18. Спасение
2009 год, мне шестнадцать лет
Я впечатала эту мразь в борт, а потом разбила ей лицо хоккейной клюшкой. Игру остановили, меня отправили на скамейку до конца игры, а Вику увезли на скорой. Отличное завершение сезона. Ну, не считая того, что мать плачет второй день…
Мои родители всю жизнь поощряли мои занятия хоккеем. Я пошла в спортивную школу в шесть лет. Мне нужна была социализация, нужны были друзья, нужен был спорт, чтобы снимать стресс и не быть размазней. И хоккей был одним из тех немногих видов спорта, где мне не пришлось бы носиться по полю в коротких шортах и майке, рискуя заработать ожоги от прикосновений с другими игроками. Я выходила на лед, завернутая в экипировку с ног до головы. В ней я чувствовала себя защищеной, свободной, такой, как все. Если бы у меня забрали хоккей, у меня бы забрали жизнь.
Но после случая в доме Карнауховых меня все чаще одолевали вспышки беспричинной агрессии, которую не могли утихомирить ни доводы здравого смысла, ни мой психотерапевт Линдхардт, ни мольбы матери. Эта агрессия стала сопровождать меня повсюду, включая лед. Я всегда играла жестко, но с холодной головой. Но после происшествия в доме Карнауховых что-то переключилось в моих мозгах. Какое-то колесико сдвинулось, нарушая ход всех остальных.
Холодная голова? Уважение к противнику? Честная игра? Пф-ф, что дальше? Начнем дарить друг другу леденцы и котяток? Вперед, я не буду. Я скорее размажу по борту любого, кто встанет мне поперек дороги.
Тренер сначала порадовался такой перемене. Мол, один отчаянный сорвиголова в команде еще никому не мешал. Потом, после того, как меня регулярно начали выкидывать на скамейку, тренер потребовал «играть чище». И я играла так чисто, как могла: крови на льду нет – значит, чисто…
Пока одной засранке из клуба Святого Олафа не вздумалось потягаться со мной. О Вике Измайловой я знала только то, что она самая здоровенная и задиристая участница в команде противника и у нее отпадная старшая сестренка, которая не пропускала ни одного матча.
«Я вертела твою мамочку на своем члене, и вагина у нее все еще ничего», – сказала мне Вика, глядя прямо в глаза, когда мы разыгрывали шайбу. Это было последнее, что она произнесла в тот день. Правда, еще были хрипы, которые она издавала, когда поперхнулась собственной кровью…
«У твоей сестренки, думаю, вагина тоже ничего. Хочешь, я расскажу тебе, как только проверю?» – прошептала я Вике, перед тем как нас наконец разняли. На льду после этой игры осталось огромное красное пятно, которое так и не смогли оттереть до следующего матча.
– Юля, у Вики сотрясение и травма шеи, – сказала мать следующим утром. Она связалась с её семьей и даже ездила в госпиталь проведать эту овцу. – Девочка вообще могла остаться калекой, ударь ты ее чуть сильнее. Если это будет продолжаться, то хоккей для тебя закончится.
«Рассказать тебе, на чем она хотела тебя повертеть?» – возразила про себя я, но вслух ничего не сказала. Моя мать слишком добра, чтобы слова вроде этих касались ее ушей. Пусть думает, что это просто беспричинная жестокость…
Меня дисквалифицировали, отстранили от тренировок, хорошенько проехались по ушам, вынесли мозг родителям, обязали пройти курс по управлению гневом и даже предложили проведать в больнице Измайлову, взывая к моей совести.
Моя совесть была нема и глуха, но к Измайловой я все-таки заехала, опасаясь окончательно испортить отношения с тренерским составом.
И не зря.
У Вики в палате сидела его сестра собственной персоной. Я видела ее издалека несколько раз, но еще никогда так близко.
Да, она оказалась не просто симпатичной, а такой, что просто дух захватило: девочка-кошечка с чокером и «хвостом» на макушке, светлые волосы и глаза, синие, как море. Ощущение было такое, будто меня столкнули с обрыва, и теперь я стремительно падаю: сердце где-то в желудке, кишки узлом…
– Посмотри, что ты сделала с ней! – сказала она, резко поднимаясь с кровати, – аж волосы в стороны разлетелись. – Дура!
Я отшатнулась, опасаясь, что девчонка съездит мне по лицу, а загреметь в больницу с ожогами совсем не хотелось.
– Еще шаг, и я сделаю с тобой то же самое, – сказала я.
– Будешь угрожать ей, тварь, и я из тебя бургер сделаю, – очнулась Вика.
Очень смешно было слышать это от девушки, чья голова торчала из ортопедического воротника, напоминая огромное мороженое на вафельном рожке.
Девчонка смотрела на меня с таким испугом, словно я уже вынула нож из кармана и приставила к ее горлу. Я пренебрежительно хмыкнула и свалила из палаты.
Какие черти занесли меня сюда? И зачем я сказала ей все то, что сказала? Угрожать девчонкам которые прям лапочки – такого со мной раньше не случалось… Ее сестра – овца, но она-то тут при чем?
– Эй, – окликнули меня. – Постой!
Я развернулась и увидела сестру Измайловой, шагающую следом за мной по коридору и одергивающую короткую юбку на бедрах.
– Думаешь, наезжать – это круто?
– Ты первая начала.
– Раз уж на то пошло, первой начала ты, когда врезала Вике клюшкой! У всех на глазах!
– Раз уж на то пошло, то первой начала Вика, когда открыла свой рот. Твоя сестра – тупорылая и просто получила по заслугам.
– Тогда зачем ты здесь? Ни с того ни с сего решила проведать тупорылую? – насмешливо сказала она. – Или все-таки совесть замучила?
– Как тебя зовут? – перебила ее я.
– Алина, – ответила она.
– Алина, передай Вике, что мне жаль. Но если она еще раз откроет свой гребаный рот, то я распилю ее клюшкой пополам. У всех на глазах.
Я ждала очередного взгляда затравленной зайки, но Алина вдруг улыбнулась, кокетливо накручивая волосы на палец. Потом рассмеялась. Потом посмотрела очень заинтересованно.
– Может, все-таки сама скажешь ей? Раз уж ты здесь. А потом, может быть, помиритесь? А потом… может, выпьем кофе в холле? Если ты не спешишь.
* * *
Алина просто предложила мне выпить с ней кофе, а я уже видела, как впиваюсь в нее губами, как погружаю пальцы в ее волосы, и вторгаюсь в нее – нетерпеливо, резко. Как мы трахаемся до потери пульса. Как лежим потом на кровати с переплетенными руками и ногами…
Но все это тебе не светит, девочка с аллергией на прикосновения.
Я отказалась пить с ней кофе. Краснея от собственных мыслей, возбуждённая и с сбитым дыханием, напридумывала отговорок и свалила из госпиталя, едва не рыдая.
Наверно, я так и умерла бы печальной девственницей, если бы бог не послал мне ангела-хранителя. Ангела-хранителя по имени Кристина. То, что мы вообще нашли друг друга на этой Земле, до сих пор кажется мне невероятным.
Однажды я серфила в Интернете, выискивая любые крупицы информации по запросу «аллергия на прикосновения», и наткнулась на коротенькое сообщение восьмилетней давности на каком-то заброшенном форуме, посвященном кожным заболеваниям. И вот там-то, среди триппера, бородавок и фотографий всевозможных прыщей, которые пользователи выкладывали туда в надежде получить диагноз без врача, – сиротливым особнячком затесалось сообщение от некой Крис84:
«Мне тошно вас всех читать. Моя рука приклеилась к лицу в жесточайшем фейспалме, и я не могу оторвать ее уже полчаса. Вы правда думаете, что прыщи – это крест на личной жизни, а папилломы на члене – повод покончить жизнь самоубийством? Что за чушь? Даже такой уникальный и неповторимый фрик, как я, обрела свое счастье, а у меня – аллергия на прикосновения, черт побери. Я покрываюсь ожогами там, где ко мне прикасается другой человек. Моя жизнь – хуже жизни вампира. Тот боится только света, чеснока и серебряных пуль, а я могу сдохнуть практически от всего, включая рукопожатия и поцелуи в щечку. Страшно? О да. Однако я набиваю это сообщение, держа на коленях самую горячую красотку во всем Сиднее. Как вам это, нытики с папилломами на члене?»
Мои пальцы дрожали, когда я наспех регистрировалась на этом уже заброшенном форуме, чтобы получить доступ к личной информации Крис84. Я молилась, чтобы она оставила там хоть какие-то координаты. Чтобы боженька сжалился надо мной хотя бы один раз.
И Он сжалился, приподнял стакан и подмигнул мне, улыбаясь в седые усы. В профиле Крис84, в строке «о себе» был прописан адрес электронной почты.
* * *
Крис ответила на мое письмо практически мгновенно. Она поспешила поделиться, что горячая вода творит чудеса, а восковые спреи, обволакивающие руки тонкой пленкой, избавляют от проклятых перчаток. Выложила мне все, что знала. Стала моим самым лучшим другом, сообщником, Мессией.
Она словно возродила меня из пепла. Как пациенты упоминают в молитвах врачей, спасших им жизнь, так и я была готова молиться за здравие Кристины Блант.
Три месяца спустя после знакомства с Крис мы с Алиной оказались в одной постели и – я не просто выжила. На мне не осталось ни единого ожога. Только синяки на шее. И царапины на спине. И розовый туман в голове – густой и плотный.
Потом я написала Крис письмо, состоящее практически из одних восклицательных знаков. И она ответила мне: «На здоровье, бро, я рада, что смогла помочь». Вот так вот просто. Как будто сигаретой поделилась, а не подарила целый мир со всеми его прикосновениями, объятиями, поцелуями, царапинами, засосами, мозолями, безумством, свободой.
* * *
Одна девчонка чуть не убила меня. Другая – спасла. Однажды Алина вошла ко мне в душевую и пришла в полный восторг от горячей, как пекло, воды.
– Ничего себе температура, – взвизгнула она, но выскакивать из-под струй не стала. Встала рядом, извиваясь и пританцовывая. С тех пор мы часто занимались сексом прямо под душем, задыхаясь от густого пара. Тринадцать минут превратились в часы.
Потом мы выходили оттуда и, натянув одежду и повесив на лица самые невинные улыбочки, ели перед теликом пиццу или раскладывали учебники и готовили уроки.
Алина зачастила к нам в гости, родители с нее пылинки сдували: надо же, дочь сдружилась с девочкой, слава богу, она не возненавидела их, слава богу, она не увлекся девочками…
Они не подозревали, чем мы занимаемся, пока однажды я не забыла в душевой ее нижнее белье. А на следующее утро не нашла его там, где оставила! Проклятье! Сердце ушло в пятки, когда я наткнулась на рыдающую на кухне маму и позеленевшего от шока отца, прижимающего ее к груди и оправдывающегося непонятно за что.
Потом до меня дошло, что мама заподозрила отца в измене, и мне пришлось собрать в кулак всю свою смелость и объявить, что этой мои, черт бы его побрал, трусы и бюстгальтер.
Да. Именно это. Да, вы правильно услышали. Нет, я не чокнулась. Да, я помню про свою болезнь. Нет, я не сижу на наркотиках и не брежу…
Краснея и бледнея, я рассказала им про Кристину Блант и ее «лавку волшебных секретов». Про кипяток и восковой спрей. И про то, что ожогов можно избежать, если очень захотеть. И что мы с Алиной занимаемся тем, чем однажды начинают заниматься все люди, – что в этом такого?
Мама схватилась за сердце. Папа налил себе полный стакан крепкой выпивки. А потом они заявили мне, что не будут смотреть на то, как их дочь гуляет по натянутому канату, играя со смертью. И что Алине приходить больше не стоит. И что все это так опасно, так опасно! И о секретах Крис они слышать ничего не хотят…
Я развернулась и молча вышла из кухни. Я скорее откажусь от кислорода, воды и тепла, чем отрекусь от Алины, от Крис и от той свободы, что они мне подарили.