19. Лицо и девушка
2010 год, мне семнадцать лет
Жизнь разделилась на «до» и «после»: на жизнь до сегодняшнего утра и на жизнь после него. Сегодня утром родители сообщили, что выбрали для меня университет. И именно туда я отправлюсь после окончания школы. И больше никаких вариантов нет.
– Какой? – спросила я подчеркнуто-равнодушно, втайне надеясь, что это будет тот же универ, в который собралась Алина.
– Тринити-колледж, – ответили они .
– Не слышала о таком. Он недавно открылся, что ли?
– Да нет, ему уже четыре сотни лет.
– Серьезно? Университету Осло, по-моему, всего двести лет, а он – старейший в Норвегии…
И тут мой взгляд упал на рекламный буклет, предусмотрительно подложенный кем-то на край стола: «Добро пожаловать в Тринити-колледж, старейший университет Ирландии…»
– Нет, – пробормотала я, сжимая в руке вилку и прикидывая в уме вероятность того, что Алина сможет последовать за мной. Скорей всего, эта вероятность стремится к нулю: ее родители не настолько состоятельны, чтобы позволить себе учить дочь в другой стране.
– Мы хотим, чтобы твой английский… – начала мама. Я уже знала, что она скажет и резко перебила ее:
– Мой английский и так более-менее! Этого мало?! Надо, чтобы я еще и к черту на рога отправилась? Мне здесь хорошо!
– Мы уже решили, – с нажимом сказал отец.
– Да плевать, что вы там решили! – вскочила я. Отец поднялся тоже.
– Это оптимальный вариант, Юль, – взмолилась мама. – И Соня туда очень хочет. Мы подумали, что это было бы здорово – не разлучать вас…
– Если Соня туда хочет, то пусть едет. Я останусь в Норвегии, – выпалила я. – И сама решу, куда поступать. Здесь бесплатное высшее образование, куда ни ткнись, так что я не нуждаюсь в ваших указаниях. Я сама решаю, черт побери. Сама!
Ноги вынесли меня из дому и понесли по городу. Пристань, утыканная мачтами яхт – как спина пациента на сеансе акупунктуры; красные дома на берегу синего морского залива, узкие улицы, заваленные снегом…
После обеда ко мне присоединилась Алина, и мы завалились в кафе, требуя латте и сэндвичей. Я наблюдала за тем, как девушка подносит тяжелую кружку ко рту, а потом слизывает с губ молочную пенку. В тот момент казалось, что я готова на все, только бы эти губы продолжали принадлежать мне. Даже на большую ссору с родителями. Даже на побег.
– Что стряслось? Ты бледная, – сказала девушка.
– Ты сможешь поехать со мной в Ирландию?
– Хм… Ну, я скопила немного денег, на билеты хватит, а что?
– Я имела в виду после школы… Учиться. В Тринити-колледже, например.
– Ты шутишь? – улыбнулась она, но улыбка быстро угасла. – Не-ет… Только не говори, что твои родители отправляют тебя в Ирландию…
– Они не смогут отправить меня туда, если я не захочу. Я могу выбрать любой университет в Норвегии, только…
– Только что? – нахмурилась она.
– Только скажи, какой, – закончила я.
Алина остановила на мне взгляд и опустила руку на мое колено под столом.
– Ты останешься здесь ради меня?
Я кивнула.
– Ого, – выдохнула она. – Это так… романтично. Скорее всего, я подам документы в местные университеты. Не думаю, что мне светит учеба за границей. На это нужно слишком много денег…
– Тогда я тоже подаю документы в местные университеты. Что ты на это скажешь?
Девушка склонилась к моему уху и прошептала несколько слов. Потом встала из-за столика и быстро пошла в туалет, не оглядываясь.
Через три минуты, как она и попросила, я последовала за ней, едва переставляя ноги от бурной возбужденности. Вошла в туалет для инвалидов, где она меня поджидала, стянула леггинсы с ее бедер и развернула спиной. Она тихонько хихикала, упершись руками в стенку над бачком унитаза.
Можно заниматься сексом, при этом не соприкасаясь кожей. Теперь я знала как. Просто надев медицинские перчатки. Ягодицы девушки раз за разом ударялись о мои руки, но те были надежно защищены перчатками. Я сжимала ее грудь через ткань свитера. Никаких прикосновений. Идеальное преступление.
– Трахаемся в туалете для инвалидов, и кто мы после этого? – расхохоталась Алина, когда праздник кончился, и все пуговицы были застегнуты.
– Инвалиды, – ответила я. – У тебя травмирована зона мозга, отвечающая за моральные установки, ну а со мной и так все ясно: девушка-аллергик.
– Здесь просто места больше, – сказала Алина, когда перестала истерично хихикать. – Ну и не делать же это в туалете для мам с детьми. Не трахаться же на пеленальном столике… Ты согласна?
Я не могла ничего ответить: умирала от смеха.
* * *
Все закончилось так же резко, как и началось. О наших отношениях с Алиной узнала Вика-Ортопедический-Воротник. И молча смотреть на то, как её сестра крутит любовь с той, по чьей милости она пропустила половину игрового сезона, она не собиралась.
Не знаю, как ей удалось, на какие кнопки она жала, за какие ниточки дергала, но она смогла посеять сомнения в душе Алины. Смогла заставить думать, что я с ней только для того, чтобы насолить самой Вике.
Алина начала избегать меня, а потом и вовсе перестала отвечать на звонки. Несколько раз я приходила к ней домой, но неизменно натыкалась на Вику, которая со своей фирменной улыбкой мудачки сообщала мне, что Алины нет дома.
«Если ты решила порвать, то скажи это в лицо и не заставляй унижаться», – написала я в сообщении. Кажется, это было двадцать первое неотвеченное по счету. Однако на этот раз Алина среагировала. Час спустя она возникла на пороге и, ткнув меня пальцем в грудь, сказала:
– Ты сказала Вике, что трахнешь меня, еще до того, как познакомилась со мной! Что ты вообще можешь знать об унижении?!
– Господи, – выдохнула я. – Это была просто злость, я несла первое, что лезло в голову!
– А может быть, это был план?
– Какой еще план, если до тебя я ни к кому не прикасалась? И даже не думала, что когда-нибудь смогу!
Девушка рассмеялась мне в лицо.
– Вся эта история с аллергией – знаешь, что я о ней думаю? Это просто сказочки для глупой девочки, которая вообразила, что будет у девушки первой – а значит, особенной.
– Ты и была у меня первой, Алина! – сказала я так громко, что услышала, наверное, вся улица. Я сделала к ней шаг, но она отпрянула, не позволяя прикоснуться.
– Ты не носишь перчаток, ты не принимаешь никакие лекарства, ты не похожа на больного человека. Просто сбегаешь под душ после каждого секса. Юль, просто признайся, все, что ты говорила мне, – это чушь собачья, чтобы затащить меня в постель? Чтобы выглядеть особенной? Ни на кого не похожей?
– Зайди, и мы спокойно обо всем поговорим, – сказала я, глядя в проем двери на улицу и молясь, чтобы родители или Соня не заявились прямо сейчас домой.
– Я не буду заходить. Хватит. Я жалею, что не поверила Вике сразу…
– Твоя сестра – долбаная тварь! – не сдержалась я, раздражаясь все больше.
Глаза девушки вспыхнули голубым огнем, и она дала мне пощечину. Сильную, звонкую. Ее рука прижалась к моей щеке на долю секунды, но этой доли хватит для огромного ожога…
– Оставь в покое мою сестру! И меня тоже! Не звони больше! Все кончено! – закричала она, развернулась и зашагала прочь. Ее плечи затряслись от рыданий.
Лицо или девушка? Здоровье или девушка? Родители или девушка? Или я бегу за ней и потом расплачиваюсь. Или возвращаюсь домой, умываюсь горячей водой, как примерная девочка, – но теряю Алину.
Мне предстояло сделать выбор, и я выбрала Алину. Я выбежала на улицу, позабыв даже про куртку.
– Алин! Остановись!
Она прибавила шаг, почти побежала, спотыкаясь на снегу. Я догнала ее и схватила за руку. И она остановилась как вкопанная, глядя на наши ладони. Я редко брала ее за голую руку, не хотела рисковать лишний раз.
– Мне нужно вернуться домой, прошу тебя, – взмолиласт я. – Иначе уже сегодня я окажусь в больнице. А мне нельзя подвести команду, Алин… Пожалуйста.
– Так и вали домой!
– Я не уйду, пока мы все не обсудим.
– Нет, Юль, нет! Я больше не играю с тобой в эти игры.
– Я покажу тебе свои медицинские документы! Хочешь поговорить с моими родителями? Они подтвердят…
Алина выдернула руку из моих пальцев и побежала дальше. И я неслась за ней, удаляясь все дальше от своего дома и от спасительного источника горячей воды. Прошло уже минут восемь, а может, и девять с того момента, как девушка залепила мне пощечину. Вряд ли мы успеем поговорить, все без толку. Она ускользала, как песок сквозь пальцы.
Осознание обреченности наконец настигло меня: я уеду сегодня в госпиталь при любом раскладе…
И тогда я ускорила шаг, нагнала ее, схватила за плечи, развернула к себе и впилась губами в ее рот. Потом в ее подбородок, соленый от стекающих по нему слез. В ее щеки, лоб…
– Юль, – пробормотала она, шокированная происходящим.
Мы никогда не целовались. Трахались – да, сколько угодно, но ни разу не целовались…
– Юль, – повторила она, изумленно глядя. А потом сомкнула руки на моей шее и ответила на поцелуй. И рассмеялась – счастливо, удовлетворенно.
Наверно, она чувствовала себя победительницей. Наверное, она была рада, что я наконец прекратила свою странную игру и теперь мы можем просто целоваться. Как все нормальные люди…
– Боже, как же я этого ждала! Как же я этого хотела, – улыбнулась она и снова прижалась губами к моим губам.
Поцелуй. Первый, последний и просто удивительный. Только жаль, что вкус ее губ неотделим от боли. Сначала будет просто покалывание. Потом жжение. Потом пожар во рту, будто я хлебнула кислоты…
Я вынула телефон и набрала номер скорой, диктуя им свой адрес. Алина по-прежнему стояла напротив, впившись в меня руками. Она положила ладонь на мою щеку – на ту самую, по которой не так давно съездила. Я улыбнулась ей, подергала за локон волос, коснулась подбородка.
– Мне нужно идти, Алин.
– Что… Почему?
– Пора расплачиваться за поцелуй…
– Нет! Опять ты за свои игры! Юля!
Я развернулась и зашагала к дому, неся в себе свою боль, как бомбу – осторожно и медленно. Еще никогда мне не было так плохо.
– Юля! – кричала она вслед. – Господи, какая же ты овца! Неужели твои выдумки стоят наших отношений?!
Я ускорила шаг. Первый из волдырей на щеке уже лопнул. Алая капля упала в снег. Но Алина не видела этого. А я не решалась обернуться и показать ей лицо. Не хотела, чтобы она увидела меня такой – больной, жалкой, истекающую кровью. Наверное, в этом и была причина: пусть лучше ненавидит, чем жалеет. Что угодно, но не жалость.
Алина звала меня, но решила не бежать за мной. Девочка-выдумщица вернется к ней, как только наиграется в свои игры. Ведь так? Однажды она устанет корчить из себя уникальную и вернется. Если, конечно, она захочет принять ее. Если, конечно, она сможет простить ей мудацкое поведение…
– Я не прощу тебя! Катись ко всем чертям, Юлия!
* * *
– Алина спрашивала обо мне? – поинтересовалась я у родителей две недели спустя, как только ожоги зажили, и я смогла шевелить губами.
Оказалось, что нет. И мне она тоже не звонила.
– Я согласна уехать в Ирландию, – сказала я, глядя в стену больничной палаты. Боясь, что если подниму взгляд на родителей, то расплачусь, как маленькая.
– Я уверена, ты не пожалеешь, милая, – сказала мама. – Я уверена, что там найдется все, что тебе нужно.
– Лепрекон в зеленой шляпе, исполняющий желания?
– Или четырехлистный клевер, – улыбнулась в ответ мама. – Соня будет счастлива.
«Ну хоть кто-то будет счастлив», – подумала я.