Глава 4
Что для меня свобода? Не знаю . Это был риторический вопрос. Что я могу сказать сейчас о ней? Ничего. Если углубляться в детство, то свобода для меня являлась прогулкой по парку за ручку с мамой, а в другой держать шоколадное мороженое, капающее на мою новую белую футболку. Стоять в очереди, чтобы купить билетик на аттракционы, и жадным взглядом то и дело разглядывать самые страшные аттракционы на картинках маленького домика, где сидела уже в возрасте женщина и сверлила тебя недовольным взглядом, но даже это, никак не портило мое хорошее настроение. Свободы для меня - это вкусная домашняя выпечка мамы, над которой она трудилась весь день. Свобода для меня - это долгожданный приезд бабули с другой страны с куча подарков, которые она покупала лично для меня. А через минут 30 нет. Это будет не свобода. Это только затишье перед бурей.
Дверь подвала скрипнула впервые за четыре месяца — не на щель, а настежь. Свет хлынул вниз, словно жидкое золото, и я зажмурилась, закричав от боли. Глаза, привыкшие к вечной полутьме, слезились, отказывались фокусироваться. Рэйд стоял на ступеньках, чёрный силуэт на фоне ослепительной белизны.
- Поднимайся, — приказал он, но его голос звучал… устало?
Я шла, цепляясь за стену, ноги подкашивались. Каждый шаг вверх обжигал легкие. И вот — порог. Не лес, не пещера, а просторный холл коттеджа с панорамными окнами, за которыми клубился снег. Полы — светлый дуб, стены — кремовые, люстра из хрусталя бросала радужные блики на мои грязные ступни.
- Ты… всё это время… — я задыхалась, не веря глазам. Подвал был под домом. Его домом. Уютным, пахнущим кофе и свежей краской.
Он схватил меня за локоть, когда я попыталась рвануться к выходу.
- Твоя комната на втором этаже, — провёл меня по лестнице, мимо картин в позолоченных рамах , где красовались пейзажа и портреты незнакомых людей, мимо двери с надписью «Кабинет», где на столе лежал пистолет рядом с чашкой кофе.
Зайдя в комнату, в глаза сразу бросилась большая кровать с шёлковым бельём, кресло у камина не топленого, гардероб с платьями моего размера. Всё в пастельных тонах, будто для невинной невесты.
- Отпусти, — мой голос дрожал, но это уже не была мольба. Это был стон зверя в капкане. — Я не буду молчать. Я найду способ…
- Нет, — он перекрыл меня, подойдя так близко, что я увидела крошечный шрам над его бровью. — Здесь ты останешься. Добровольно или нет.
И тогда я ударила. Изо всех сил, ребром ладони по щеке. Звук хлопка гулко отозвался в комнате. Его голова лишь чуть дёрнулась вбок, но в глазах вспыхнула буря — ярость, восхищение, голод. Он схватил моё запястье, прижал к стене.
- Ты сломана? — прошипел он, дыхание горячее на моих губах. — Ты ещё не знаешь, что такое слом. Я научил тебя страху, но это… цветочки.
Я засмеялась. Горько, истерично, до слёз.
- Ты — не человек. Ты… шакал, — выдохнула я, выискивая в его взгляде слабину. — Голодный, жалкий шакал, который воет на луну, потому что боится дня!
Он отпустил меня, отступил. Лицо стало каменным, но в уголке рта дёрнулась мышца.
- Шакал, — повторил он, будто пробуя вкус слова. — Запомни: шакалы не играют со своей добычей. Они рвут глотку сразу.
Он вышел, захлопнув дверь. Звук щелчка замка прозвучал громче выстрела.
Я рухнула на кровать, вцепившись в подушку. В горле горело, но слёз не было — высохли за месяцы подвала. За окном метель выла, как отражение её ярости.
Мои веки еле держались, и сдав позицию они закрылись. Будто я не спала всю жизнь и была как вампир. Высохший вампир. Я давно забыла как приятно лежать на мягком матрасе,э и накрываться пушистым пледом. Даже постельное бельё пахнет Рейдом, дыма, кедра и полыни.
Проспала я где-то точно 2 дня. Усталость и бессонница дали о себе знать. И слава богу сейчас, какая-то бодрость присутствует в моём теле. Встав с кровати, я прошла в ванную комнату, которая слава богу находилась в моей комнате. Вода была почти обжигающей, но я не останавливала кран, пока пар не затянул зеркало, а пена не поднялась горкой, угрожая перелиться через край. Жасмин, ваниль, что-то сладкое — ароматы, которых я не чувствовала вечность, обволакивали, как объятия давно забытого друга. Я погрузилась глубже, пока вода не коснулась подбородка, и закрыла глаза. Тело, измождённое подвалом, дрожало от непривычного тепла: пальцы ног, изрезанные цепями, розовые шрамы на запястьях, рёбра, выпирающие под кожей — всё это медленно оживало, будто горячая вода зашивала раны невидимыми нитями.
Волосы, ещё вчера спутанные в колтуны, теперь струились по спине, отдавая блеском. Я намылила их дважды, трижды, пока запах плесени не сменился ароматом дорогого шампуня. «Не моего», конечно. Его. Всё здесь было его. Даже эта ванна, мраморная, с позолоченными кранами, словно насмехалась: «Смотри, как хорошо может быть в клетке».
Но я позволила себе не думать. Хотя бы десять минут.
Стук в дверь прозвучал как выстрел.
- Мисс? — голос старушки, хрипловатый, но мягкий. — Мистер Блэйз просит вас к ужину.
Я не ответила. Взяла мочалку и с силой швырнула её в дверь. Шлёпок о дерево, брызги на кафель.
- Скажите своему «мистеру», что я предпочитаю есть в ванной! — крикнула, но голос дал трещину.
Пауза. Потом вздох за дверью:
- Он ждёт в столовой. Через полчаса.
Шаги затихли. Я вжалась в воду, пока пена не коснулась ноздрей. «Через полчаса». Значит, у меня есть время.
Я натерла кожу до красноты, словно хотела стереть следы его взглядов. Обернулась в полотенце — пушистое, белое, чужое. В гардеробе нашла платье — чёрное, простое, с высоким воротником. Не подарок. Доспехи.
Перед выходом взглянула в зеркало. Лицо всё ещё бледное, но уже не трупное. Глаза... Да, они горели. «Ненавистью? Страхом?» Неважно. Лишь бы не покорностью.
Внизу, в столовой, пахло тимьяном и красным вином. Я сжала кулаки под столом, готовясь к бою.
- Смотрю, тебе даже очень хорошо спалось — прозвучал спокойный, с ноткой устрашения голос Рэйда. Он появился резко и из ниоткуда. Всё так же в своём любимом чёрном цвете. Только теперь никакая маска, не украшала его лица, и капюшон не присутствовал на голове. Его темно каштановые волосы спадали прядями на лицо. Черная майка на бретельках облегало его рельефное подтянутое тело. На левой руке красовалась огромная татуировка в видео змеи, которую насквозь пронзило копьё. На ногах были чёрные джинсы.
- Издеваешься? - недовольно прозвучал мой голос.
Проигнорировав меня, он сел за стол, пододвинув стакан с красным вином к себе ближе . Столовая, залитая мягким светом люстры, внезапно стала ареной войны. Я вонзила вилку в стейк, но не для еды — чтобы сдержать дрожь в руках.
- Голод — лучший учитель смирения, — произнёс Рэйд, отпивая вино. Его пальцы обхватили бокал так нежно, будто это моё горло.
- Смирение? — мой смех прозвучал как звон разбитого стекла. — Ты превратил меня в животное! Живое, но не живущее!
Он поставил бокал, не сводя янтарных глаз.
- Животные не носят шёлк, — кивнул на мое платье.
- А шакалы не притворяются людьми! — я вскочила, опрокинув стул. — Ты сгнил изнутри ещё до того, как убил Антонио. Твои родители, наверное, сгорают от стыда в аду, глядя, как их сынок...
Стол взлетел в воздух прежде, чем я закончила. Тарелки, бокалы, соусник с клюквенным желе — всё рухнуло на пол в какофонии хрусталя и моего крика. Он выхватил пистолет из-под пиджака и выстрелил в люстру. Стеклянные подвески дождём посыпались на нас.
- Молчи, — рычал он, целясь в портрет над камином — в мужчину с его глазами. Выстрел. Холст вспоролся. — Ты не знаешь, о чём говоришь!
- Знаю! — я отступала к двери, под ногами хрустели осколки. — Ты — ошибка. Тот, кого недолюбили. И теперь ты...
Он выстрелил в пол перед моими ступнями. Паркет вздыбился щепой.
- Беги, — его голос дрогнул, будто ломался под тяжестью маски. — Прячься. Потому что если я найду тебя сейчас...
Я рванула наверх, не разбирая пути. Его шаги грохотали за спиной, но странно медленные — будто часть его хотела, чтобы я убежала.
Коридоры коттеджа превратились в лабиринт теней. Лунный свет струился из окон, рисуя на стенах узоры, похожие на паутину. Я влетела в комнату с массивным дубовым шкафом — кабинет? — и затаилась за кожаным креслом.
Тишина.
Потом — скрип двери.
- Я считаю до десяти, — его голос плыл из темноты. — Игра началась, принцесса.
Я прикусила губу, чтобы не закричать. В пальцах зажала бронзовую статуэтку со стола — смехотворное оружие против пистолета. Но если приблизится...
- Пять... — где-то на втором этаже хлопнула дверь.
Мой взгляд упал на стол. Папки с надписью «Контракты». Фото моего отца под стеклом. И письмо с обгоревшим краем: «Прости, Рэйд...»
- Восемь... — уже ближе.
Я потянулась к письму.
- Девять...— голос Рэйда прозвучал прямо за дверью.
Я судорожно схватила письмо, едва различая дрожащими пальцами строки:
«Прости, Рэйд. Я не смог жить с тем, что участвовал в его смерти. Твой отец был прав — мы погубили невинового...»
Сердце ёкнуло. «Невиновного?».Значит, мой отец...
- Десять.
Дверь распахнулась. Лунный свет выхватил его силуэт в проёме: пистолет опущен, но глаза горели, как раскалённые угли. Я метнула статуэтку в окно. Стекло треснуло, ледяной ветер ворвался в комнату, унося с собой клочья письма.
- Нет! — рывком он бросился к столу, пытаясь поймать ускользающие строки.
Я уже бежала по коридору, спотыкаясь о разбросанные книги, сбивая вазы. Лестница вниз, потом — боковая дверь в зимний сад. Метель хлестнула в лицо, снег мгновенно набился в туфли, но я не останавливалась.
Лес стоял чёрной стеной. Деревья, как скрюченные великаны, протягивали ко мне ветви. Я нырнула в чащу, цепляясь за стволы, падая в сугробы. Где-то позади хрустнула ветка — он шёл следом, но медленно, будто давая фору.
«Прости, Рэйд...» — слова отца жгли сознание. Что это все значит? Кто на самом деле мой отец?
Нога провалилась в промоину. Я рухнула на колени, сдерживая стон. Ветер выл, сливаясь с его голосом, доносящимся из темноты:
- Ты прочитала, да? — он приближался, снег хрустел под сапогами. — Теперь ты знаешь, какой я несчастный.
Я встала, прижимая к груди окровавленную ладонь.
- Рэйд, что это все значит? Объясни мне! Кто мой отец и как он связан с тобой?! - крикнула я, что есть силы
Его тень выросла передо мной. Без пистолета, без перчаток. Лицо — бледное, с искажённой болью гримасой.
- Я ненавижу тебя, — прошептала я, отступая к обрыву. Река внизу бурлила чёрной водой.
- Присоединяйся к клубу, — он шагнул вперёд. — Я ненавижу себя ещё сильнее
Рэйд схватил меня за руку в тот момент, когда край обрыва уже осыпался под моими ногами. Он втянул меня обратно с такой силой, что я врезалась в его грудь. Его пальцы впились в мои плечи, дыхание срывалось, будто он бежал километры, а не несколько шагов от дома.
- Ты хочешь умереть? — прошипел он, но в его глазах был не гнев, а что-то вроде паники.
Я вырвалась, отступив к скале. Снег бил в лицо, ветер выл, как голоса погибших.
- Лучше смерть, чем твои игры! — крикнула я. — Почему ты не убиваешь меня? Почему держишь здесь, как…
- Молчи! — он резко развернулся, указывая на дом. — Иди. Пока я не передумал.
Он бросил меня в библиотеке, где огонь в камине уже пожирал поленья. Я заметила: на полке, обычно заставленной классикой, теперь стояла потёртая папка с надписью «1989» — год, когда погибла его семья.
- Кто они? — я ткнула пальцем в фото на столе: семеро мужчин в чёрных костюмах, мой отец — в центре.
Рэйд схватил фото, швырнул в огонь. Бумага скрутилась, оставив пепел с улыбкой моего отца.
- Ты найдёшь только то, что захочешь видеть, — сказал он, но это прозвучало как признание.
Полуночная тишина коттеджа была обманчива — каждый скрип половицы звучал как взрыв. Я кралась босиком, прижимая к груди украденную свечу, чей огонёк дрожал в такт сердцебиению. Тени от книжных стеллажей в библиотеке казались выше, угрожающе нависая, будто хранители запретных знаний.
Мои пальцы скользили по корешкам: юридические трактаты, сборники стихов, старые атласы. И вдруг — знакомое название. «Преступление и наказание». Книга, которую отец читал мне вслух в детстве, смеясь над моими вопросами о Раскольникове. «Преступники тоже бывают героями?»
Я потянула том, но он выскользнул из рук, грохнувшись на пол. Звук эхом прокатился по дому. Замерла, вжавшись в стену, будто могла раствориться в обоях. Сердце стучало в висках: тук-тук-тук — как стук в дверь к роковой правде.
Подняла книгу. Страницы сами раскрылись на пометке — чей-то нервный почерк, чернила выцвели:
«7 грешников, 7 пуль. Справедливость? Или просто счёт?»
Голова закружилась. Семь мужчин. Отец в центре старого фото. Семь пуль. Рэйд, считающий убийства как пункты в чек-листе…
Послышались тяжёлые шаги в коридоре. Я швырнула книгу под диван, но свеча выпала из рук, покатившись к двери. Огонь погас, окутав всё в черноту.
- Ты никогда не слушаешься, — его голос прозвучал сзади, прежде чем руки в перчатках вцепились в мои плечи.
Он прижал меня к стеллажу, книги посыпались на пол. Его дыхание обжигало шею — смесь красного вина и гнева.
- Что ты нашла? — рычал он, но в голосе была паника.
- Ты… ведёшь счёт, — прошептала я, не в силах вырваться. — Как Раскольников. Но он хотя бы сомневался.
Он резко развернул меня, пригвоздив взглядом. В темноте янтарные глаза светились, как у хищника.
— Семь пуль, семь могил, — прошипел он. — Твой отец получит дополнительную восьмую. За то, что породил тебя.
- Породил? — я засмеялась истерично. — Ты думаешь, я его копия?
Его пальцы впились в мои руки больнее цепей.
- Ты хуже. Ты видишь правду… и всё равно защищаешь его.
Где-то в доме пробили часы. Он вдруг отпустил меня, отступив в тень.
- Возвращайся в комнату. Завтра… — голос сорвался, — завтра я покажу тебе, что такое настоящий грех.
Я побежала, не оглядываясь. Но под диваном, среди пыли, осталась лежать книга — а в ней, на последней странице, я нашла вырезку:
«Пожар в поместье Блэйзов: несчастный случай или поджог? Свидетели видели семерых мужчин, покидающих территорию…»