17. Триггер
Незнакомка в розовом лифчике, сжимающая в руках одну из моих футболок и изучающая фотографии на стене комнаты – знала ли она, какой смертельный номер затеяла? Вот уже два года порог этой комнаты переступала только одна девушка – Екатерина Голышева (ну и сестра, постоянно таскавшая мою одежду и не имевшая ни малейшего представления о личном пространстве). И если бы Катя узнала об этом вторжении, то остаток вечера мне бы пришлось провести в качестве рефери.
Девушка резко обернулась на звук моих шагов и, прижимая футболку к груди, нервно заметила:
– Как насчет того, чтобы научиться стучать?!
И в этот момент произошли сразу две странные вещи: мне вдруг стало тяжело дышать, и пронзительная, нестерпимая боль прострелила левую руку – ту самую, на которой не было двух пальцев. Я сжала ее в кулак и спрятала в карман.
Что, черт возьми, это было? На что такая реакция? Ведь не на эту вот малолетку, испуганно переводящую глаза с меня на фотки и обратно. Она нервно отступила и еще сильнее вцепилась в футболку: пальцы дрожали. У ног лежала упавшая кофточка, залитая какой-то жидкостью, скорее всего, выпивкой. Все ясно, Соня притащила ее сюда переодеться и вручила одну из моих футболок – черную, с ярко-красным логотипом «Under Armour» на груди. Та самая, которая была на мне, когда мы с Катей впервые занялись сексом, и которую Катя потом носила весь следующий день, утопая в ней, как в платье. Забавная ирония: теперь другая собирается надеть ее поверх своей довольно-таки симпатичной груди. Надеюсь, Катя уже достаточно выпила и не заметит этой вопиющей наглости.
– Стучать? В дверь своей комнаты? – раздраженно переспросила я и вышла.
Девчонка вылетела из моей комнаты меньше чем через минуту и тут же принялась извиняться. Ее голос снова заставил бушевать во мне какие-то странные искры, бегавшие по позвоночнику и оседавшие в кончиках пальцев.
– Мы нигде раньше не встречались? – спросила я, заставляя себя дышать ровно.
Нигде. Она отмела все возможные варианты. Все лето готовилась к поступлению.
– Первокурсница? – предположила я.
Она самая.
– Веселись, – сказала я, вошла в свою комнату и закрыла дверь. Прислонилась лбом к стеклу окна, пытаясь успокоить растрепанные нервы. Внезапно мне в голову пришла мысль о пожарной лестнице: интересно, если вдруг понадобится сбежать из этой квартиры, смогу ли я?
И тут до меня дошло, что это паническая атака. Я давно их не испытывала , но они у меня уже случались. В ответ на триггеры.
«Триггер – это нечто, что заставляет снова испытывать пережитый ужас, Юлия , – когда-то объяснил мне мой психотерапевт. – Придется избегать их всеми силами. Ты говоришь, что на тебя накатывает паника и ступор, когда ты слышишь лай собак? Тогда это то, что нам с тобой не стоит слышать. Обычно триггер является частью травмирующего переживания: это может быть плач ребенка, звук бьющегося стекла, некий символ, текст или изображение. Понимаешь? Что-то еще, кроме лая, вызывает у тебя панику, желание спрятаться, испуг, отторжение?»
«Нет, – ответила я тогда. – Только лай».
Очевидно, не только он.
Я переоделась, поставила телефон на зарядку и вышла из комнаты, едва не столкнувшись с этой дюймовочкой, похитившей мою футболку. Она и в самом деле была мелковата: едва доставала до плеча. Как рассерженный воробей, набросилась с какими-то расспросами: она что-то не так поняла и потребовала объяснений.
Я начала объяснять, что к чему, едва не зеленея от очередного приступа паники. Мне вдруг совсем поплохело. Захотелось сбежать. Захотелось отпихнуть ее, захотелось, чтобы она закрыла рот и наконец прекратила мучить меня своим…
Голосом.
Мне становилось плохо от ее голоса.
Я ушла из коридора раньше, чем успела осознать это в полной мере. Вернулась к Кате и принялась нежничать с ней на диване, пока толпа опустошала бутылки и играла в не самые пристойные игры.
Катя вела себя очень дерзко, когда была пьяной. Потеряв всякий интерес к моей груди, Катя сунула руку под пояс джинсов. Я напряглась, но она умело избегала контакта с моей кожей. Просто касалась через ткань трусов. Бесстыдница.
Остатки паники покидали меня, в теле разливалось тепло, близость Кати и ее бесстыдство гасили напряжение. Надеюсь, все уже пьяны настолько, что видят только Егора, пытающегося изнасиловать гитару. Я обвела глазами помещение, и мой взгляд наткнулся на Дюймовочку, забившуюся в кресло на противоположной стороне комнаты. Она сжимала в руке бутылку сидра и таращилась на меня во все глаза. Красная, как помидор. Наверно, увидела все то, на что первокурсницам пока еще не так часто приходится смотреть.
– Новенькая. Правда или действие? – обратился к ней Егор. Я знала, что вопрос будет с подвохом еще до того, как он закончил предложение. – Ты девственница?
Катя громко хихикнула мне в ухо и перевела глаза на новенькую. Та покраснела еще сильнее, начала мяться, опустила глаза, потом подняла их, в панике оглядывая присутствующих.
Боюсь, ее взгляд был красноречивей любых слов. Она в самом деле еще ни с кем не занималась сексом, и теперь это стало известно каждому в этой провонявшей алкоголем комнате. Как печально…
Соня вступилась за нее. Катя, наоборот, подлила масла в огонь, громко спросив, не делают ли первокурсниц из сахара. Потом все кое-как замяли, продолжили игру, и я собралась было утащить Катю в спальню, как вдруг она хлопнула меня по колену и, указывая глазами на Дюймовочку, сказала:
– На этой девке твоя футболка.
Я знала этот тон. Таким тоном обычно зачитывают смертельные приговоры в фильмах.
– Соня дала ей, девчонка чем-то облилась.
– А у Сони закончились чистые тряпки, что ли?
– Они у нее и не начинались, – отшутилась я.
– Юля, – сжала зубы Катя. – Это не смешно.
– Да ладно, – улыбнулась я ей. – А по-моему, очень. Ты ревнуешь не только меня, но и мои футболки.
– Я не ревную твои футболки! – возмутилась она. – Мне просто дороги воспоминания о нас с тобой, которые эта телка сейчас оскорбляет, потея в мою самую любимую футболку.
– Потея? – почти расхохоталась я.
– Еще как. Посмотри на ее фейс. Красный и потный. Да с нее прямо течет. Ткань к сиськам прилипла… Фу… Жаль, что футболка не серая, тогда бы все увидели два пятна у нее под мышками.
Я не удержалась и перевела взгляд на новенькую. Она и в самом деле выглядела разгоряченной. Лоб блестел, щеки порозовели. Но мне не казалось смешным то, что с ней происходило. Она волновалась, ужасно волновалась и не знала, куда себя деть. Смотрела в пол и часто водила тонкой ладонью по лбу. С какой планеты она сюда явилась? Такая испуганная, словно впервые находится среди людей.
Я украдкой изучала ее, пока Катя отплясывала тверк, потея не хуже взволнованной новенькой. Потом она без сил упала рядом со мной, разливая джин-тоник из стакана, и прошептала:
– Смотри, что сейчас будет!.. – И громко, чтоб услышали все, объявила: – Ты! Новенькая! Да! Поцелуй того, кто первым поднимет руку!
Того, что случилось дальше, не ожидал никто. «Жертва» внезапно уронила свою бутылку и с криками «Нет! Не надо!» отшатнулась от бросившихся к ней парней. Споткнулась, шлепнулась на пол, попыталась встать…
– Господи, ты только посмотри на нее, – шепнула Катя. – Умора!
Паника новенькой выглядела комично для большинства присутствующих: кое-кто даже громко заржал, – но только не для меня. Я слишком хорошо знала, что такое панические атаки, что такое ледяные пальцы ужаса, сжимающие горло и превращающие тебя в параноика, готового в любую секунду удариться в бегство…
Мне стало ее жаль, и я вступилась за нее, на ходу придумывая «психованного регбиста» и надеясь, что она окажется умной девочкой и быстро схватится за мою соломинку.
И она схватилась, глядя полными благодарности глазами и улыбаясь нежно, по-детски. Думаю, примерно так она выглядела, когда была ребенком и кто-то из взрослых дарил ей подарки…
И в этот момент я поняла, где видела ее раньше.
Я вспомнила это лицо – все его черты, вплоть до мельчайших пестринок на радужках глаз, вплоть до последней веснушки. Она повзрослела, восемь лет прошло, как-никак, с момента нашей первой и последней встречи. Она перестала быть ребенком. Больше не орала, не дерзила и не считала себя центром Вселенной. И волосы уже не торчали в разные стороны, а были уложены в длинное, идеально прямое каре. И лицо не было заляпано грязью. И что-то случилось с губами – они выглядели немного иначе: полнее и красивее, – но это точно была она.
Валентина чертова Карнаухова собственной персоной. Посреди моей гостиной. В кресле, которое я сама поставила в тот угол. Притопавшая на мою вечеринку. Натянувшая мою футболку. Дышащая моим воздухом, черт возьми.
Валентина Карнаухова.
Мой ночной кошмар.
Мой триггер.
* * *
Я выставила ее на раз-два, как только поняла, что это она. Не знаю, чья нелепая шутка привела ее сюда, но больше ее здесь не будет. Потом я вытащила на кухню Соню и, глотая от одышки слова, спросила, какого черта Валя Карнаухова делает в моей квартире.
– Валя кто? – нахмурилась она.
– Психопатка, натравившая на меня свою псину, если так понятней.
– Боже. – та прижала к груди руки и вытаращила на меня изумленные глаза. – Не может быть. Ты что-то напутала.
Я нервно рассмеялась.
– Не-ет. Только не в этот раз. Это ты привела ее сюда? Зачем?!
– Мы познакомились сегодня днем у подъезда, я и подумать не могла, что это она! Может, ты все-таки ошиблась? Давай найдем ее и прямо спросим… Где она?
– Я выставила ее к чертовой матери.
– То есть? Юля… Блин… Мы взрослые люди… Нужно было спокойно поговорить.
– Спокойно поговорить? – переспросила я. – Ты серьезно? А о чем, прости?
– Я знаю, ты злишься…
– Злюсь? Ты понятия не имеешь, что со мной творится, София.
– И что же? – пискнула она, глядя на меня с тоской и сожалением.
– Она – мой триггер. Меня накрывает паника, когда я вижу ее или слышу ее голос. Хочется сбежать, но сначала – впечатать ее лопатками в стену и заставить заткнуться. Только бы она больше не издавала ни звука!
Я потерла ладонями лицо, потрясенная тем, что сказала. Стоит облачить мысли в слова – и они тут же звучат иначе и гораздо страшнее, чем в голове…
– Юль , – прошептала Соня, обеспокоенно заглядывая мне в глаза – Может, стоит позвонить Линдхарду? Думаю, он консультирует и по телефону тоже.
– Он не скажет ничего нового, – возразила я, не слишком горя желанием возвращаться к психотерапии и снова названивать врачу. – Будет все то же самое, Сонь. Советы избегать триггеров и точка. Ничего лучше с тех пор не придумали.
– Избегать триггеров, – повторила она.
– Именно. Я не хочу слышать лай собак и видеть Валю.
– Это будет сложно, учитывая, что она теперь живет в нашем доме, этажом ниже… Прямо под нами.
– Что, прости? – вытаращилась я.
– Юля, не смотри на меня так, как будто это я ее сюда поселила!
– Проклятье! И надолго она здесь?
– Я н-не знаю, – совсем сникла сестра.
– Надеюсь, ненадолго, иначе кому-то из нас придется менять жилье. И, скорее всего, это буду не я.
* * *
После вечеринки, ближе к трем утра, меня поджидали три обескураживающие новости. Первая – Катя уснула на моей кровати, и мне пришлось довольствоваться диваном, засыпанным крошками от чипсов. Мы могли по три раза на день заниматься с ней любовью, но никогда не засыпали в одной кровати, чтобы случайно не прикоснуться друг к другу.
Вторая – кто-то обблевался в ванной комнате и убирать пришлось мне.
И третья – когда я вышла с сигаретой на балкон, тишина стояла мертвая. Ни проезжающих мимо машин, ни завываний ветра, ни визга диких лисиц, которые приходили в город ночью. И в этой тишине отчетливо был слышен чей-то плач. Сдержанные всхлипывания и глубокие вздохи – так дышат, когда очень-очень хотят успокоиться…
Я перегнулась через перила, вглядываясь в полумрак. На балконе нижнего этажа, прямо подо мной, в скупом сиянии ночных фонарей сидела Валя и плакала.
Я удивилась так, что позабыла про сигарету. Вспомнила о ней, когда начал дымиться фильтр. Швырнула окурок в темноту и он, кувыркаясь, полетел вниз и рассыпался на земле искрами. Скрипнула дверь этажом ниже, и балкон опустел.
Да ладно. Наверное, мне послышалось.
Чудовища не плачут.