Глава 3
Холод впивался в кожу клыками. Пол — липкий, покрытый плесенью, будто подвал дышал сквозь сырые лёгкие. Я дёрнулась, цепь на запястье звякнула, и где-то в темноте закапало: «тук-тук-тук», будто часы отсчитывали время до конца. Свет фонаря, тусклый и жёлтый, выхватил из мрака решётку. А за ней — «он».
Откинувшись на спинку стула, как король в своём кривом королевстве. Ноги в чёрных ботинках — на столе, пальцы в кожаных перчатках перебирали нож с гравировкой в виде волка. Красная маска снята. Лицо — острые скулы, шрам через бровь, а глаза... Темный янтарь, пропитанный дымом. Смотрел так, будто разворачивал меня по слоям: страх, гнев, любопытство. Темнота давила на веки, но постепенно проступали контуры: ржавые прутья решётки, лужицы на бетоне. Дышала ртом — воздух пах сыростью и железом, словно стены здесь вылизали кровавым языком. Платье, ещё недавно шелковое и лёгкое, прилипло к телу, впитывая холод.
- Приятно видеть тебя в сознании, — голос низкий, с хрипотцой, будто годы молчания оставили на нём царапины.
Я отползла к стене, но цепь на лодыжке звякнула, предательски громко.
- Чего… чего ты хочешь? — голос дрогнул, но я не опустила взгляд.
Он встал, плавно, как тень, и подошёл к решётке. Рука в перчатке протянулась, едва не касаясь моего лица. Я замерла, сердце колотилось так, будто хотело вырваться и упасть к его ногам.
- Я хочу игры. Твоя кровь — ключ к твоему отцу. Его слабости, его страхи… Ты их знаешь.
Я ничего не знаю! — выдохнула я, но дрожь в голосе выдавала меня.
Он рассмеялся. Тихим, тёплым смехом, будто они делились секретом у камина.
- Сомневаюсь в этом, ведьмочка — Ты нужна мне, чтобы он «захотел» умереть. Сам. На коленях. — Пальцем провёл по моим губам, оставив след жжения. — А ты... ты нужна мне, чтобы смотреть, как он это поймёт.
Я дёрнула головой, но его хватка стала железной.
— Я не предам его!
Он рассмеялся. Звук — как стекло по камню.
- Предать? — отпустив меня, он откинулся назад. — Ты уже «моя». Каждую ночь, когда ты просыпалась в поту, думая, что это сон... это был я. Каждое окно, что само открывалось... это был я. Ты уже давно в моей клетке. Просто теперь видишь прутья.
Вы… монстр, — прошептала я, но не смогла отвести взгляд.
— Рэйд, — поправил он, внезапно отстранившись. — Рэйд Блэйз. Запомни это имя. Оно станет последним, что ты прошепчешь перед тем, как твой отец умрёт.
Рука в перчатке протянулась сквозь прутья, коснулась моей щеки. Нежно, будто смахнул невидимую пылинку. А потом — резко сжал подбородок, заставив встретиться взглядом.
Я дёрнула головой, но его хватка стала железной.
- Поспорим? — В его глазах вспыхнуло что-то дикое. — Через три дня ты сама попросишь меня убить его. Ради себя.
Я плюнула. Слюна попала на его ботинок.
Рэйд замер, потом медленно провёл языком по зубам, будто пробуя вкус моей ненависти.
- Хороший огонь. Думала, я люблю покорных? — Шагнул к выходу, тень поглотила его. — Голодай. Мёрзни. Мечтай о моих руках на своей шее. Скоро поймёшь: страх — это единственное, что связывает тебя с жизнью.
Он остановился, не оборачиваясь.
- Если предашь меня, тогда я выкопаю две могилы. Одну — для него. Вторую — для тебя. Красота твоя не спасёт, — пауза, — но будет жаль.
Дверь захлопнулась. Свет погас, оставив меня в темноте с запахом его духов — дым, кедр и что-то горькое, вроде полыни. Я прижалась спиной к стене, дрожа. Но в груди, под рёбрами, где должен быть ужас, — тлел уголь. Тот самый, что он раздул своим прикосновением.
Рэйд Блэйз .
Имя звенело в голове, как клинок о точильный камень.
Опасное.
Прекрасное.
А где-то сверху, сквозь толщу камня, донёсся смех. Глухой, будто земля смеялась вместе с ним.
Тело било в дрожь от холодного бетона на котором я лежала. Пот стекал по моему лбу. Глаза я боялась открывать, думая, что увижу перед собой Рэйда с едкой улыбкой на лице и с ножом, обрисованный кровью моего отца, . Он угрожающем шепотом ласкал мой слух. Кошмары. Я опять вижу кошмары. Вижу перерезанную шею отца ножом Рэйда . Его тела обмякло в объятиях монстра. Вижу мать, которая тоже истекает кровью от рук Рэйда. Он убивает моих родных раз за разом. Они возрождают, а он опять убивает. Возрождают. Убивает. Возрождают. Убивает. Я больше не могу. Не хочу это видеть и чувствовать. Кошмары продолжали вползать в мое сознание.
«Рэйд в моей гостиной. Папины очки разбиты на полу. Сестра… Нет, у меня нет сестры. Но во сне она была — маленькая, в платье с ромашками. Он поднял пистолет. Выстрел. Тёплая капля упала на мою щеку. »
- Нет! — мой крик разбился о каменные стены. Руки сами потянулись к прутьям решётки, били по ним, пока костяшки не онемели. — Выпустите! Выпустите, я не вынесу ещё одного…
Голос сорвался в истерический шёпот. Я скользнула на пол, обхватив колени. Ногти впились в кожу, но боль не помогала. В горле стоял ком — будто проглотила осколки того самого купола.
Они снова здесь.
Не он. Они.
Призраки из сна: отец с пустым взглядом, мать, которую я уже не помнила , даже соседский пёс, что лаял на меня в детстве. Все — с дырой меж глаз. Все — с янтарными искрами в ранах, как следы его пуль.
- Это не настоящие… — бормотала я, тряся головой, но воздух упрямо пах железом. Я вытерла лицо — ладонью. Кровь? Нет. Пот. Просто пот. Но тело не верило. Желудок сжался, меня вырвало в угол подвала. Жёлчь смешалась с пылью, оставив на полу узор, похожий на усмешку.
Часы не работали, но я знала — прошла ночь. Света не было. Только пляшущие тени от далёкой лампы за дверью. Я прижалась лбом к коленям, качаясь в ритме своего дыхания: вперёд — «я-не-сойду-с-ума», назад — «он-убьёт-нас-всех».
Глаза горели. Веки будто засыпаны пеплом. Но сомкнуть их — значит снова увидеть его. Рэйда с пистолетом. Рэйда, который в кошмаре целовал меня, прежде чем выстрелить. Рэйда, чьи руки в перчатках ощущались на коже даже сейчас, будто он оставил невидимые ожоги.
К утру дрожь стала частью меня. Язык прилип к нёбу, а в ушах звенело, как после взрыва. Но когда дверь скрипнула, я не подняла головы. Боялась, что это галлюцинация — ещё одна уловка разума, который медленно крошится, как сыр под тёркой.
— Уже утро, принцесса, — его голос. Настоящий. Я не ответила. Просто прижалась сильнее к стене, словно могла провалиться сквозь неё.
- Ты пахнешь страхом, — он бросил на пол бутылку воды. Она покатилась к решётке. — И гнилью.
Мои руки дрожали, когда я налила воду в рот. Пролила половину. Жидкость казалась сладкой, как будто он подмешал туда что-то. Яд? Но мне было всё равно.
- Посмотри на меня, — приказал он мягко.
Я подняла глаза. Его янтарный взгляд скользнул по моему лицу — синяки под глазами, потрескавшиеся губы, спутанные волосы. Что-то мелькнуло в его глазах. На миг — почти человеческое. Но исчезло, сменившись ледяной насмешкой.
- Интересно… сколько дней продержится твой разум? — Он присел на корточки, чтобы быть со мной на одном уровне. — Держу пари, что отец сдастся раньше, чем ты сломаешься.
Я швырнула в него пустую бутылку. Слабо, неточно. Та разбилась о стену.
- Убей меня сейчас! — прохрипела я. — Или я сама…
Он рассмеялся. Встал, поправил перчатки.
- Ты не умрёшь, пока он жив. Ты — его боль. А я хочу, чтобы он чувствовал, — он повернулся к выходу, но добавил уже из темноты: — Спи. Следующий сон будет… особенным.
Дверь захлопнулась. Я впилась ногтями в плечи, пытаясь остановить дрожь. Не спать. Не спать. Не…
Но сознание уже плыло. А в углу подвала, где лужа воды смешалась с пылью, отражались темно янтарные глаза.
Сколько прошло времени? Час? А может неделя с тех пор, как я нахожусь в подвале? Мои глаза уже привычно могут разглядеть каждую деталь этого подвала. Уши слышат каждый шорох, капельки воды, что неоткуда капали на ржавое железное ведро в конце подвала, создавая раздражающий звук, но уже не так и раздражал. Тело моё стало куда худее, хоть Рэйд меня и кормил 1 раз в день протухшей едой. В первое время меня конечно же выворачивало, но потом, когда я поняла, что другого пути нет, и чтобы совсем не умереть от голода - привыкла. В какой-то момент для меня это стало лакомым кусочком. Со дня похищения моё тело ни разу не ощутило свежесть воды. На теле были ссадины, грязь и запекшая кровь. Да, я глубоко царапала себя во время галлюцинаций и кошмаров. На голове были спутавшиеся грязные волосы, превратившиеся в комок. Голос осел, от криков каждую ночь. Свое лицо я и совсем забыла, меня уже не волновало, как я выглядела. Что я хотела? Я хотела умереть. Встретить маму в раю, или в аду, это не важно. Но надеюсь, что Рэйд точно попадет в ад, ведь только там место чертям. Я хочу его убить. Хочу его смерти. Хочу ощутить привкус его крови на своих губах. И я обещаю, что отомщу.
Рэйд вошёл, как всегда — беззвучно, будто материализовался из мрака. В руках он нёс ведро, от которого струился пар, смешанный с ледяным дыханием воды. Зеркало в потёртой оправе он поставил у моих ног, словно издеваясь над самой идеей отражений.
- Четыре месяца, — бросил он, наблюдая, как цифра оседает в моём сознании. — Ты даже не считала дни. Неблагодарно.
Я не отреагировала. Месяца? Дни слились в серую массу, где единственным маркером были его визиты: иногда с едой, иногда с вопросами, чаще — с молчанием. Посмотрела в зеркало. Лицо — бледное, с тенями под глазами, волосы — тусклые, спутанные. Но глаза… глаза всё ещё горели. Живые.
- Мойся, — приказал он, отпирая решётку. Цепи на лодыжках звякнули, но остались.
Я встала не дрогнув. Платье, пропитанное потом и страхом, упало на пол с шелестом, будто сбросило кожу. Моё тело, исхудавшее, но всё ещё изящное, обнажилось. Рэйд не моргнул. Его глаза — янтарные, как пламя в пещере — скользили по рёбрам, впадине живота, шраму на бедре. Не похоть. «Инвентаризация».
Я опустила мочалку в воду. Лёд обжигал пальцы. Первый вздох — резкий, как удар, — и я провела жёсткой щетиной по плечу. Кожа покраснела, но грязь отставала. Лавандовый запах мыла смешался с сыростью, создавая абсурдный контраст: уют против тлена.
- Медленнее, — прошипел он. — Ты сдираешь кожу.
Я проигнорировала. Тёрла грудь, бёдра, шею, будто хотела стереть и его присутствие. Пена стекала розоватой — вода смывала кровь из-под ногтей, которой я не помнила.
Вдруг он вскипел. Вырвал мочалку, сжал мне руку так, что кости хрустнули.
— Ты всё портишь, — его голос дрогнул.
Он начал мыть меня сам. Жёстко, методично, будто чистил оружие. Но там, где мочалка касалась моей спины, его пальцы слегка дрожали. Дыхание — горячее, рваное — обжигало шею. Я чувствовала, как его тело напряжено, как буддистский лук перед выстрелом.
- Ты… боишься прикоснуться, — прошептала я, не оборачиваясь.
Он замер. Мочалка соскользнула к моей талии, задержалась на шраме — старом, от детской аварии.
- Молчи, — прошипел он, но это прозвучало как мольба.
Он вытер меня грубым полотенцем, избегая глаз. Швырнул сорочку — белоснежную, мягкую, пахнущую его дымом. Носки оказались шерстяными, греющими пальцы, которые он сам когда-то сковал цепью.
- Тридцать минут послушания, — сказал он, уже в дверном проёме. — И ты получишь свободу.
- От чего? — мой смех был хриплым. - От надежды?
Он обернулся. В его взгляде вспыхнуло что-то дикое, почти отчаянное.
- От темноты, — ответил он, и это прозвучало как признание.
Дверь захлопнулась. Я прижала сорочку к лицу — ткань впитала запах его ярости и полыни.