Королевство Пепла и Секретов

С тех пор как в стенах замка прошёл тот вечер, когда Цивилис держал на руках свою дочь, прошло всего несколько дней — но казалось, будто мир сдвинулся. Утро в Этарионе было непривычно туманным, и ветер, налетевший с востока, нес с собой зловещее предчувствие. Словно сама земля знала: что-то нарушило древний покой.

Цивилис стоял на балконе своей башни. Под ним простирался город, ещё дремавший в серых сумерках. Он был в полной боевой броне, но его взгляд был не на стенах, не на горизонте — а где-то глубже, внутри. Он чувствовал её. Свою сестру. Где-то там, за пределами света, Анкерита двигалась. И каждый шаг, который она делала в своём мрачном королевстве, отзывался в его душе эхом боли и предчувствием скорой встречи.

Раздался стук в дверь, и через мгновение внутрь вошёл Кайрен — один из немногих воинов, которых Цивилис знал ещё с юности. Он был молчалив, как сама ночь, и всегда приходил тогда, когда слова были излишни.

— Прибыл гонец с восточного форта, — коротко сказал он. — Они видели нечто. Чёрный туман. Пропавшие разведчики. Без следов. Без шума.

Цивилис молча кивнул, не отворачиваясь от горизонта.

— Она приближается, — проговорил он с хрипотцой. — Или посылает своих.

Кайрен молчал. Он чувствовал то же самое. Война приближалась, но не та, к которой их учили с детства. Это было не сражение мечей, а столкновение судеб, памяти и вины, глубинное, почти мифическое.

— Собери совет, — наконец сказал Цивилис. — И… пусть Линет останется в покоях. Сегодня я не хочу, чтобы она слышала о тенях.

Тем временем в одной из самых тёмных частей замка, глубоко под каменными сводами, в библиотеке предков, зажглись факелы. Линет шла по древним проходам, обёрнутая в плащ, с младенцем на руках. Она не послушалась мужа. Она чувствовала тревогу и не могла сидеть сложа руки. Если Анкерита была на подходе, Линет должна была знать, с чем они столкнутся. И она знала, где искать.

Она открыла древний манускрипт, связанный тёмной кожей, пахнущий пеплом и временем. Внутри, между записями о забытых ритуалах и изгнаниях, она нашла имя — Анкерита Карр. Строка, зачёркнутая, но не до конца. Под ней — клеймо изгнанной крови. Описание древнего ритуала, в котором один ребёнок должен быть принесён в жертву, чтобы спасти другого. Она читала и холодела. То, что говорил Цивилис — правда. Их отец действительно выбрал.

Элевис зашевелилась в её руках, издав сонный, мягкий звук, и Линет поспешно закрыла книгу. Сердце стучало так громко, что казалось, его можно было услышать в каждом камне библиотеки.

Тем же вечером, когда луна уже поднялась над Этарионом, Цивилис собрал совет. Генералы, маги, дозорные — все были в зале, где прежде звучали лишь голоса праздников и мира. Теперь — тишина. И в этой тишине он произнёс:

— Мы встретим не просто врага. Мы встретим мою сестру. Королеву теней. Анкериту.

Многие переглянулись. Некоторые впервые услышали это имя. Другие — давно забыли. Но все почувствовали, как ледяная рука сомнения прошлась по их спинам.

— Мы не сдадим Этарион. Не отдадим ей нашу землю. Но мы должны быть готовы к войне, которая не прощает ошибок.

Он сделал паузу, а затем добавил:

— И я пойду вперёд. Один. Узнаю её силу. Её намерения. Чтобы защитить то, что для меня важнее короны.

Маг поднялся со своего места — старик в чёрном, согбенный и молчаливый.

— Если ты пойдёшь один… — прошептал он. — Тени поглотят тебя. Она не та, что была раньше. Она теперь не только плоть. Она не простит. Ни тебя. Ни себя.

Цивилис смотрел на него спокойно.

— Я не прошу прощения. Я прошу мира. Но если она не даст его… я буду стоять до конца.

Ночь опустилась на королевство. А за его границами, далеко в северных горах, среди чёрных шпилей и сломанных ветров, Анкерита стояла у обрыва. Её волосы развевались на ветру, а глаза, подобные углям, были прикованы к звёздам.

Кел вышел из тени за её спиной, как всегда — бесшумно, преданно.

— Он почувствовал тебя, — тихо сказал он. — Он готовится.

Анкерита не обернулась.

— Хорошо, — прошептала она. — Пусть помнит, что значит потеря. Пусть дрожит за свою дочь. За свою жену. Пусть он почувствует то, что я чувствовала в день изгнания.

Её губы дрогнули, и на лице появилась почти нежная, печальная улыбка.

— А потом… я заберу у него всё.

-  -  -  -  -  -  -  -  -

Той же ночью замок погрузился в тишину. Стражники сменяли друг друга на постах, факелы на стенах мерцали, отбрасывая пляшущие тени на каменные коридоры. Над Этарионом простиралось звёздное небо, но даже оно казалось бесцветным — словно само небо затаило дыхание.

Цивилис не мог уснуть. Он стоял у окна, глядя в сторону лесов, за которыми начинались земли, давно потерянные. Там, за пределами того, что ещё называли картой, поднимались руины, в которых теперь шевелилась жизнь — мрачная, искалеченная, подчинённая чьей-то воле. Он чувствовал это — не в умах своих шпионов, а глубже, в крови, в самых костях.

Там была она. Анкерита. Его сестра.

В это же время, далеко за пределами Этариона, в сердце искажённого леса, где стволы деревьев были обуглены, а воздух пропитан пеплом, шелестели чёрные шлейфы платья. Тень скользила сквозь мрак, неслышно, величественно.

Анкерита стояла на краю обрыва. Ниже — ущелье, полное дыма и раскалённой земли. За её спиной сгрудились фигуры в плащах, бесшумные как смерть. Перед ней — Кель, верный, неотступный, стоящий, будто вырезанный из самой тьмы.

Она подняла руку, и ветер мгновенно затих.

— Он начал готовиться, — произнесла она глухо. — Он чувствует, что я иду.

Кель, не поднимая головы, тихо ответил:

— Ты всегда была в его снах, госпожа. Но теперь ты будешь в его реальности.

Анкерита прикрыла глаза. Перед ней всплыло лицо Цивилиса — ещё мальчика, цепляющегося за её платье, прячащегося от отца, и... позже — юноши, которому она так и не простила слабость. Он позволил им сделать это. Позволил миру забыть её.

— Он будет умолять, — прошептала она. — Но слишком поздно. Всё, что он любит, — под угрозой. Пусть почувствует, каково это — терять.

Кель молчал. В его взгляде сквозила боль — старая, сросшаяся с сутью. Но он не осмелился перечить.

Анкерита развернулась, мантия змеёй скользнула по пеплу.

— Начинай. Пусть в сёлах пропадут дети. Пусть ночи станут длиннее. Пусть стены замка услышат шёпоты мёртвых. Он должен понять: тьма идёт не за короной. Она идёт за его сердцем.

А в замке, в покоях Элевис, король тихо стоял у колыбели. Его дочь спала спокойно, губы чуть дрожали во сне. В эту секунду он почувствовал — как в окнах пошевелились тени. Никакой ветер не шевелил занавески. Воздух сгустился, как перед грозой. И он понял.

Она близко.

Цивилис медленно отступил от колыбели. Он больше не мог себе позволить быть просто отцом. Он должен был снова стать тем, кем когда-то боялся стать — человеком, способным дать отпор тьме, даже если в этой тьме кровь его родной сестры.

Он вышел из комнаты, не оборачиваясь. Стражники у дверей молча выпрямились.

— Позовите Верховного мага. Пусть приготовит ритуальный круг.

— Ритуал, мой король? — неуверенно переспросил один из них.

— Да, — голос Цивилиса был холодным как лёд. — Мы зовём свет. Иначе она поглотит нас прежде, чем мы успеем выдохнуть.

Он знал, что война началась.

Но её первый удар будет не мечом, а страхом.

И он должен быть готов встретить её взгляд.

Сестру. Месть. Тьму.

-  -  -  -  -  -  -

— Я хочу, чтобы ты увидел, — сказала она, глядя на Келя. — Не просто выполнил приказ. А увидел, как рушится его мир. Дом за домом. Сердце за сердцем.

Кель кивнул. Он стоял, как всегда, немного в стороне. Его силуэт растворялся в полумраке, только глаза мерцали тусклым светом.

— Я уже послал первых, — произнёс он. — Их никто не заметит. До тех пор, пока будет поздно.

Анкерита медленно обернулась. С порога зала на неё смотрело зеркало, старое и треснутое. В нём не было отражения. Только пепельная мгла.

— Отлично. Пусть весь Этарион почувствует дрожь в земле. Пусть небо опустится, пусть вода в колодцах помутнеет. А он… — её голос стал тише, почти шепот — …он будет слушать, как стены его дворца стонут ночью. Сначала страх, Кель. Потом — истина.

В святом городе наступило утро, но не было солнца. Над замком навис густой туман, и птицы, которые обычно пели у садов, замолкли. Люди замечали: молоко скисает ещё до обеда. Лошади не идут на водопой. Дети плачут без причины. Казалось, сама ткань мира начала трескаться.

Цивилис шагал по главному залу. Верховный маг — седой, с лицом, покрытым линиями древних рун, — ждал его у алтаря света.

— Я чувствую, — сказал король, — как она дышит. Как будто её тень уже у моих ворот.

— Она пересекла границу Трёх рек, — маг кивнул. — Но не одна. С ней идут существа, чьи имена не стоит называть вслух.

— Я знал, что она выжила. Я это чувствовал. Всё это время… — голос Цивилиса дрогнул, но он тут же собрался. — Это я должен был вытащить её. Но я не успел.

Маг посмотрел на него долгим взглядом.

— Ты был ребёнком, Цивилис. Ты ничего не мог изменить.

— Я был братом. И я поклялся защищать её.

Тишина повисла между ними. Только пламя свечей трепетало, будто слышало их разговор.

— Теперь, — продолжил король, — она возвращается. Не как сестра. А как буря. И если я дрогну… хоть на миг… Этарион падёт.

В подземельях замка, за десятью дверями, куда никто не спускался уже много лет, раздался скрип. Запылённый страж снял три печати. Металл скрежетал, словно противился открытию.

Цивилис вошёл сам.

Комната была пуста. Только в самом центре — древняя бронзовая арфа. Он подошёл к ней. На колках — потускневшие символы рода Карров. Он дотронулся до струны.

Нота дрожала в воздухе — низкая, печальная, будто сам замок откликнулся.

— Анкерита, — прошептал он. — Если ты слышишь меня… я не буду молить. Но я не отступлю.

В стенах что-то застонало.

Он поднял взгляд.

Тьма пробуждалась.

И где-то, далеко на холодном севере, Анкерита открыла глаза.