Жестоко
– Повтори, – попросил я, вглядываясь в склоненное надо мной лицо Тэхена. Он только что разбудил меня и сказал что-то странное.
– Я сказал Чимину, что отвезу его в университет и покажу аудиторию. Но, кажется, я заболел. Ты можешь подвезти его?
– Нет, – ответил я и перевернулся на другой бок.
– Юнги, я не могу с ним так поступить. Я же обещал…
– Мне пофиг.
– А мне нет. Я ненавижу нарушать свои обещания. Я потом просто сам не свой. Ну пожа-а-луйста!
Я сел в кровати, хмуро разглядывая Тэхена, который не выглядел слишком больным. Только волосы торчали в разные стороны, но вряд ли это симптом гриппа. Скорее, симптом потерянной расчески.
– Если ты подзабыл: мне не по себе от одного его голоса.
– А ты не говори с ним. Просто подбрось в универ. Он не разговорчивый, будет легко.
Не знаю, как так получилось, что я согласился. Наверное, еще не до конца проснулся. Или Тэхен научился подчинять меня своей воле с помощью одного только взгляда. Или во всем виновато воспоминание о том, как горько плакал Пак Чимин на балконе позапрошлой ночью.
Ладно, подумал я, от одного раза не растаю. А потом пускай брат подыщет какого-нибудь другого протеже. Мало, что ли, в этом универе первокурсников? Да полно – роятся вокруг, зеленые, наивные, и трещат, как кузнечики, – бери любооо, сажай в карман, сдувай пылинки. А вот Пак Чимина – ядовитого скорпиона – лучше брось…
* * *
Забавно было смотреть на то, как Чимин снова входит в нашу с Тэ квартиру, как смотрит на меня – нервозно и хмуро, как пытается говорить спокойно, но голос дрожит. Он был не рад перспективе оказаться со мной в одной машине, как и я был этому не рад. Он был готов сбежать, но Тэхен, словно предполагая это, уже провернул в двери ключ и начал хлопотать на кухне, предлагая Чимину кофе.
– Тэ, я сам доберусь, – попытался возражать он, но возражать моему брату – это все равно что пытаться перекричать бурю, или плыть по водопаду вверх, или молиться – бесполезно, короче.
Мысли о пожарной лестнице, о побеге, о борьбе снова завертелись в голове, когда я услышал его голос – мягкий, как маршмеллоу.
Обманчивая мягкость.
Этим самым голосом он умеет выкрикивать гадости и отдавать резкие, гортанные приказы своим диким животным… Я сам это слышал.
Потом мы спустились на подземную парковку, где Чимин начал изображать из себя ангела, извиняться и очень натурально краснеть. Я держал искалеченную руку в кармане.
Ты опоздал, Чимин. На восемь лет и два пальца.
* * *
– А потом он просто свалился на задницу и пополз в сторону, закрываясь руками. Так оно и было, – хохотнул Хосок, пересказывая всей компании подробности самого веселого, по его мнению, происшествия на вечеринке. – Я такого еще не видел.
– И не мог видеть, – ухмыльнулся Ричи. – Твоя стихия, детка, – аморальный модельный бизнес, где все привыкли срывать с себя трусы по команде. Где уж тебе постичь таинство первого поцелуя…
– Первого поцелуя? – хмыкнул Хосок. – Думаешь, он даже не целованный?
– Думаю, да, – тоном эксперта сказал Ричи. – Но я надеюсь исправить это. Думаю, эти губы давно ждут чего-то… особенного. Гляньте.
Ричи вручил Хосоку свой мобильный, потом все остальные начали липнуть к экрану или просто запустили Инстаграм на своих телефонах. И уже через минуту стали хохотать и отпускать двусмысленные шуточки. Потом телефон Ричи оказался в моей руке, и я увидел на экране лицо Чимина, залитое молочно-белой жидкостью. Его глаза были закрыты, рот приоткрыт – почти экстатическое выражение лица, если не знать, при каких обстоятельствах было сделано фото.
Кто-то из однокурсников склонился надо мной, едва не касаясь подбородком моего плеча, чтобы получше разглядеть фото. Я сжал телефон в руке, испытывая дикое раздражение то ли от близости чужой кожи к моей собственной, то ли черт знает от чего.
– Господи, Ричи, ты так горд собой, как будто уже уложил его в койку, а не просто тупо и по-детски облил молоком, – не выдержал я. – Мог бы еще погремушкой отлупить. Герой.
Ричи глуповато оскалился в ответ, Хосок перевел на меня взгляд «что это с тобой, милый?», Адам откинулся на спинку стула, предвкушая шоу. Его любимое занятие. Впрочем, все здесь не прочь поразвлечься.
– Койка – только вопрос времени, – самодовольно ответил Ричи и, видя мою ироничную ухмылку, тут же добавил: – Хочешь, поспорим?
Я пока еще не совсем двинулся умом, чтобы спорить на то, что Ричи удастся затащить в койку зеленого первокурсника. Все равно что спорить на то, что лев съест козленочка. Или на то, что кирпич утонет в воде… Я не собирался спорить, но свято место пусто не бывает: Хосок швырнул на стол полтинник и заговорщицки объявил:
– Достанется тому, кто первым уломает нашу недотрогу.
Адам полез в карман и бросил на стол стольник. Кто-то из друзей Хосока в шутку бросил на стол кредитку и хихикнул:
– Я в деле. Полтинник со счета счастливчику– первооткрывателю.
– Первооткрывателю, – загоготал кто-то, хлопая ладонью по столу, заляпанному кетчупом.
Я откинулся на спинку стула и не верил ушам. Не верил, что толпу так легко подбить на какую-нибудь несусветную чушь, и не верил, что вообще-то сам все это затеял. Во мне кипело раздражение и еще какое-то неясное чувство, похожее на ярость. Я вдруг снова вспомнил плач Чимина на балконе, увидел его хрупкую фигуру, волосы, рассыпанные по плечам, отражающие холодный свет фонарей.
– Ты в деле? – толкнула меня в бок Хосок.
Я снова заглянул в Инстаграм Ричи, чей телефон по-прежнему был у меня в руках, и молча удалил фото Чимина. Потом со звуком «упс» вернул Ричи телефон.
– Кажется, я что-то не то нажал, бро. Но это даже к лучшему. Без этого фото у тебя гораздо больше шансов, чем с ним.
Ричи недовольно скривил губы, но возникать не стал. После того, как я подкинул ему работу в дайвинг-клубе, не думаю, что он захотел бы потерять мое расположение из-за какого-то там омеги. И вообще с трудом воображал разлад между нами: мы с Ричи делили пополам выпивку и проблемы уже пятый год, а это немало. Он бывал говнюком, но в целом был отличным парнем.
– Не хотел говорить при Хосоке, – бросил Ричи, когда мы потопали на лекцию. – Но у тебя что, какие-то виды на ту крошку?
– Что за чушь?
– Просто… такое чувство, – улыбнулся он. – Если да, то просто скажи мне, и я оставлю его в покое.
– У меня нет на него планов, Ричи, господи, что ты несешь? Ты видел мою омегу?
– Ну та малютка тоже ничего. Видел его губы? Его глаза? У меня встает от одного взмаха его ресниц. Вот увидишь, до конца семестра он окажется в моей койке.
Скажи мне это кто-то другой, и я бы расхохотался. Но это сказал мне Ричи Кеннеди – первый бабник универа, который ест маленьких омег на завтрак, обед и ужин.
– Удачи, – усмехнулся я.
В тот же день я разыскал злополучного Пак Чимина и посоветовал держаться подальше от старшекурсников.
– Зачем тебе спасать маленького перепуганного зверька? – спросил он с горькой улыбкой, возвращая мне мои собственные слова. В глазах стояли слезы.
– Только ради Тэ. Ему нравится опекать всех подряд, и на этот раз он выбрал тебя. Но лучше уж ты, чем какой-нибудь бездомный пес у меня в квартире. Я не выношу четвероногих друзей.
Чимин посмотрел на меня мутным, странным взглядом, словно мысленно посылая ко всем чертям, а потом молча вышел из машины и пошел прочь.
Жестоко? Очень. Но разве ты заслуживаешь иного, маленькое чудовище?
* * *
Маленькое чудовище.
Кровожадное и свирепое.
Садист, прикидывающаяся невинной овечкой.
Меня по-прежнему коробило от его голоса и захлестывала неприятная паника, как только я видел его, однако сегодня мне открылась и другая сторона.
Он не удивился, не испугался и не сбежал, переступив порог моей квартиры и узнав о моей болезни. Он искренне хотел помочь, причем был на редкость решителен. Маленький монстр с безумными глазами и выпирающими ключицами (именно таким я помнил его все эти годы) сбросил шкуру, а под ней оказалось нечто совершенно иное: существо, чьи руки были способны лечить раны, чьи глаза могли плакать и чей рот умел улыбаться…
А как отчаянно он сцепился с Хосоком, взывая к его здравому смыслу и пытаясь втолковать, что от боли невозможно кайфовать. По крайней мере, от боли настолько сильной…
Хосок снова остался у меня ночевать. Он уже спал и лежал так близко, что это становилось опасным. Если бы он вдруг забросил на меня руку или ногу во сне, то мне бы точно не поздоровилось. Но сегодня мне нравилась эта опасная близость. Нравилось, как он дышит мне в висок. Как его грудь, обтянутая футболкой, упирается в мое плечо. Нравились его волосы, рассыпавшиеся по моей подушке, его запах и отражение спокойных сновидений на лице…
Но сам я спать не мог. Болел каждый сантиметр кожи под повязками. Час назад я не выдержал и принял обезболивающее, о чем почти сразу пожалел: голова стала тяжелой, мозги словно смешали с густым желе…
И еще кто-то привез собаку в наш жилой комплекс и оставил ее на ночь на балконе. И ей тоже не спалось. Она прыгала по балкону и лаяла. Лаяла. И снова лаяла. А на меня волнами накатывала паника и желание выйти из квартиры и бежать, пока не перестану слышать этот лай…
Я вышел на балкон, зажег сигарету и посмотрел вниз, на балкон Чимина. Он был пуст. Но узкая полоса тусклого света падала из окна на пол, намекая на то, что он тоже не спит. Или спит – но со включенным светом, боясь темноты. Или он ушел, просто забыл выключить лампу…
Какая сила привела его сюда? В этот самый дом, в котором мы уже пятый год снимаем с Тэ квартиру. Как могло случиться так, что мы снова встретились и теперь живем так близко, что могли бы разговаривать без помощи телефона?
Собака, оставленная на балконе, снова разразилась лаем. Я вернулся в квартиру, плотно прикрыв дверь.
Зная, что вряд ли смогу уснуть от боли, я включил комп, зашел в почту и обнаружил там письмо от Бомгю. Он писал, что у него день рождения на носу и планы оттянуться по полной.
«Болезнь – не тюрьма. Просто маленькая решетка на окне, которую можно выломать и сбежать на свободу. Будут выпивка и омежки, бро! Серфинг и барбекю на самом красивом пляже Сиднея. Я буду счастлив, если ты присоединишься. Даже готов оплатить билет до Австралии. Пакуй чемодан, хватай свою задницу в охапку и бегом сюда. Буду ждать».
Кусая локти, я отказался. Прикинул, что не смогу провести почти сутки в самолете, пока не заживут раны, а на это уйдет несколько недель… Проклятые ожоги. Проклятая боль. Моя собственная проклятая неосмотрительность…
«Не смогу в этот раз, братан. Но обещаю, что как только вылезу из бинтов, то прилечу на неделю-две, и мы хорошенько оттянемся. Готовь доски, твой океан еще не видел такого серфера…»
Я так и не сел на самолет до Австралии и не встретился с Бомгю. И, боюсь, никогда не смогу себе этого простить.
Через месяц мне все равно пришлось срочно вылететь в Сидней уже по другому поводу. С траурно-черным пиджаком в чемодане и огромной раной в сердце, которая никогда не заживет.