Intradrive

Мой болеметр начал вибрировать и подавать сигнал тревоги так часто, что я совсем перестал его носить. Эта штуковина и правда работала, и ей точно не нравилось мое состояние, мой пульс, моя кожа и те звуки, которые я издавал, когда плакал. Уже несколько раз папа звонил мне именно тогда, когда я лежал на больничной кровати, содрогаясь от рыданий...

Из больницы меня забрали домой, в Атлон, где я с трудом, но пережил ноябрь и декабрь. Наступил январь. Зима была темной и ветреной. Мои дни - однообразными, ровными, похожими друг на друга, будто их готовили по одному рецепту и пекли на одной и той же сковороде.

Я просыпался каждое утро в восемь, Ён А помогала одеться, папа завтракал со мной, потом я читал, учился, сидел у окна или смотрел телек, или делал что-нибудь еще, помогающее отвлечься.

Папа брал меня в шопинг-центры, покупал одежду, водил в кино. Бабушка присылала книги, диски и выпечку. Отец и Чонгук порхали вокруг, как только оказывались рядом.

Я чувствовал себя маленьким ребенком. Особенно когда папа катил меня в кресле-каталке по шопинг-центру, сунув в руки пачку домашнего печенья.

Я и был ребенком. Большим восемнадцатилетним ребенком, который никогда не вырастет. Никогда не обзаведется семьей, всегда будет нуждаться в помощи близких. Всегда будет сидеть в самой высокой башне Стигмалиона и смотреть, как принцы проезжают мимо, торопясь к своим принцессам. А их принцессы не умирают от прикосновений.

Но хватит о грустном.

Мне нравилось, когда в гости приезжал Тэхен. У них с Юнги было сильное сходство: овал лица, форма губ, цвет глаз. Я мог бы смотреть на него часами, даже если бы он решил просто молчать. Хотя молчать - это не про Тэ. Он докладывал обо всем, что творилось в стенах университета и не только. О том, как из университетской лаборатории сбежала мартышка, после чего эвакуировали пол-универа, а животное три часа ловили спецназовцы в защитных костюмах, потому что мартышка была заражена вирусом иммунодефицита. О том, как в их жилом комплексе прорвало трубу, и на нижнем этаже можно было плавать на надувном матрасе. О том, как от Ричи забеременели две омеги сразу!

Только об одном человеке я никогда не спрашивал, и каждый раз, когда Тэхен порывался начать говорить о нем, я останавливал его. Не нужно. Стоп. Радиация. Опасная зона. О Юнги ни слова.

Он засыпал мою электронную почту письмами, но я не отвечал. Он порывался приехать, но я сразу предупредил, что его встретит запертая дверь. Однажды он все-таки явился, но я закрылся в комнате и так и не спустился к нему - не смог себя заставить. Он поговорил с отцом и уехал. Стыдно ли мне было? Ужасно. Но лучше уж испытывать стыд, чем кошмарную боль.

Кто-то когда-то сказал, что пережить смерть человека легче, чем его предательство. Поверьте, это звучит странно только до тех пор, пока вас не предадут. Потом все это очень похоже на истину... я собираюсь сделать это: вообразить, что Бнги не отверг меня, а просто умер. Что мы ехали из дайвинг-клуба и попали в аварию. И теперь его больше нет. Он не отказывался от меня, не прогонял меня, не угрожал мне - он просто умер. Погиб. Тот альфа, который вез меня домой по ночному Дублину. И обещал мне себя. И обещал, что мне ни с кем не придется его делить...

Ох уж эти обещания - они как пепел, павшая листва, капли дождя или пыль под ногами - ничего не стоят.

Хосок поправился и вернулся в университет, а тот, кто его изнасиловал, загремел за решетку. Теперь Хосок готовил выставку новой серии фотографий о жертвах насилия и искал тех, кто хотел бы рассказать свою историю.

Я искренне желал этому омеге всего самого наилучшего. Я умирал от стыда, вспоминая о том, как пытался отобрать у него Юнги, пока он лежал в палате интенсивной терапии с изуродованным лицом и многочисленными травмами. Как я пытался бороться с ним, опуская руки на плечи Юнги.

Наивный. Можно бороться с разъяренным львом, с ревнивой пумой, с взбешенным котом, выпустивший когти. Можно бороться, драться и победить. Но тебе никогда не победить раненого олененка, лежащего у него на руках. Достаточно одного взгляда - и все оружие обратится в пыль.

Хосок рассказал, что они разошлись с Юнги. Мы случайно встретились с ним в кафе госпиталя Святого Винсента, когда я приехал туда на очередной осмотр. Я в кресле-каталке - он с тростью. У меня травма позвоночника и сотрясение - у него переломы ребер и сломанный нос. Красавцы...

Мы сели за один стол, и Хосок сказал, что уже вовсю планирует закадрить своего доктора и что Юнги и я созданы друг для друга. Как Ромео и Джульетта, как Тристан и Изольда... Пф-ф...

Я слушал вполуха, не слишком вникая. Не знаю, что там творится у этой парочки, что за рокировки они устраивают, но я помню, что не успели высохнуть наши гидрокостюмы, как Юнги уже выбросил меня из своей жизни. А еще я помню его состояние у дверей палаты Хосока - он тогда чуть не свихнулся, так переживал... Этого достаточно.

И больше я не хочу обо всем этом думать.

* * *

Операция прошла успешно. Спина и шея потихоньку восстанавливались. Невидимые мастера чинили меня медленно, но верно. Мне с каждым днем становилось лучше. Я выбрался из кресла-каталки и стал ходить с опорной тростью. Гулял по зимнему саду - мокрому и полному слизняков. Ярко зеленела газонная трава, ветер ворошил пушистые головы пальм, умывались дождями вечнозеленые розмарин, лавр и остролист. В кустах мерзли и ждали весны маленькие пташки с алыми грудками...

Здесь, дома, все было спокойно. Здесь никто не выдергивал из тебя сердце, чтобы сначала разбить, а потом растоптать осколки. Никто не ставил на тебя и не охотился за тобой. Никто не посягал на тело и душу.

Но что-то давящее было в стенах родного дома. Что-то очень тоскливое. Возвращаться домой на праздники, чтобы провести время с родителями - это одно. Возвращаться туда, чтобы больше никогда не уезжать, - это другое.

Я чувствовал, что мое место больше не здесь, но не мог найти в себе силы снова вернуться в университет. Снова видеть там его.

Родители подбадривали меня, рассказывали о том, как важно не замыкаться в себе, что бы ни случилось. Чонгук устраивал мне сеансы психотерапии. Тэхен подпевал ему. Бабушка - вот кому сопротивляться было сложнее всего. Она начала твердить, что уже совсем старая и что увидеть меня в мантии выпускницы и четырехугольной академической шапке с кисточкой - ее заветная мечта.

Старая, как же. Носится на спортивной машине, устраивает покерные вечеринки со своими друзьями-стариками и кокетничает с молодыми парнями в гольф-клубах. Не знаю, кто у нас старая, но точно не она.

Без понятия, чем бы все закончилось, если бы мне не написал Джисон и не спросил, как дела.

Я рассказал, что дела так себе. Что в универе меня постигло разочарование и тоска, и я туда больше ни ногой. Он написал, что все скучают по мне и требуют продолжение про принцессу Стигмалиона. Я ответил, что продолжения не будет, потому что принцессу снова бросили в заточение. Слово за слово, и я выложил все, что со мной приключилось. Ну, почти все. Мне нужно было кому-то это рассказать.

«Знаешь что? Не все принцессы нуждаются в спасителе в золотых доспехах. Некоторые, я уверен, могут позаботиться о себе сами», - написал Джисон, а потом взял и приехал меня проведать, чем поверг в шок моих родителей.

Они смотрели, как я гуляю по саду, а потом пью на кухне чай с незнакомым двухметровым синеглазым парнем, с которым познакомился в Интернете, - и страшно нервничали. Можно сказать, молчаливо истерили. Хотя Джисон был само очарование, держал десертную ложку, оттопырив мизинец, цитировал классиков и выглядел приличней некуда.

Потом Джисон сказал, что ему пора, и попросил проводить до машины. И там сказал, что в университет стоит вернуться хотя бы потому, что жизнь коротка.

- Минхо умер, - добавил он, забираясь в свой Рейндж Ровер. Потом порылся в бардачке и протянул мне рисунок, сделанный неуверенной, словно детской рукой. На рисунке была изображена фигурка с маленьким хвостиком.

- Твои волосы тогда были заплетены в хвост. Минхо запомнил тебя, - заключил Джисон, попрощался и уехал. А я так и остался стоять посреди двора, под дождем, держа в руках зонтик, содрогаясь от холода и утирая слезы.

* * *

«Привет всем. Я знаю, что вы ждали меня, но у меня были тяжелые времена. Я влюбился так отчаянно, как влюблялись только томные барышни из позапрошлого века. Полтора часа неземного счастья, а потом все закончилось.

Как, блин, кино! Побежали титры, включился свет, и я обнаружил себя в затхлом зале посреди рассыпанного попкорна, пустых стаканов от колы и людей, спешащих опорожнить мочевой пузырь. Я все сидел и сидел, не в силах поверить в конец, пока не подошел работник кинотеатра и не сказал: «Отправляйся-ка домой, мальчик, мы закрываемся».

И я отправился домой. А что было делать?

Но хорошо, что есть люди, которые появляются в нужный момент и говорят, что надо двигаться вперед. Что фильмы в кинотеатрах крутят круглосуточно. Что билеты всегда в наличии. Что жизнь коротка, как короткометражка, и нужно поторопиться.

Поторопиться жить».

Комментариев почти четыре сотни: все очень рады, что мне лучше. Вот прям очень.

* * *

Я вернулся в университет. Снова сидел в студенческом кафе, едва веря в то, что сделал это. Джи Вон уминал мясной пирог и без остановки докладывал последние новости. Адель пыталась одновременно красить губы, пить сок из стакана, набивать сообщение альфе и о-о-очень громко материлась по-русски, когда помада упала в стакан, а ее эротическая эсэмэска альфе почему-то отправилась маме. Даррен в футболке «Бог спортзала» жевал вареную грудку, запивая протеиновым коктейлем, и спорил с Патриком о том, можно ли стерилизовать котов в три месяца (Патрик был за, Даррен - категорически против).

- Как ты себя чувствуешь? - поинтересовался Патрик, выискивая признаки скрытой депрессии на моем лице.

- Отлично. Разве по мне не видно?

- Ну тени слегка размазаны, как будто ты плакал...

- Я не плакал, - заспорил я. - Я просто хреново крашусь.

- Ладно-ладно, - рассмеялся он. - Но если что вдруг...

- Если вдруг захочется прекратить свое бессмысленное существование, то сразу звоню тебе!

Патрик подмигнул и отсалютовал бутылкой с колой.

- Чим, - прочистил горло Джи Вон, - а теперь расскажи-ка нам, почему Мин Юнги приходил к тебе в палату? Мы с Адель, да будет тебе известно, чуть со стульев не попадали.

- Просто мы подружились с его братом, а он попросил его передать мне... одну книжку.

- Ва-а-у-у, кни-и-ижку! - начали дразнить они. - Мы тоже хотим эту книжку. А книжка у него очень большая? Читали бы и читали. Под одеялом. Всю ночь.

- Прекратите, - рассмеялся я, опуская взгляд в тарелку. - Клянусь, просто книга.

- Что-то я не припомню у него никаких книг, - толкнул меня в бок Джи Вон.

- Он ее в машине забыл.

- А, ну да, - рассмеялись они.

- Кстати, ты слышал, что его судить будут скоро? - спросил Джи Вон, понижая голос.

- Слышал...

- Надеюсь, оправдают, ведь он всего лишь отомстил за свою омегу.

- Господи, это так романтично, - вздохнула Адель.

- Настоящая любовь, - не сдержался я, зажмуриваясь. Как же больно. Даже если взять вилку и воткнуть в ладонь, то, наверное, будет не так больно.

- Ходили слухи, что они расстались, но они по-прежнему часто обедают за одним столиком, - сказал Джи Вон, понижая голос. - Так что думаю, слухи, как обычно, врут.

- Точно врут, как он может оставить его сейчас, когда он только-только оклемался?

- Тихо, - скомандовал Даррен, и мы замолкли.

В кафе вошел тот, кого они секунду назад так активно обсуждали, - и мой пульс тут же зачастил так, словно я только что пробежал марафон. Я низко опустил голову: мое лицо практически лежало в тарелке с салатом, еще чуть-чуть и мне бы пришлось снимать с лица листья шпината.

- Нет, ну какие же у него все-таки дельты и широчайшие, я просто отчаялся накачать... - снова завелся Даррен.

- Да-да, мы тоже отчаялись, - хохотнул Джи Вон, провожая Юнги взглядом. - И пол-универа отчаялось. Хотя некоторые не теряют надежду. Смотрите, вон та рыжая - как там ее, Айви? - почти залезла ему на руки. А ведь они с Хосоком типа друзья.

Я фыркнул. Прямо в салат. Поднял лицо, чтоб посмотреть на весь этот беспредел, и - встретил обращенный на меня взгляд. Северное небо, буря, грозы, затяжная зима - все было в этом взгляде. Дыши, Чимин, дыши. Воздух вокруг есть, это только кажется, что его нет...

Юнги не ожидал меня здесь увидеть. Был удивлен и рад. Нет, рад скорее был оттого, что Айви так щедро выдает ему авансы.

Линию его взгляда пересекла чья-то фигура: в кафе пришёл Хосок. Как быстро он пошел на поправку. Теперь он уже не был едва выжившей жертвой зомби-атаки, каким я видел его там, на лестничной площадке, стоящим за спиной Юнги. Теперь он снова стал тем Чон Хосоком, которому все нипочем: ни маньяки, ни завистники, ни обнаглевшие малолетки, увивающиеся за его альфой.

Хосок присел за тот же стол, за которым сидел Юнги, начала со всеми болтать, кивать и ронять тут и там ослепительные улыбки... Это хорошо, что горе не сломило его. Что он нашел в себе силы снова жить полной жизнью. Наверное, я тоже смогу.

Я наспех доел салат, наврал друзьям, что забыл книгу в аудитории, и сбежал из кафе. Если можно было назвать побегом шаткое ковыляние с использованием опорной трости. Потом втащил себя в туалет, забился в кабинку и глубоко вздохнул, вспомнив о воздухе только сейчас.

Ничего, это пройдет. Это просто с непривычки. Потом я научусь смотреть на него спокойно. Научусь смотреть и не истекать внутри кровью. Ради родителей, ради бабушки и всех, кто верит в меня.

* * *

Я сменил жилье. Одно воспоминание о старой квартире вызывало суицидальные мысли. Чонгук помог найти новую и перевезти туда вещи. Правда, она располагалась не слишком далеко от старой - можно сказать, через дорогу - но я был доволен. Университет по-прежнему близко, а Юнги уже далеко.

В этом жилом комплексе тоже было много студентов. Жизнь текла и пульсировала в коридорах. Красивые омеги дарили жаркие поцелуи своим альфам на лестничных площадках. Этажом выше кто-то регулярно пересчитывал струны у своей гитары. На подоконниках росла герань и некоторые другие, не слишком одобренные полицией растения. На площадке перед домом располагалась велосипедная парковка, крытая прозрачным поликарбонатом, которая опустевала по утрам и снова заполнялась вечером велосипедами на любой вкус и цвет.

Я решил, что как только спина окончательно восстановится, обязательно пересяду на велосипед. Потому что его не надо заправлять. Ему не нужно покупать страховку, платить за него дорожный налог и проходить с ним техосмотр. А еще, черт побери, заклеивать ему шины я смогу сам. А не слезно просить укуренного соседа-панка поставить запасное колесо, чтобы я мог доехать до мастерской по ремонту шин. За последнюю неделю колесо спустило уже дважды. То ли дорога до универа была усеяна гвоздями, то ли мне просто не везло.

Я вооружился тростью и пошел в универ пешком. Погода, как назло, опять подкачала. Но на полпути рядом со мной возникла высокая фигура, и кто-то раскрыл зонт у меня над головой.

Я узнал его по аромату одеколона. Можно было даже не оглядываться, я чувствовала кожей, что это он. Пару минут мы шли молча... Потом Юнги заговорил:

- Только не говори, что у тебя тоже спустило колесо.

- Да. И у тебя? - удивился я.

- Какое невероятное совпадение.

- Я точно прогневил бога автомобильных шин. Это второй раз за неделю...

И мы пошли дальше, молча. Моя трость стучала о землю.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил Юнги.

- Более-менее.

- Я рад, что ты вернулся в университет.

- А я не очень. Тяжело нагонять упущенное. Сроки поджимают, преподы не церемонятся. Им параллельно, падал ты с лестницы или не падал. Хотелось ли тебе покончить с собой или нет. Сдавай тесты, даже если у тебя полголовы снесло, - кисло улыбнулся я, внезапно осознав, что несу что-то не то... Черт, зачем я все это говорю?

Юнги остановил меня, мягко взяв за руку, и от одного прикосновения к его теплой коже из меня выбило весь воздух.

- Чимин, я больше не могу так.

- Как? - отвел глаза я.

- Видеть, что я сделал, и быть не в состоянии все это изменить... Я хочу все исправить.

- Нечего исправлять, Юнги. Ты поступил правильно. Будь я альфой, сделал бы так же. Я бы не смог оставить свою омегу в такую минуту. Просто тогда я не мог мыслить трезво. Вообще не мог мыслить. Но сейчас мне стыдно за все, что я говорил тебе там, у дверей его палаты...

- А я уже не уверен, что поступил правильно. Теперь я думаю, что если тебе по-настоящему нужен кто-то, то не дай ему уйти. Придумай тысячу причин, обрушь небо на землю, но не дай ему уйти... Чимин...

Юнги тяжело вздохнул, коснулся моей щеки и вдруг обнял так неожиданно и крепко, что я не стал вырываться. Мимо нас неслись велосипедисты, и ехали машины, расплескивая лужи, и звенел дождь. Я закрыл глаза. В голове было пусто и тихо...

Он еще не знает, что я уже все решил. Что он, отталкивающий меня от себя и угрожающий мне - «беги!» - врезался в мою память. Что я запретил себе вспоминать о той ночи и о том, что мы делали друг с другом. Что я уже две недели встречаюсь с Джисоном. И что на следующей неделе он придет в гости и останется ночевать. И что перед тем как погасить свет, я проверю, льется ли из крана горячая-горячая вода.