Intradrive

Я сидел на кровати, поджав ноги, обняв подушку и меланхолично глядя перед собой.

А Юнги варил мне суп!

Я бы скорее поверил, что Эллен Дедженерес свяжет мне носки, чем в то, что Мин Юнги будет варить мне суп! В десять часов вечера на моей кухне. Болтая со мной и закатав рукава стильного черного пуловера от Адидас. Спрашивая, нет ли у меня аллергии на какие-нибудь специи и водится ли у меня оливковое масло.

Представить только!

Я рассказал обо всем, что произошло. О работе в ветгоспитале, об  Хюнинкае и Тхэхене, о том, каким важным и нужным я себя чувствовал, пока… Пока к нам не привезли ту собаку и смерть не рассмеялась мне в лицо: визгливо и страшно. Как она ткнула меня в грудь костлявым пальцем и сказала: «Ты никто. Я буду делать все, что захочу. А ты беги и плачь в подсобку, ничтожество…»

– Я не смогу быть ветеринаром. Самое время признать это, бросить все и уехать в Атлон…

– Ты просто испугался, – Юнги сел рядом и сунул мне в руки тарелку с чем-то, что выглядело ужасно аппетитно. – Поешь.

– М-м… Уже от одного запаха мне хорошо…

Мой желудок принял пищу с блаженным урчанием.

– Ты умеешь готовить… Вот это да.

– Пришлось научиться, потому что Тэхен и кулинария – понятия несовместимые, а на одном фастфуде я не протяну. Так что мы решили, что я готовлю, а он наводит чистоту.

– Вот оно что… Слушай, Юнги, это реально вкусно… я не ел толком последние два дня из-за… всего этого. Не могу есть, когда случается что-нибудь… невыносимое.

И я снов сник, уткнувшись глазами в тарелку и горестно вздыхая.

– Хочешь мое мнение? Обо всем, что произошло? – спросил он.

– Давай…

– Ты сможешь быть ветеринаром. Ты сможешь оперировать животных, если захочешь. Ты сможешь быть кем угодно, если в этом заключается твоя мечта. Просто нужно время, чтобы психика успела адаптироваться – созреть для всего этого. Что будет, если ты попробуешь сесть на шпагат без тренировок? Или попробуешь жать от груди штангу в сто килограмм? Ты просто порвешь связки, а штанга тебя раздавит. Но если запастись терпением и работать над собой каждый день, то однажды сможешь все, что угодно. Абсолютно все. Ты когда-нибудь видел умирающую лягушку?

– Умирающую лягушку? – переспросил я.

– Да, умирающую лягушку.

– Нет! – нервно сглотнул я.

– Вот видишь. А ведь врачи начинают именно с лягушек. Сначал препарируешь лягушку на уроках анатомии, обездвиживаешь ее, разрезаешь скальпелем…

– Господи!

– Вот именно, Чимин. Все, кто хочет сесть на шпагат, начинают с простой разминки. Все, кто хочет научиться смотреть смерти в лицо и не мочиться в штаны от страха, начинают со смерти лягушки. Прежде чем заглянуть в глаза собачьей смерти, прежде чем сразиться с ней, – нужно научиться смотреть в глаза лягушачьей смерти. Смотреть в глаза и побеждать. Потом за лягушачьей смертью ты победишь мышиную смерть. За мышиной – кроличью. И так далее. Твоя психика будет растягиваться, как растягиваются связки. Пока однажды ты не увидишь умирающего пса и не испугаешься. А не испугавшись, сможешь его спасти.

Все это время, пока Юнги говорил, я не сводил с него глаз. Хотите начистоту? Я не ожидал, что могу услышать от парня, который зарабатывает на жизнь спортом и моделингом, что-то настолько мудрое, что забуду даже про самый вкусный на свете суп.

– Возвращайся в госпиталь. Тебе же нравится быть волонтером. Просто пока не стоит заходить в операционную. Я понимаю, что хочется все и сразу, но всему свое время.

– Спасибо, – пробормотал я.

– Не за что, – ответил он.

– Нет, есть. Только что мне на секунду показалось, что между мной и ветеринарией еще не все кончено…

Юнги улыбнулся, и от этой улыбки стало совсем хорошо.

– Точно не кончено, – сказал он. – Теперь верни тарелку, и я налью еще.

Я смотрел на его спину, освещенную светильниками, и до сих пор не мог поверить, что он здесь. В моей квартире. Кормит меня и помогает пережить ужасное столкновение с реальностью… в ту минуту, когда он повернулся и спросил, сделать ли чай или кофе, я понял, что страшно скучал по нему. Что мне не хватало его присутствия, голоса, тела, на которое я мог бы смотреть, и слов, над которыми я мог бы думать…

– Как твоя поездка в Норвегию?

– Более-менее, – бросил он через плечо. – Правда, лося, которого я мог бы пообнимать, так и не встретил.

Я рассмеялся, укладывая голову на колени и гуляя по его спине взглядом.

– Однако Тэхен сообщил, что лося можно найти и здесь, один так точно меня ждет.

– О нет, – простонал я. – Не могу поверить, что он все-таки сказал это тебе… Это была шутка.

– Разве? – заметил он, возвращаясь ко мне с тарелкой.

Я предпочел не отвечать на этот вопрос. Тем более, что у меня было полно своих вопросов…

– Как у тебя дела с Хосоком?

– Чуть хуже, чем никак, – ответил он, садясь на другой край кровати и закидывая за голову руки. – Хосок сейчас на вечеринке у знакомого фотографа, делает все возможное, чтобы показать, как ему на все плевать и как легко он может найти мне замену. Отличная тактика. Его друг весь вечер бомбит Инстаграм фотками с вечеринки, на которых Хосок очень весело и кайфово…

Я примолк, ощущая себя виноватым в том, что между ними произошло.

– Наверно, тебе не стоило увозить меня тогда… У всех на глазах. Я до сих пор испытываю чувство вины.

– Стоило. Еще как стоило, – возразил он. – И я даже не хочу слышать о том, что ты жалеешь, что не отправился в реанимацию, лишь бы не доставлять кому-то хлопот. Ладно?

– Ладно.

Мы снова встретились глазами, и я едва поборол желание поставить тарелку на пол и забраться к нему на колени… Я скользнул взглядом по его груди, по логотипу Адидас, вышитому на пуловере…

– Разве по контракту ты не должен все время носить Андер Армор?

– Должен, – ответил он, изучая мое лицо. – Но иногда дико хочется делать то, чего делать нельзя… Знаешь это чувство?

О, я знал его. Оно сопровождало меня всю жизнь. Не проходило и дня, чтобы я не хотел делать то, чего нельзя. Например, прикасаться к другим. Или целоваться. Или…

– Хочешь развеяться? – вдруг спросил Юнги. – Ты очень поддержал меня после смерти Бомгю, за мной долг.

Или, например, развеяться где-нибудь с чужим парнем. Вся моя жизнь – одно сплошное желание делать то, чего делать нельзя. И, боюсь, сегодняшняя ночь не станет исключением.

– Соблазнительно, – кивнул я, доедая суп. – Только сегодня я не напиваюсь и не танцую.

– Я как-нибудь это переживу, – ответил он.

Мы набросили куртки и вышли из квартиры. И из дома. А потом сели в Теслу и отправились в ночь.

* * *

Юнги остановил машину на парковке у красивого здания, чуть ли не полностью сделанного из синего стекла. В стекле отражались лампы фонарей, стоявших вдоль подъездной дорожки. Сразу за зданием располагалась пристань: на темной воде качалось несколько скоростных яхт. Ночь была на удивление лунной и тихой, что так редко случается в ноябре.

– Где мы? – поинтересовался я.

– Дайвинг-клуб Мурена.

– И… Нам сюда можно?

– Тому, у кого есть ключ, можно.

– А он у тебя есть, – закончил за него я.

– А он у меня есть, – подтвердил он, и мы оба рассмеялись.

– Работаешь здесь?

– Работал несколько лет назад.

– А потом тебя уволили, но ключ ты оставил себе? – еще громче захихикал я.

– Мне нравится ход твоих мыслей. Ты всегда предполагаешь что-нибудь этакое, Пак Юён Чимин.

«Надо же, запомнил мое второе имя».

– У меня бурная фантазия… Извини. Продолжай. Значит, ты работал здесь… Кем?

– Инструктором по дайвингу.

– Вау… А потом?

– А потом мне предложили выкупить долю.

– И ты выкупил.

– И я выкупил.

Юнги открыл дверь, и мы вошли внутрь. Он ввел код на панели сигнализации, а затем пропустил меня внутрь. Я вошелх. На мраморном полу играли отблески уличных фонарей и неоновых ламп. Темно-синее небо просвечивало сквозь стеклянный потолок, напоминавший идеальную полусферу. Сразу за стеклянными дверями виднелась гладкая водная поверхность бассейна. За другими стеклянными дверьми – ресепшн, бар и зал отдыха с белыми диванчиками.

– Юнги, как красиво! И теперь это все твое! И ты можешь приходить сюда, когда захочешь. Плавать… и даже сидеть на стуле ресепшионистки! Или пить бесплатный кофе в баре!

– Сидеть на стуле ресепшионистки? Какая же ты испорченный.

Я рассмеялся, и смех птицей закружил под полусферой потолка.

– И чем ты планируешь здесь заняться?

– Понырять.

Я никогда не посещал общественные бассейны. Вода в них – это компот из чужих биологических жидкостей, среди которых не только пот и слюна, но и, наверняка, кое-что похуже. Войти в такую воду для меня – все равно что искупаться в кислоте. Поэтому разбирало любопытство, как же вышел из положения Юнги.

– Только не говори, что в бассейне – стерильная вода.

– Нет. Но в подсобке нас ждут сокровища лепреконов. То есть гидрокостюмы.

Ах, вот оно что…

– Нас?! – внезапно дошло до меня.

– Ты же будешь нырять со мной?

– Нет!

– Только не говори, что стул ресепшионистки привлекает тебя больше.

– Юнги, я… я никогда этого не делал.

– Не плавал?

– Плавал, в море. У бабушки в Донегале. Но не в гидрокостюме! Я даже не знаю, как надеть маску.

– Перед тобой стоит лучший инструктор по дайвингу на всем восточном побережье, а ты…

– Ах, ну да, – нервно рассмеялся я.

– Который обычно дорого берет за персональное погружение. Но только этой ночью у нас стопроцентная скидка. Беспрецедентная акция! – подмигнул мне Юнгм. – Аттракцион невиданной щедрости!

– Ну ладно, ладно!

Юнги повел меня в комнату, где хранилось оборудование и гидрокостюмы. Он выбрал для меня подходящий костюм – голубой с серебристыми полосами по бокам – и рассказал, как его надеть.

– Когда закончишь, покажу остальное…

Он вышел, и я разделся, сложив стопкой одежду. Коленки тряслись. Возможно, выбрать напитки в баре было бы куда лучшей затеей. Я нырнул в гидрокостюм, натягивая его как вторую кожу и извиваясь змеей. Потом собрал волосы в хвост и вышел из комнаты на негнущихся ногах.

Юнги стоял у бассейна, уже облаченный в черный, плотно обтягивающий гидрокостюм. Я еще не видел очертания его тела… так явственно. Широкие плечи, рельефные руки, туго обтянутые бедра… Ох, папочки…

Он услышал шаги и обернулся.

– Ты быстро, – и тут же замолчал, оглядывая меня с ног до головы.

– Только не говори, что я надел его неправильно, – пробормотал я, не сразу поняв выражение его глаз.

А потом вдруг пришло в голову, что он так внимательно смотрит не потому, что я что-то неправильно надел, а потому, что эта чертова штуковина обтягивала не хуже, чем перчатка руку. Причем очень тесная перчатка. На мне можно было пересчитать все впадинки и выпуклости, каждый кубик преса.

Юнги посмотрел на мой торс – я правильно угадал траекторию взгляда. Затем прочертил взглядом линию вдоль всего тела, а потом подошел и подтянул язычок молнии на моем костюме. Я вздрогнул, когда его рука случайно коснулась голой кожи на моей шее. Рефлекс, который не оставит меня до конца жизни.

– Не бойся, ничего не случится, – напомнил он.

– Я знаю, – кивнул я. – Просто рефлекс…

Юнги провел короткий инструктаж, рассказывая о баллоне, регуляторе, компенсаторе плавучести, помог надеть все остальное оборудование и облачился в свое. Страх и возбуждение переполняли меня, пока я следовал за ним в зал с бассейном, а потом…

Он бодро прошагал мимо бассейна и распахнул стеклянные двери, ведущие наружу – на большую площадку, ступеньки которой уходили прямо в море.

Мое сердце остановилось.

– Юнги! Мы так не договаривались!

– Скажи правду, ты же не собирался нырять в чужой слюне и моче? – рассмеялся он.

– Если честно, то собирался!

– Там не на что смотреть под водой, Чим. Ну совсем. Разве что квадратики плитки считать.

– Меня устраивает!

Юнги подошел и взял за руку, и страх тут же куда-то испарился.

– Там лучше, – с улыбкой сказал он. – Лучше, чем где-либо. И совсем не страшно. Смотри, я включил подводные фонари. В этой лагуне нет течения. Там очень тихо и не очень глубоко. Я называю ее ванночка для младенцев. Идеальное место для интродайва.

– Интродайва?

– Первого раза.

От последних двух слов у меня аж ладони вспотели.

– Идеальное место для первого раза, – повторил Юнги, медленно выговаривая слова.

– Звучит ужасно соблазнительно, – проворчал я. – Я прямо взмок.

– Это от гидрокостюма ты взмок, – хохотнул Юнги и потянул меня за руку.

И я подчинился.

* * *

Вода ночного моря объяла меня, сомкнулась над головой. И море заговорило со мной: я слышал его дыхание, его голос, шум далеких невидимых волн, разбивающихся о неведомые берега.

Ночной дайвинг считается делом профессионалов, но рядом с лучшим инструктором на всем восточном побережье я не испытывал страха. Юнги постоянно был рядом. Совсем близко. Я мог бы вытянуть руку и коснуться его в любой момент…

Он указал на скалистое дно, покрытое колышущимися морскими водорослями, и знаками увлек за собой. Стайка серебряных рыбок пролетела прямо перед нашими глазами, поблескивая в рассеянных лучах подводного света. Камни, облепленные ракушками и разноцветными актиниями, служили домом для детей моря: я увидел ярко-оранжевую морскую звезду, распластавшуюся среди бурых водорослей, и огромного краба-паука, спешащего в укрытие, и даже маленькую – не длинней моей руки – акулу, стремительно исчезающую в колеблющемся полумраке…

Почему никто никогда не говорил, что все это существует так близко? Что целый неведомый мир живет рядом в параллельном измерении, и нас разделяет всего лишь гладь поверхности воды.

Все вокруг было полно жизни, все танцевало и двигалось вместе с водой. Так вот каково это – быть русалкой, дышать водой, ласкать медуз, презирать гравитацию. Наверное, я мог бы остаться здесь навсегда, если бы сказали, что на земле никто не будет меня оплакивать…

Я сделал в воде медленное неуклюжее сальто, раскинув руки и представляя себя русалкой. И наверняка веселя Юнги до слез.

Юнги тронул меня за плечо, и я обернулся. Прямо перед моей маской проплывала медуза – такая нежная и прозрачная, что была скорее похожа на призрака, чем на реальное существо. За ней тянулся клок тонких, как волос, жгутиков, которые сокращались и отсвечивали призрачной голубизной.

«Интересно, если бы я коснулся ее без перчаток, она бы обожгла мне руку? И если да, то как бы жгло – так же, как от прикосновения к людям, или как-то иначе?» – думал я, плавая вокруг медузы кругами.

А потом наша подводная прогулка закончилась, и Юнги увлек меня за собой – к поверхности воды, сквозь которую сияла луна-хризантема, распавшаяся на миллион маленьких лепестков.

Мы выбрались на платформу, хлюпая ластами. Меня пошатывало от усталости.

– Ну как? – спросил Юнги, стягивая с лица маску и помогая мне встать на ноги.

– Как будто… слетал на Венеру и обратно.

– Вот и на меня такое чувство обычно накатывает. Чувство освобождения. От всего, что было до или будет после.

Он встал слишком близко. И задержал мою руку в своей ладони после того, как помог выбраться. Или просто мой мозг, пресыщенный кислородом из баллона, начал воображать волшебные вещи…

– У меня кружится голова, – пробормотал я.

– Сильно? – насторожился он.

– Нет, слегка. Даже приятно. Как будто бокал мартини выпил…

– Это из-за азота в воздушной смеси, которой ты дышал. Это не вредно и совсем скоро пройдет. Идем переоденемся…

Мы сняли ласты, и я пошел за ним, едва касаясь пола. Под водой было совсем не холодно в гидрокостюме, но сейчас стало даже жарко. Мышцы приятно ныли, в голове стоял розовый туман.

Юнги оставил меня в раздевалке и вернулся через пятнадцать минут.

– Чимин? – постучал он.

– Да? – ответил я.

– Все нормально?

– Нет.

Юнши заглянул ко мне и обнаружил, что я по-прежнему сижу на скамейке в мокром костюме.

– Головокружение прошло?

– Нет.

Он вошел в раздевалку, изучил мои зрачки, приложил руку к шее и начал отсчитывать пульс. Кровь пела и танцевала в артериях – прямо под его пальцами…

– Юнги? – прошептал я.

– Да?

– Если тронуть ту медузу без перчатки, то будет больно?

– Будет слегка жечь, как царапина. А что, хочешь понежничать с медузой? – улыбнулся он.

– Нет. Я боюсь боли… Когда был меньше, то мог вынести что угодно: шприцы, катетеры, скарификаторы и даже ожоги от прикосновений. Раньше все это не слишком пугало, а сейчас неприятны даже мысли о боли. Я думаю, что мой запас храбрости исчерпан… Она просто закончилась – как пули у солдата, который слишком много стрелял…

Тоска сжала горло. Я сделал неровный вдох и отвел глаза.

– Ну и черт с ней, с этой медузой. Это не самое большое счастье на земле – трогать медуз, – пошутил Юнги, хотя глаза оставались серьезными.

– Ты думаешь, мне грустно из-за медузы?

– Нет? Тогда из-за чего?

– Лучше бы ты не спрашивал…

– Но я все-таки спросил. Так что выкладывай. Ты же не собираешься испортить эту ночь своими недомолвками? – улыбнулся он.

«Конечно, нет, – подумал я. – Лучше давай-ка я испорчу ее своими откровениями…»

– Я тут сидел и думал о горячей воде и воске, и о том, что они могли бы мне дать. О свободе и возможности быть таким, как все… Спасибо за эти сведения, правда… Но, к сожалению, я не настолько бесстрашен, чтобы воспользоваться ими… Боюсь, что никакие уловки не спасут: вода будет недостаточно горячей, или подведет восковой спрей, или секундомер, черт возьми… я не смогу, нет. Мне остается только ждать и надеяться, что для таких, как я, все же изобретут лекарство и вылечат. И надеюсь, что к тому моменту буду не слишком стар для… прикосновений. Что я все еще буду способен желать другого человека так же сильно, как… хочу сейчас.

Наверно, это было самое спонтанное и нелепое за всю историю человечества признание. Я замолчал, ожидая от Юнги какой-нибудь реакции, но он просто смотрел на меня и молчал.

– Прости, не знаю, зачем я все это говорю. Это все эта… воздушная смесь… – пошел на попятную я, чувствуя себя полным придурком.

Его рука прикоснулась к моей щеке, словно измеряя температуру кожи. Потом к подбородку. Я как завороженный смотрел в его потемневшие глаза: зрачки в полумраке были сильно расширены, отчего глаза казались такими же черными, как вода в лагуне…

– Это очень опасная игра, Чимин, – сказал Юнги наконец. – Говорить другому человеку, что ты хочешь его.

– Это не игра, – едва слышно ответил я. – Игры закончились.

Нас удерживали на расстоянии какие-то сантиметры. И последние крохи рассудка, которых становилось все меньше и меньше, пока не остались только мы – всего лишь люди со всеми своими слабостями и пороками, тараканами и скелетами, ошибками и шрамами…

А потом он наклонился и коснулся губами моих губ. Игры и правда закончились.