах подвала. Я стояла под струями, пока тело не онемело, а пальцы не сморщились. Его гель для душа пах кедром и чем-то металлическим — будто сам лес, пропитанный кровью.
Его рубашка висела в шкафу, чёрная, слишком большая, пахнущая им. Я закатала рукава до локтей, обнажив синяки-браслеты. В зеркале — чужая: подводка смоки-айс, растушёванная так, чтобы скрыть красноту век, волосы уложены небрежно, будто мне всё равно. «Но мне не все равно..».
Кухня встретила запахом корицы и яблок. Марта, стоя у плиты, вздрогнула, уронив ложку.
- Господи, дитя, ты как призрак! — прижала руку к груди. — И в чём это ты?
- Не спрашивайте, — я подняла ложку, сунула в банку с мукой. — Чем помочь?
Марта изучала меня взглядом, будто читала между строк. Потом кивнула на тесто:
- Раскатай. Тонко, как бумагу.
Я вжалась в работу: скалка, мука на столе, ритмичные движения. Тесто подчинялось, растягиваясь в идеальный круг. Контроль. Хоть здесь он есть.
- Он… — Марта замялась, помешивая варенье. — Мистер Блэйз, он…
- Не надо, — перебила я, слишком резко. Мука облаком взметнулась в воздух. — Давайте лучше про пирог.
Марта вздохнула, доставая из духовки противень. Запах миндаля и груш окутал кухню, но не смог заглушить гул в моей голове.
- Знаешь, — старушка положила руку мне на плечо, — иногда мы готовим не ради еды. А чтобы вспомнить, каково это — создавать, а не разрушать.
Я замерла, скалка закатилась под стол. В углу, на полке, заметила коробку с этикеткой «Старые рецепты». Приоткрыла — внутри, между пожелтевших страниц, фото: Рэйд-подросток, стоящий с мужчиной у камина. На обороте: «Р.Б., 8 лет. Первая охота».
- Не трогай это, — Марта выхватила коробку, лицо вдруг стало чужим. — Некоторые секреты лучше не знать.
Но поздно. В голове уже звенело: охота. На оленей? Или на людей?
Я вытерла руки в фартук, чувствуя, как реальность снова наступает. Пирог, Марта, запах корицы — всё это рассыпалось, как крошки теста.
- Мне… нужно проветриться, — пробормотала, срывая с себя фартук.
- Дитя, — Марта дотронулась до моей руки, — ты не можешь убежать от того, что внутри.
Но я уже бежала. В его рубашке, с лицом, размазанным подводкой. Ключ в кармане жёг бедро.
Холодный воздух впился в лёгкие, как тысячи игл. Я схватилась за перила, снег хрустел под босыми ногами. Лес внизу казался бескрайним саваном, укрытым хрустальным покровом — красивым и безжалостным. Здесь, на краю балкона, реальность ударила с новой силой.
Снежинки таяли на щеках, смешиваясь со слезами. Я вспомнила его руки, ловящие меня у обрыва — жёсткие, но не сжимающие до боли. Его голос в библиотеке, когда он сказал «Ты напоминаешь мне себя» — сломанный, почти человеческий. Даже татуировка-роза, спрятанная под одеждой, будто кричала: «Под шипами — живая плоть».
- Почему ты? — прошептала в метель, будто ветер донесёт вопрос до него. — Почему не кто-то… нормальный?
Но «нормальные» не выживают в моём мире. Не пробираются сквозь подвалы и предательства. Не смотрят на меня так, будто видят не жертву или оружие, а «равную?».
Я сжала перила, металл обжёг ладони. Где-то внизу, под сугробом, лежал ключ от служебного выхода — тот самый, что он бросил мне с насмешкой. «убежишь - найду тебя и запру опять в подвала. Навсегда» Но теперь это казалось фарсом. Какой смысл бежать, если моё сердце останется здесь, в доме с лепниной в виде виноградных лоз и запахом полыни?
- Ты ненавидишь его, — сказала себе вслух, но голос дрогнул. — Ненавидишь за подвал, за цепи, за…
За то, что он заставил меня «чувствовать». За то, что в его янтарных глазах я видела не монстра, а мальчика, который до сих пор ищет свою собаку в пепле пожарища.
Снег усилился, превратив балкон в белую клетку. Я прислонилась к стене, медленно сползая на пол. В кармане его рубашки нащупала смятый листок — черновик письма, которое он так и не отправил:
«Мама, я всё ещё слышу твой смех в этом доме. Но теперь он смешан с их криками. Прости, что не смог…»
Я прижала бумагу к груди, рыдая в голос. Он не просто убийца. Он — зеркало моей собственной боли.
Просидев на балконе ещё час, мои ноги знатно замёрзли и я решила , что пора пойти в тепло.
Комната Рэйда дышала тишиной, нарушаемой лишь потрескиванием дров в камине. Я провела пальцем по спинке кожаного кресла, ощущая холодную фактуру подушек, на которых он, возможно, читал по ночам. В тумбочке у кровати — ничего, кроме часов с остановившимся временем 11:47, словно момент катастрофы и потёртого томика Ницше. Но в нижнем ящике, под стопкой белых платков, лежал альбом.
Кожаный переплёт, потёртый по углам. На первой странице — семья: отец с гордым профилем, мать с мягкой улыбкой, и он — мальчик лет десяти, с ясными глазами, ещё не тронутыми янтарной горечью. Листала медленно, будто боялась разбудить призраков. Вот он на коне, вот с собакой (дворняга с весёлым языком), вот за шахматами с отцом — лицо сосредоточено, но уголки губ дрожат от сдерживаемого смеха. А дальше — пусто. Промежуток в годы, будто жизнь оборвалась.
Я уже хотела закрыть альбом, когда под пальцем нащупала неровность. Под плёнкой для фото — флешка, чёрная, без опознавательных знаков.
«Не надо», — предупредил внутренний голос, но руки уже тянулись к ноутбуку на столе. Экран заблокирован.
- Пароль… — прошептала я, пробуя дату пожара: «102689». Отказ. Имя матери: «Элейн». Снова нет. Дрожащие пальцы ввели «RaeBlaze» — имя, которым он подписывал старые рисунки в альбоме. Экран ожил.
На флешке — папка «Контракт». Внутри…
Фото моей матери. Молодой, в платье с цветами, рядом — мой отец, обнимающий женщину с лицом матери Рэйда. Они смеются, держа бокалы. Следующий файл — сканы документов: брачный контракт между семьями, расторгнутый из-за «финансовых разногласий». Аудиозапись:
«Эдгар, ты уверен, что никто не узнает?» — голос моего отца.
«Они верят, что пожар был случайностью. А ты получишь долю Элейн»,— ответ мужчины, чей голос она узнала — отец Рэйда.
Я вжалась в кресло, мир плыл. Моя мать, оказывается, была подругой матери Рэйда. А наши отцы… убили своих жён ради денег, инсценировав пожар.
В углу экрана мелькнула папка «Наследники». Внутри — детские фото моё и Рэйда, помеченные тегами: «Активы. Ликвидация.»
Он знал. Всегда знал. И всё равно…
Дверь скрипнула. Рэйд стоял на пороге, его лицо — маска, но в глазах читалось: «Ты дошла до точки невозврата».
- Теперь ты понимаешь, — произнёс он, — мы с тобой… не случайность. Мы — расчёт.
Не веря своим глазам и своим ушам, которые только что это услышали я осторожно потребовала его объяснений:
- Рэйд, прошу, пожалуйста расскажи мне всё. Я ничего не понимаю. Я запуталась. Словно..
- Хорошо - прервав меня Рэйд откинулся в кресле, его пальцы сомкнулись в замок, будто он пытался удержать внутри давно застывшую ярость. Лунный свет резал его лицо пополам: одна сторона — в тени, другая — с резкими чертами, подчёркнутыми холодным сиянием. Я сидела напротив, сжимая в руках старую фотографию из альбома: наши матери, смеющиеся на фоне цветущего сада.
- Начнём с начала, — его голос звучал монотонно, как заученный приговор. — Наши отцы не просто дружили. Они были братьями по крови, которую сами же и пролили.
Он достал из кармана смятый конверт, швырнул на стол. Внутри — фото с того самого банкета: Эдгар и Дэвид в смокингах, бокалы в руках, а за их спинами — пять мужчин. Я узнала их по досье, которое видела на флешке: Рой, Алекс, Дерек, Винсент, Димитрий. Лица, ставшие для меня демонами.
- Они мечтали о империи. Но империям нужны жертвы, — Рэйд ткнул пальцем в фото моей матери . — Твоя мать и моя… стали первыми.
Он рассказал, как Эдгар и Дэвид, получив доли жён, решили избавиться от «слабого звена». Пожар в поместье Блэйзов — не случайность. Пятеро сообщников подделали отчёты, подкупили пожарных, стёрли следы. А потом… исчезли, как крысы, когда Дэвид, испугавшись, сбежал, бросив сына в приюте.
- Твой отец не сбежал, — Рэйд усмехнулся, и в его глазах вспыхнула ярость. — Он остался, чтобы играть в любящего отца. И ты велась на это десятилетиями.
Я вскочила, фотография упала на пол.
- Ты лжёшь! Он… он не мог… Моя мать погибла не тогда, когда мне было 5, ее не стало больше 6 лет назад! — мой голос сорвался, в голове всплывали обрывки детства: отец, запрещавший говорить о матери, его ночные звонки, сейф, который она однажды пыталась открыть…
- Тебе стёрли память сразу же после происшествия. Как? Я не знаю, говорят, что в тот день ты упала с дерева и сильно ударилась головой,, потеряв сознание, а вместе с ним и память. Тебя с 5 лет растила мачеха, которая скончалась от болезни, слава богу не от рук твоего папаши мерзавца.
По щекам предательски начали скатываться слёзы, которые я судорожно стирала, но они были нескончаемы.
Рэйд встал, медленно подошёл. В руке — аудиозапись с флешки. Нажал play.
«Эдгар, трусы горят красиво, да?» — голос Дэвида, хриплый от виски.
«Лучше, чем слушать их нытьё. Элейн догадывалась… Пришлось ускорить «несчастный случай», — ответ моего отца..
Я зажала уши, но Рэйд схватил меня за запястья.
- Слышишь? Это он. Твой идеальный папочка, — его дыхание обжигало. — Они убили мою мать, думая, что я горю вместе с ней. А твоя… она ведь звала тебя, да?
Я зарыдала. Воспоминания, которые я годами не помнила, но пазлы начали складываться воедино: крик о помощи матери, которые заглушал отец, одновременно оттаскивая меня от палящего дома.
- Он спас меня… — прошептала я.
- Спас, чтобы ты не задавала вопросов! — Рэйд отпустил меня, будто обжёгся. — Ты для него — живое напоминание о том, что он сделал. Как и я — для Дэвида.
Он швырнул на стол папку с документами: страховые выплаты, поддельные медицинские заключения, фотографии тел. Я упала на колени, листая их. Здесь всё: как наши матери стали разменными монетами в игре за миллиарды.
- Почему ты не убил его сразу? — спросила я, не узнавая свой голос.
Рэйд повернулся к окну, его силуэт слился с ночью.
- Потому что он должен увидеть, как рушится всё, ради чего предал. Как ты, Киара , его дочь… — пауза, — узнаёт, что её жизнь построена на костях.
Он вышел, оставив дверь открытой. На столе лежал нож — тот самый, что я видела в подвале.
Я стояла, сжимая нож так, что костяшки побелели. Лезвие дрожало в такт моему сердцу, выбивавшемуся из груди. Рэйд наблюдал из дверного проёма, его лицо — непроницаемая маска, но рука, сжимающая косяк, выдавала напряжение.
- Ты хочешь, чтобы я убила его? — мой голос звучал хрипло, будто пропущенный через пепел пожарища. — Стала твоим орудием?
Он шагнул в комнату, медленно, как хищник, знающий, что добыча уже в ловушке.
- Я хочу, чтобы ты увидела. Чтобы перестала прятаться за его ложью, — он указал на фото матерей, валявшееся на полу. — Они заслужили больше, чем стать призраками в наших головах.
Я бросила нож на стол. Металл звякнул, отскочив к краю.
- Я не стану тобой, — прошептала. — Не позволю ненависти съесть меня, как съела тебя.
Рэйд замер. Его глаза, всегда такие жёсткие, дрогнули — будто под маской проглянул тот самый мальчик с фотографии, потерявший всё.
- Ты думаешь, у тебя есть выбор? — он засмеялся, но звук получился горьким. — Ты уже в этой игре. Твой отец не оставит тебя в покое, когда узнает, что ты всё знаешь.
Он подошёл к окну, распахнул его. Ледяной ветер ворвался в комнату, разбросав листы с документами по полу.
- Беги, Киара. Попробуй вернуться к нему. Посмотри, как быстро он задушит тебя ложью, — он не обернулся, но плечи напряглись, будто ждал удара.
Я подняла фотографию матерей, протерла пыль с уголка. На обратной стороне — детская надпись: «Навсегда вместе».
- Я не буду бежать, — сказала я твёрдо, глядя ему в спину. — И не стану убивать. Но я заставлю его увидеть. Как ты заставил меня.
Рэйд обернулся. В его взгляде мелькнуло что-то нечитаемое — может, уважение, может, разочарование.
- Наивная дура, — проворчал он, но в кармане его пальцы сжали чёрную флешку — копию той, что дал мне. — Через неделю в особняке Хоуэра собрание акционеров. Твой отец будет там.
Он бросил на стол конверт с приглашением. В углу — печать с фамильным гербом Хоуэров, одного из шестерых.
- Решай, чьей тенью быть: их… или своей.
Когда он вышел, я подняла нож. Не для угрозы. Чтобы срезать им шёлковые шторы, закрывавшие шкаф. Внутри, за паутиной ткани, виднелся сейф. Код — дата банкета, где всё началось.
Найдя в сейфе дневник отца с признаниями и доказательствами против всех семерых, я быстро все пересмотрела , после чего положила обратно в сейф, закрывая на ключ. Рэйд, стоя под окном, будто ждал моего выбора — зная, что какой бы я ни сделала, это навсегда изменит нас обоих.