Intradrive

Незнакомец с оголенным торсом, сжимающий в руках одну из моих футболок и изучающий фотографии на стене комнаты – знал ли он, какой смертельный номер затеял? Вот уже два года порог этой комнаты переступал только один омега – Чон Хосок (ну и брат, постоянно таскавший мою одежду и не имевший ни малейшего представления о личном пространстве). И если бы Хосок узнал об этом вторжении, то остаток вечера мне бы пришлось провести в качестве рефери.

Парень резко обернулся на звук моих шагов и, прижимая футболку к груди, нервно заметил:

– Как насчет того, чтобы научиться стучать?!

И в этот момент произошли сразу две странные вещи: мне вдруг стало тяжело дышать, и пронзительная, нестерпимая боль прострелила левую руку – ту самую, на которой не было двух пальцев. Я сжал ее в кулак и спрятал в карман.

Что, черт возьми, это было? На что такая реакция? Ведь не на этого вот малолетку, испуганно переводящую глаза с меня на фотки и обратно. Он нервно отступил и еще сильнее вцепился в футболку: пальцы дрожали. У ног лежала упавшая кофточка, залитая какой-то жидкостью, скорее всего, выпивкой. Все ясно, Тэхен притащил его сюда переодеться и вручил одну из моих футболок – черную, с ярко-красным логотипом «Under Armour» на груди. Та самая, которая была на мне, когда мы с Хосоком впервые занялись сексом, и которую Хосок потом носил весь следующий день, утопая в ней, как в платье. Забавная ирония: теперь другой собирается надеть ее поверх своего довольно-таки симпатичного преса. Надеюсь, Хосок уже достаточно выпил и не заметит этой вопиющей наглости.

– Стучать? В дверь своей комнаты? – раздраженно переспросил я и вышел.

Парень вылетел из моей комнаты меньше чем через минуту и тут же принялся извиняться. Его голос снова заставил бушевать во мне какие-то странные искры, бегавшие по позвоночнику и оседавшие в кончиках пальцев.

– Мы нигде раньше не встречались? – спросил я, заставляя себя дышать ровно.

Нигде. Он отмел все возможные варианты. Все лето готовился к поступлению.

– Первокурсник? – предположил я.

Он самый.

– Веселись, – сказал я, вошел в свою комнату и закрыл дверь. Прислонился лбом к стеклу окна, пытаясь успокоить растрепанные нервы. Внезапно мне в голову пришла мысль о пожарной лестнице: интересно, если вдруг понадобится сбежать из этой квартиры, смогу ли я?

И тут до меня дошло, что это паническая атака. Я давно их не испытывал, но они у меня уже случались. В ответ на триггеры.

«Триггер – это нечто, что заставляет снова испытывать пережитый ужас, Юнги, – когда-то объяснил мне мой психотерапевт. – Придется избегать их всеми силами. Ты говоришь, что на тебя накатывает паника и ступор, когда ты слышишь лай собак? Тогда это то, что нам с тобой не стоит слышать. Обычно триггер является частью травмирующего переживания: это может быть плач ребенка, звук бьющегося стекла, некий символ, текст или изображение. Понимаешь? Что-то еще, кроме лая, вызывает у тебя панику, желание спрятаться, испуг, отторжение?»

«Нет, – ответил я тогда. – Только лай».

Очевидно, не только он.

Я переоделся, поставил телефон на зарядку и вышел из комнаты, едва не столкнувшись с этим карликом, похитивший мою футболку. Он и в самом деле был мелковат: едва доставал до плеча. Как рассерженный воробей, набросился с какими-то расспросами: он что-то не так понял и потребовал объяснений.

Я начал объяснять, что к чему, едва не зеленея от очередного приступа паники. Мне вдруг совсем поплохело. Захотелось сбежать. Захотелось отпихнуть его, захотелось, чтобы он закрыл рот и наконец прекратил мучить меня своим…

Голосом.

Мне становилось плохо от его голоса.

Я ушел из коридора раньше, чем успел осознать это в полной мере. Вернулся к Хосоку и принялся нежничать с ним на диване, пока толпа опустошала бутылки и играла в не самые пристойные игры.

Хосок вел себя очень дерзко, когда был пьяным. Потеряв всякий интерес к моей груди, он сунул руку под пояс джинсов. Я напрягся, но он умело избегал контакта с моей кожей. Просто касался через ткань боксеров. Бесстыдник.

Остатки паники покидали меня, в теле разливалось тепло, близость Хосока и его бесстыдство гасили напряжение. Надеюсь, все уже пьяны настолько, что видят только Ричи, пытающегося изнасиловать гитару. Я обвел глазами помещение, и мой взгляд наткнулся на карлика, забившегося в кресло на противоположной стороне комнаты. Он сжимал в руке бутылку сидра и таращился на меня во все глаза. Красный, как помидор. Наверно, увидел все то, на что первокурсникам пока еще не так часто приходится смотреть.

– Новенький. Правда или действие? – обратился к ней Ричи. Я знал, что вопрос будет с подвохом еще до того, как он закончил предложение. – Ты девственник?

Хосок громко хихикнул мне в ухо и перевел глаза на новенького. Тот покраснел еще сильнее, начал мяться, опустил глаза, потом поднял их, в панике оглядывая присутствующих.

Боюсь, его взгляд был красноречивей любых слов. Он в самом деле еще ни с кем не занимался сексом, и теперь это стало известно каждому в этой провонявшей алкоголем комнате. Как печально…

Тэхен вступился за него. Хосок, наоборот, подлил масла в огонь, громко спросив, не делают ли первокурсников из сахара. Потом все кое-как замяли, продолжили игру, и я собрался было утащить Хосока в спальню, как вдруг он хлопнул меня по колену и, указывая глазами на карлика, сказал:

– На этом пацане твоя футболка.

Я знал этот тон. Таким тоном обычно зачитывают смертельные приговоры в фильмах.

– Тэхен дал ему, парень чем-то облился.

– А у Тэхена закончились чистые тряпки, что ли?

– Они у него и не начинались, – отшутился я.

– Юнги, – сжал зубы Хосок. – Это не смешно.

– Да ладно, – улыбнулся я ему. – А по-моему, очень. Ты ревнуешь не только меня, но и мои футболки.

– Я не ревную твои футболки! – возмутился он. – Мне просто дороги воспоминания о нас с тобой, которые этот  мудак сейчас оскорбляет, потея в мою самую любимую футболку.

– Потея? – почти расхохотался я.

– Еще как. Посмотри на его фейс. Красный и потный. Да с него прямо течет. Ткань к груди прилипла… Фу… Жаль, что футболка не серая, тогда бы все увидели два пятна у него под мышками.

Я не удержался и перевел взгляд на новенького. Он и в самом деле выглядел разгоряченной. Лоб блестел, щеки порозовели. Но мне не казалось смешным то, что с ним происходило. Он волновался, ужасно волновался и не знал, куда себя деть. Смотрел в пол и часто водил тонкой ладонью по лбу. С какой планеты он сюда явился? Такоц испуганный, словно впервые находится среди людей.

Я украдкой изучал его, пока Хосок отплясывал тверк, потея не хуже взволнованной новенькой. Потом он без сил упал рядом со мной, разливая джин-тоник из стакана, и прошептал:

– Смотри, что сейчас будет!.. – И громко, чтоб услышали всго, объявил: – Ты! Новенький! Да! Поцелуй того, кто первым поднимет руку!

Того, что случилось дальше, не ожидал никто. «Жертва» внезапно уронила свою бутылку и с криками «Нет! Не надо!» отшатнулась от бросившихся к ней парней. Споткнулась, шлепнулась на пол, попыталась встать…

– Господи, ты только посмотри на него, – шепнул Хосок. – Умора!

Паника новенького выглядела комично для большинства присутствующих: кое-кто даже громко заржал, – но только не для меня. Я слишком хорошо знал, что такое панические атаки, что такое ледяные пальцы ужаса, сжимающие горло и превращающие тебя в параноика, готового в любую секунду удариться в бегство…

Мне стало его жаль, и я вступился за него, на ходу придумывая «психованного регбиста» и надеясь, что он окажется умным мальчиком и быстро схватится за мою соломинку.

И он схватился, глядя полными благодарности глазами и улыбаясь нежно, по-детски. Думаю, примерно так он выглядел, когда был ребенком и кто-то из взрослых дарил ему подарки…

И в этот момент я понял, где видел его раньше.

Я вспомнил это лицо – все его черты, вплоть до мельчайших пестринок на радужках глаз, вплоть до последней веснушки. Он повзрослел, восемь лет прошло, как-никак, с момента нашей первой и последней встречи. Он перестал быть ребенком. Больше не орал, не дерзил и не считал себя центром Вселенной. И волосы уже не торчали в разные стороны, а были уложены в длинное, идеально прямое каре. И лицо не было заляпано грязью. И что-то случилось с губами – они выглядели немного иначе: полнее и красивее, – но это точно был он.

Пак чертов Чимин собственной персоной. Посреди моей гостиной. В кресле, которое я сам поставил в тот угол. Притопавший на мою вечеринку. Натянувший мою футболку. Дышащий моим воздухом, черт возьми.

Пак Чимин.

Мой ночной кошмар.

Мой триггер.

* * *

Я выставил его на раз-два, как только понял, что это он. Не знаю, чья нелепая шутка привела его сюда, но больше его здесь не будет. Потом я вытащил на кухню Тэхенс и, глотая от одышки слова, спросил, какого черта Пак Чимин делает в моей квартире.

– Чимин кто? – нахмурился он.

– Психопат, натравивший на меня свою псину, если так понятней.

– Боже. –  Тэхен прижал к груди руки и вытаращил на меня изумленные глаза. – Не может быть. Ты что-то напутал.

Я нервно рассмеялся.

– Не-ет. Только не в этот раз. Это ты привел его сюда? Зачем?!

– Мы познакомились сегодня днем у подъезда, я и подумать не мог, что это он! Может, ты все-таки ошибся? Давай найдем его и прямо спросим… Где он?

– Я выставил его к чертовой матери.

– То есть? Юнги… Блин… Мы взрослые люди… Нужно было спокойно поговорить.

– Спокойно поговорить? – переспросил я. – Ты серьезно? А о чем, прости?

– Я знаю, ты злишься…

– Злюсь? Ты понятия не имеешь, что со мной творится, Тэхен.

– И что же? – пискнул он, глядя на меня с тоской и сожалением.

– Он – мой триггер. Меня накрывает паника, когда я вижу еоо или слышу его голос. Хочется сбежать, но сначала – впечатать его лопатками в стену и заставить заткнуться. Только бы он больше не издавал ни звука!

Я потер ладонями лицо, потрясенный тем, что сказал. Стоит облачить мысли в слова – и они тут же звучат иначе и гораздо страшнее, чем в голове…

– Юнги, – прошептал Тэхен, обеспокоенно заглядывая мне в глаза – Может, стоит позвонить Линдхарду? Думаю, он консультирует и по телефону тоже.

– Он не скажет ничего нового, – возразил я, не слишком горя желанием возвращаться к психотерапии и снова названивать врачу. – Будет все то же самое, Тэ. Советы избегать триггеров и точка. Ничего лучше с тех пор не придумали.

– Избегать триггеров, – повторил он.

– Именно. Я не хочу слышать лай собак и видеть Пак Чимина.

– Это будет сложно, учитывая, что он теперь живет в нашем доме, этажом ниже… Прямо под нами.

– Что, прости? – вытаращилс я.

– Юнги, не смотри на меня так, как будто это я его сюда поселил!

– Проклятье! И надолго он здесь?

– Я н-не знаю, – совсем сник брат.

– Надеюсь, ненадолго, иначе кому-то из нас придется менять жилье. И, скорее всего, это буду не я.

* * *

После вечеринки, ближе к трем утра, меня поджидали три обескураживающие новости. Первая – Хосок уснул на моей кровати, и мне пришлось довольствоваться диваном, засыпанным крошками от чипсов. Мы могли по три раза на день заниматься с ним любовью, но никогда не засыпали в одной кровати, чтобы случайно не прикоснуться друг к другу.

Вторая – кто-то обблевался в ванной комнате и убирать пришлось мне.

И третья – когда я вышел с сигаретой на балкон, тишина стояла мертвая. Ни проезжающих мимо машин, ни завываний ветра, ни визга диких лисиц, которые приходили в город ночью. И в этой тишине отчетливо был слышен чей-то плач. Сдержанные всхлипывания и глубокие вздохи – так дышат, когда очень-очень хотят успокоиться…

Я перегнулся через перила, вглядываясь в полумрак. На балконе нижнего этажа, прямо подо мной, в скупом сиянии ночных фонарей сидел Пак Чимин и плакал.

Я удивился так, что позабыл про сигарету. Вспомнил о ней, когда начал дымиться фильтр. Швырнул окурок в темноту и он, кувыркаясь, полетел вниз и рассыпался на земле искрами. Скрипнула дверь этажом ниже, и балкон опустел.

Да ладно. Наверное, мне послышалось.

Чудовища не плачут.