неловкость и искренность
Три дня.
Три дня Фурина ловила на себе взгляды Нёвилетта в зале суда, три дня их случайные встречи в коридорах Палаты заканчивались неловким молчанием. И вот теперь она стояла перед его кабинетом, сжимая в руках...
— Буфет? — Нёвилетт поднял глаза от документов, увидев в дверях Фурину с настоящим резным буфетом в миниатюре, аккуратно упакованным в подарочную бумагу с морскими узорами.
— Это... метафора, — выдавила она, ставя нелепый подарок на его стол.
Тишина.
Он отложил перо.
— Ты принесла мне мебель в качестве извинений.
— Ну, ты же сказал... что тебе нужен буфет... — её голос стал неестественно высоким.
Нёвилетт медленно встал, обходя стол. Фурина невольно отступила на шаг, пока её спина не упёрлась в стену.
— Я думал, — он говорил тихо, почти шёпотом, — что после всего, что было между нами... ты перестанешь прятаться за глупыми шутками.
Её сердце бешено колотилось.
— А если я не знаю, как иначе? — вырвалось у неё. — Четыреста лет я играла роль, Нёвилетт! Я не помню, как быть *настоящей*.
Его рука поднялась, остановившись в сантиметре от её щеки.
— Тогда научись. Сейчас. Со мной.
Фурина закрыла глаза, чувствуя, как дрожь проходит по всему телу.
— Я... боюсь разочаровать тебя.
— Ты не могла бы, даже если бы попыталась.
Когда она открыла глаза, он стоял так близко, что она видела золотые искорки в его синих глазах.
— Прости, — прошептала она наконец. — За буфет. За шутку. За... всё.
Нёвилетт наклонился, и его лёгкое, как морской бриз, прикосновение губ к её лбу разом смыло все страхи.
— В следующий раз просто скажи, что боишься.
Фурина рассмеялась, и в этом смехе наконец не было ни капли притворства.
— Обещаю. Но только если ты тоже перестанешь делать это лицо.
— Какое лицо?
— Вот это. — Она передразнила его каменное выражение. — Когда пытаешься скрыть, что тебе больно.
Нёвилетт вздохнул... и неожиданно улыбнулся.
— Договорились.