Глава 9
Иллеана Эванс.
Только достигнув возраста двадцати шести лет, я узнала о том, что в детстве была хозяйкой большого и доброго пса породы сибирская хаски. Пса с невероятно красивыми глазами цвета прозрачного голубоватого стекла.
Но вот напасть: однажды мой обожаемый питомец сбежал от меня, и я, неутешная маленькая девочка, была сим фактом страшно опечалена. Опечалена настолько, что до сих пор порой чувствую, как болезненно сокращается сердечная мышца, стоит мне вспомнить милого хаски...
Звали моего славного пса, разумеется, Марком.
Для плода двухсекундных размышлений моя история не так уж плоха, верно?..
Во всяком случае, маленькая Кэти после оглашения сего бреда не адресовала мне лукавого прищура и едких замечаний разряда «что-то непохожи эти сладострастные стоны на призывы собаки...»
Так что я вполне смогла себе позволить облегченно выдохнуть, когда сводила девочку в уборную (а именно туда она и держала курс, пока торчащая на кухне я этот курс не сбила) и, пожелав спокойной ночи, вновь уложила ее на диван.
Но кто же знал, что за завтраком дите неразумное решит в красках поведать историю о милом хаски по имени Марк и о том, как тетя Ли трогательно зовет его по ночам... всей, черт возьми, семье?!
Мне захотелось зарыться лицом в овсянку, когда Джеймс, вонзившийся в меня полным неприятного любопытства взглядом, вопросительно приподнял брови:
— Песик, значит?
Черт, можно подумать он никогда не взаимодействует самым горячим образом с какой-нибудь там Меган Фокс в своих снах! Во всяком случае, Джеймс не ведает, что «взаимодействовала» я с отличным от него субъектом не совсем и во сне...
Словом, мне страстно хотелось как-нибудь поскорее отмахнуться от всей этой истории про собачек и вообще забыть о своих галлюцинациях. Но нет же: даже чертов Джеймс Брайс своими осуждающими взглядами будет напоминать мне, какого рода шалости позволяет себе мое подсознание.
Шалости с участием кого позволяет себе мое подсознание, уточню.
Таким образом, подгоняемая, казалось, всей вселенной, теми напоминаниями, что сыпались на меня словно из рога изобилия, я сделала то, что намеревалась сделать несколько позже. Записалась на томографию.
Уютно устроившаяся в укромном уголке спальни для сокрытия факта своего звонка в больницу, позже я подумала о том, что негоже зря пропадать моменту моего уединения и набрала еще один номер. Номер сестры Иствуда.
Найти его оказалось не такой сложной задачей: он был оставлен в качестве контактного номера телефона, если вдруг в процессе реабилитации Маркуса Иствуда возникнут какие-то вопросы к его родне. Поэтому вскоре после первого звонка я нажала необходимое сочетание кнопочек на сотовом и вновь прижала его к уху.
«Вы позвонили Блейк Томас, — ленивым девичьим голосом оповестил автоответчик на том конце провода после нескольких протяжных гудков в никуда. — Если вы принадлежите к представителям благородной профессии, что не призвана отравлять человеческую жизнь одним своим существованием, то оставьте свое сообщение после сигнала. Если же вы — торговый представитель или что-то вроде того... Повесьтесь на телефонном шнуре, умоляю...»
На несколько секунд, последовавших за длинным писком, я задумалась, к какой же категории звонящих мне стоит отнести себя: к тем, кто имеет право оставить свое сообщение, или тем, кому настоятельно рекомендовано убиться? Учитывая то, как сестричка Иствуда отозвалась о моей профессии в прошлую нашу встречу, скорее ко второй, но...
— Доброе утро... Блейк, — взволнованно (непонятно, отчего) закусив губу, я несколько замялась, как же обратиться к иствудовской сестрице: мисс, миссис, возможно? Остановилась на имени. — Меня зовут Иллеана Эванс, и я... да, я мозгоправ вашего брата Маркуса, — я нелепо усмехнулась, коснувшись холодными пальцами лба. — У меня возникло несколько вопросов, ответы на которые значительно помогли бы мне в дальнейшей работе с мистером Иствудом. И ответы эти я надеюсь получить от вас. Я очень бы хотела встретиться с вами в удобном для вас месте, в удобное для вас время. Прошу дать мне знать о вашем решении относительно моей просьбы.
Сбросив вызов, я шумно выдохнула: ну вот, одно дело сделано.
И только было я собиралась заполнить опустевшие легкие новой порцией кислорода, как мой телефон оповестил меня о входящем вызове.
Это была Блейк. Так быстро.
— И вам доброе, — послышался женский голосок, звенящий насмешливыми нотками, в моем мобильном, стоило мне прижать его к уху. — Простите, что не ответила сразу: предпочитаю знать, что от меня нужно неизвестному звонящему, прежде чем вступать с ним в прямой контакт. А то знаете, иногда эти чокнутые девицы, с ума сходящие по страстному хрипению моего брата на сцене, каким-то образом узнают мой номер и... — полился неудержимый поток информации в мои уши.
Я несколько удивилась разговорчивости девушки и ее открытости для контакта: в ходе беседы она, к моему очередному удивлению, вполне охотно согласилась на разговор, аргументировав свое согласие тем, что у нее тоже ко мне «имеется парочка вопросов».
В итоге мне удалось договориться на аудиенцию с Блейк Томас сегодня, в так кстати свободный от частных бесед день (из которого я также собиралась выкроить время для визита в больницу).
Словом, уже спустя минут сорок я неспешно ехала не по тем привычным дорогам, что дальше и дальше уводят водителей от центра, а по улицам более живописным — в самое сердце города, к Центральному парку.
С сестрой Иствуда мы договорились встретиться в ресторанчике, что имеет прекрасный вид на озеро и плывущие по водной глади лодки. Несколько претензионное место для обычной деловой беседы (обычно тут проводят свадебные празднования), однако таков был выбор Блейк Томас, работающей здесь где-то неподалеку.
Оказавшись в непосредственной близости с местом грядущей встречи, я отчего-то вспомнила свою давнишнюю поездку в Новый Орлеан. Озеро Центрального Парка в хмурую погоду было довольно схоже с тамошними поросшими тиной водоемами, что полны густых, зеленоватых вод. Сам ресторанчик же, прочным фундаментом вгрызающийся прямо в озерное дно и имеющий небольшой причал, немало напоминал мне луизианские постройки. В том числе и благодаря своему архитектурному стилю с некоторым налетом чего-то креольского в виде колонн, удерживающих навес над просторной верандой, и незамысловатыми парапетами из темного металла.
Если бы не макушки дальних небоскребов, что возвышались над ощипанными ветрами кронами деревьев, то вообще мало что напоминало бы о моем нахождении в центре огромного мегаполиса.
Когда я опустилась за столик у окна и ладонями расправила светлую скатерть, Блейк еще была явно где-то в других степях Центрального парка. Послав проворного официанта за стаканом воды без газа, я направила слепой взгляд сквозь украшенное редкими бусинами дождя стекло — на грязно-серую, с зеленоватыми оттенками, водную гладь.
Небольшие стайки уток совершали свое рутинное плавание: мама-утка вела за собой еще целый выводок маленьких утят. Отчего-то мне вспомнилась вчерашняя реплика Джеймса, деликатно намекающая на желаемое от меня потомство.
Сдавленно выдохнув, я перевела взгляд с утиного семейства на облетающие ветви деревьев. Невзрачная листва, отрываясь от недавнего пристанища, темными пятнами дрейфовала в свежем воздухе, совершая свой последний полет.
Всегда грустно наблюдать за смертью лета, но нынешняя осень выдалась просто на редкость удручающей. Не оттого ли, что где-то на периферии моего сознания паразитируют склизкие мысли о страшной, неизлечимой болезни?
В любом случае, сегодняшняя томограмма ясно даст мне понять, последняя ли эта осень в моей жизни.
— Доктор Эванс? — выдернул меня из невеселого транса звонкий девичий голос.
Я стряхнула с себя оцепенение и, повернув голову, столкнулась взглядом с Блейк Томас. Девушка, легко приземлившись напротив, сложила на столе смуглые ладони, украшенные множеством звенящих браслетов, и адресовала мне хитрую полуулыбку. Глаза ее, кофейного цвета, с небольшими вкраплениями охры, смотрели на меня прямо, но без какой-либо вражды.
После того, как мы с сестрой Иствуда заказали две порции латте и круассанов принесшему мою воду официанту, девушка без излишних церемоний выпалила:
— Сначала мои вопросы, доктор.
Что я могла сделать против столь уверенной напористости? Поэтому я лишь рассеянно кивнула, после чего прозвучала следующая реплика:
— Прежде всего меня интересует, какими забористыми таблетками вы пичкаете Марка, — девушка сжала губы и вздернула брови, а я же напротив — нахмурилась. — Хотя нет: больше меня интересует, на каком основании моего брата превращают в овощ? — негодование в глазах сестры Иствуда прочитать было несложно.
— Что вы имеете в виду? — я сплела пальцы рук в замок, приняв вид внимательнейшего психоаналитика.
— Я имею в виду, что он очень странный в последнее время, — Блейк чуть подалась вперед. — Как будто ему мозги наизнанку вывернули. Слишком какой-то... угрюмый, молчаливый... — она покачала головой, настороженно сведя брови. — Иногда очень странно реагирует на мои слова: так, словно бы вообще не понимает, о чем речь. Например, я говорю ему про ребят из его группы, что они передают ему привет, или там про Никки, братишку его... А он смотрит на меня так, будто и не в курсе, про кого я рассказываю. И я не одна это заметила — мы как-то приходили к Марку с Джейми, барабанщиком...
Так, это... весьма интересно.
— А с ним не случалось ничего подобного раньше? — я чуть дернула руками в вопросительном жесте. — Я имею в виду, бывали ли у Маркуса подобные резкие перепады настроения, пассивность, заторможенность...? Возможно, они чередовались с периодами состояний, которые можно описать как противоположные: заметная возбужденность, активность, воодушевленность? — я скользнула взглядом по озадаченному лицу девушки, пытаясь понять, помнит ли она сходные с моими описаниями эпизоды в жизни своего брата.
— Послушайте, доктор, — Блейк сверкнула многозначным взглядом, словно бы желала невербально убедить меня в своей правоте и абсурдности моих вопросов. — Я более чем уверена, что все это — результат ваших «лекарств». Марк, пусть и всегда был... со сложным характером, но... Он не псих. Поверьте мне. Да-да, я знаю, что раз он «не псих», то он должен быть в ином месте, — сестра Марка выразительно дернула бровями. — Но, черт возьми, не могу же я спокойно смотреть, как мозг моего брата превращают в кашу?
Мне сейчас, если честно, было все равно, где должен содержаться Иствуд (хотя сравнение его мозга и каши заинтересовало больше), и далее я решила задать свои вопросы.
— Должна вам сказать, что столкнулась со схожими проблемами при «общении» с вашим братом — я имею в виду его замкнутость и... неразговорчивость, — (о периодических превращениях Иствуда в Халка я решила умолчать). — Я совсем недавно работаю с Марком, и мне сложно рассуждать на тему того, во что превращается его мозг — я ведь не знаю, каким он, собственно, был до всех этих его депрессивных настроений. Поэтому я и попросила вас о помощи, — я выдержала некоторую паузу, переходя от вводной части к своему основному вопросу. — Вы вот говорите, «со сложным характером», — я наполнила грудную клетку до предела — отчего-то мне было волнительно вести беседу с человеком, для которого Иствуд является кем-то простым и понятным, близким и хорошо знакомым. — В чем проявлялась эта «сложность»?
Блейк несколько замялась — глаза ее неуверенно пробежались по поверхности стола, а пальцы слегка поджались.
— Марк, он... он неплохой человек на самом деле, — девушка обратила ко мне наполненный легкой грустью и каким-то теплым чувством по отношению к брату взгляд. — Просто очень импульсивный, вспыльчивый. Слишком близко принимает все... все плохое, что происходит в его жизни, понимаете?
Да Блейк Томас сама ведет разговор в нужном мне направлении! «Плохое в его жизни» — это именно то, что меня интересует.
— Что вы имеете в виду под «плохим»?
Девушка посмотрела на меня так, как смотрят на непутевых девчонок умудренные опытом старушки: «тебе все равно не понять, милочка...»
— Много чего на самом деле, — шумно выдохнула она, покосившись на официанта, что принес наш заказ — и только когда он ушел, продолжила. — Марк всегда умел находить неприятности себе на голову. Да и на другие части тела тоже, — девушка невесело усмехнулась, смотря куда-то в глубину своей чашки латте. — Помню, когда он учился в гимназии, каждую неделю стабильно звонили оттуда, чтобы сообщить о какой-нибудь очередной его глупости. Его отец, в общем-то, думал, что хоть в этом месте, цитирую: «из него сделают человека». Но Марк, он всегда... Он всегда был Марком, — Блейк, все еще не смотря на меня, коснулась кончиками пальцев белоснежной чашки, но попробовать ароматный напиток не спешила.
Ладно, о веселой юности Иствуда, наркотиках и рок-н-роле мне достаточно поведал гугл. Но вот о чем всемирная энциклопедия знать не могла, так это об отношениях моего подопечного с отцом — а цитата Господина Сенатора, которую только что привела Блейк, слегка меня напрягла. Уточню: люди, которые не считают своего ребенка человеком, меня напрягают.
— Отца Марка вы можете отнести к «плохому»? Какие отношения были между вашим братом и его родителями в целом?
— Думаю, то, что у Марка и его отца — разные фамилии, уже о многом говорит, доктор, — Блейк адресовала мне хмурый взгляд.
О... Серьезно? Упустила я этот занимательный факт из виду. И поэтому на последней реплике Блейк мои брови совершили экстренный взлет. Девушка, понимая мое удивление, пояснила:
— После того, как брата за вождение в каком-то непотребном виде остановили, об этом много писали во всяких газетенках, и, естественно, не забыли и дядю упомянуть. Мол, «сын сенатора, ай-я-яй...» Дядя страшно разозлился, говорил Марку, чтобы он не позорил его фамилию. Ну и... В общем, Марк пошел по пути наименьшего сопротивления и просто сменил эту фамилию, — уголок рта моей собеседницы чуть приподнялся, но то была не улыбка, а нечто среднее между выражением неприятия чего-то и, в то же время, пониманием, что иначе нельзя.
Я выдержала паузу, переваривая проглоченную мозгом информацию и покручивая в руках свою чашку. Ни пить латте, ни есть шоколадные круассаны отчего-то не хотелось — хотя желудок и напевал голодные симфонии где-то под столешницей.
— А почему именно «Иствуд»? — этот вопрос я задала скорее из любопытства.
— О, — Блейк усмехнулась — на этот раз уже более весело, будто бы вспомнила какую-то забавную вещь. — Это у нас с ним такой прикол был, своя шуточка, понимаете? — даже ее глаза, кажется, оживились, когда теплое воспоминание вспыхнуло на подкорке ее мозга. Я невольно тоже чуть улыбнулась. — Давно, ему лет пятнадцать было... мне — десять, выходит... В общем, он как-то заболел и целыми днями у телика валялся. И как-то раз там «Хороший, плохой, злой» крутили. Знаете, там еще Клинт Иствуд играет? Старый такой фильм, про ковбоев, — смуглые ладони Блейк обхватили сосуд с кофейным напитком крепче, а сама она чуть подалась вперед. — Так вот Марк что-то глубокомысленно пробурчал про то, что Иствуд — крутой мужик, а я сказала ему, что они похожи... Ну, брат просто как-то на Хэллоуин ковбоем наряжался, а в голове десятилетней девочки параллели очень простые: ты ковбой, и он ковбой — значит, вы похожи, — девушка улыбнулась шире, и я — неосознанно — тоже. — С тех пор я часто его Иствудом называла, когда он нос вешал. Хотела напомнить, что он тоже «крутой мужик», как и Клинт, понимаете?
— Это вы молодец, — опершись подбородком о ладонь, я чуть кивнула.
Теперь я поняла, почему даже такой сложный тип, как Маркус, не устоял против обаяния своей сестры и подпустил ее к себе близко.
Всем людям нравятся те, кто в них верит; кто считает их хорошими, несмотря ни на что.
— Жаль, конечно, что у вас с Маркусом довольная большая разница в возрасте для того, чтобы вы смогли рассказать мне больше о его раннем детстве, — высказала я свое сожаление, чуть дернув плечами. — Думаю, там кроются ответы на многие вопросы о том, почему он ведет себя именно так, а не иначе. Я полагаю, родители со столь высоким социальным статусом ожидали от своего отпрыска каких-то экстраординарных качеств, и когда он оказался простым ребенком, а не смесью ангела с вундеркиндом...
— Да, — прерывая мои размышления, Блейк энергично кинула, будто вспомнившаяся ей информация не может дождаться окончания моего предложения — она должна быть озвучена немедленно. — Они всегда предъявляли Марку какие-то завышенные требования. Помню, когда он показывал свои оценки — все «А», кроме какой-нибудь «B» за рисование или еще какую ерунду... То его родителям не было никакого дела до того, что девяносто девять процентов оценок — отличные. Их внимание привлекала только та единственная «В». Этой осенью, кстати, ведь и Ник, второй их сын, в школу пошел — вот уж не знаю, что мальчика ждет. Моя мать, помню, как-то назвала дядю с тетей «перфекционистами не в тех местах», — девушка нахмурилась и, наконец, отхлебнула уже остывший напиток из своей чашки.
М-да... Неудивительно, что Иствуд пошел вразнос еще в юности — у тех предков, что видят в ребенке не личность, а инвестиционный фонд, который должен «отрабатывать» вложенные в него средства, что никогда не используют «пряник», прибегая только к «кнуту»... У таких вряд ли вырастет благоухающий одуванчик на радость социума.
Полагаю, и второго-то ребенка родители Иствуда завели в качестве этакой «попытки номер два». Раз уж первый совместный проект не удался, то, возможно, стоит попытаться еще раз?
Только я было хотела задать вопрос о чем-то разряда «Наверняка увлечение Марка музыкой его родители посчитали какой-то неприемлемой для сына сенатора глупостью?», как заметила, что собеседница моя отчего-то нахмурилась, будто вспомнила что-то не очень приятное.
— Что такое, Блейк? — поинтересовалась я, участливо заглядывая в глаза девушки.
— Просто, когда я вспомнила про маю мать, и... Вспомнила одну вещь, которую она мне рассказывала про Марка, странную вещь. Страшную даже, я бы сказала, — та закусила губу, хмуро смотря куда-то сквозь столешницу.
Что-то внутри меня даже сжалось на мгновение, а ладони будто бы и вспотели резко — необъяснимый трепет я ощущала, приближаясь к разгадке личности своего пациента.
— Какую вещь, Блейк? — практически одними губами прошептала я.
Девушка шумно вдохнула, собираясь с мыслями, и чуть качнула головой.
— Я тогда даже еще не родилась, Марку было года три, наверное, — ресницы Блейк сделали несколько взмахов. — И был один эпизод, когда он повел себя очень странно, такое не делают дети в три года, — светло-карие глаза девушки, напряженные, метнулись к моим.
Я бесшумно спросила «что именно?» — только рот мой слабо шевельнулся.
— Вы, наверное, видели у него... — пальцы Блейк неуверенно коснулись ее левого виска — именно того места, где у ее брата белели полосы старых шрамов. — Ох, я... — рот девушки неуклюже раскрылся, будто бы она совершенно запуталась в своих мыслях. — Я, наверное, что-то не так поняла, доктор... Это... это слишком странно, да и мама рассказывала мне про это целую вечность назад... Наверняка я все спутала, — худые пальцы Блейк, до этого едва уловимо касавшиеся виска, с силой потерли лоб.
— Блейк, пожалуйста, расскажите мне, — наверное, слишком взволнованно попросила я, своими интонациями разбивая маску беспристрастного эксперта.
— Нет-нет, я... я не хочу говорить то, в чем не уверена, еще и психологу Марка, который может увидеть в моем рассказе что-нибудь... не то, — рот моей собеседницы чуть скривился в выражении неуверенности. — Пожалуйста, забудьте. Зря я начала об этом. Спросите о чем-нибудь другом, — она пригубила свой латте, видимо, чтобы переключиться на какое-то другое действие и поставить этакую точку во всем вышесказанном.
Что-то подобное я ощущаю на любовном ложе, когда Джеймс финиширует тогда, когда я только стартую — вот что я хочу сказать.
— Хорошо, — произнесла я с некоторой холодностью, вызванной величайшим разочарованием: наверняка меня только что лишили весьма вкусной для психоаналитика истории. — Тогда я хочу спросить у вас непосредственно про преступление Марка, — теперь, после столь досадного недоразумения, я чувствовала себя вправе получить компенсацию в виде ответа на мои самые острые вопросы. — Что вы можете сказать об отношениях между вашим братом и убитой? Возможно, вы что-нибудь знаете о возможных мотивах убийства?
«Я снес половину ее тупого черепа, доктор. Хотел убедиться, что он не пуст, понимаете?..»
Блейк заметно вдохнула — грудь ее стала выше.
— Об отношениях ничего особенного сказать не могу. Очередная подружка на неделю, — девушка позволила себе секундную кислую улыбочку, ясно говорящую об ее отношении к пассиям брата. — Они просто зависали в каком-то грязном мотеле, курили всякое дерьмо и совокуплялись. Ничего особенного — у Марка таких «отношений» дюжина была. Он не воспринимал их всерьез. Ни одну девицу в своей жизни он не воспринимал всерьез, — брови Блейк выгнулись в выражении равнодушного скептицизма.
Хм, интересно... А я готова поставить на то, что к одной из «девиц» у моего пациента было вполне себе «серьезное» отношение. Исходя из всех его странных реакций.
— И чем же эта «очередная» оказалась такой особенной, что ваш брат убил ее? — я чуть качнула головой.
— Я не знаю, — Блейк, скользнув языком по нижней губе, вонзилась взглядом куда-то в потолок. — Думаю, здесь просто дикая смесь наркотического опьянения, аффекта и... не знаю, каких еще факторов, но... Сразу после того, как он... сделал это... он выглядел совершенно шокированным собственным поступком или чем-то там еще, был не в себе. Он бы не совершил подобного, будь он в своем уме, это точно.
Я выдержала некоторую паузу, бесцельно разглядывая переплетение тонких нитей в белоснежной скатерти на столе. И только спустя несколько секунд поняла, что меня смутило в словах Блейк:
— Вы видели брата сразу же... после?
Лицо девушки, переведшей взгляд с потолка на мои глаза, выглядело совершенно нейтральным, будто бы с него смыли все эмоции:
— Сразу после убийства он пришел ко мне. Вы не знали, доктор?
И я, черт меня дери, не знала не только озвученного секунду назад факта, но и того, как же мне на него теперь реагировать.
Передо мной не человек, а кладезь ценной информации, черт возьми!
— И как же он выглядел? Что он говорил? Как себя вел? — пальцы мои сжали скатерть на столе.
— Ну... — Блейк явно смутило количество выплюнутых в нее из моего рта вопросов. — Он позвонил в дверь... не знаю, как его еще не забрали в какое-нибудь местечко вроде вашего в таком-то виде... Я в первую секунду подумала, что его машина сбила, оттуда и вся эта... — она потрясла ладонью перед своей грудью, словно бы показывая, что ее брат весь был в... «этой», — вся эта кровь. Был декабрь, а он был в одной майке и... Я открыла, и он, весь в крови, мокрый от снега, синий от холода... У меня сердце чуть не лопнуло от испуга, — Блейк явно напряглась, ее рот и брови искривились, создавая на лице неприглядные морщинки и складочки. Казалось, те воспоминания, которые она сейчас пытается передать мне путем словесного пересказа, вызывают у нее желание плакать. Но она, собравшись, продолжила свой рассказ. — И вдруг он мне: «Блейк, я убил... я убил ее», — девушка подняла на меня взгляд — и действительно, непрошенная влага уже дрожала, блестела у уголков ее глаз. — Я, конечно, не сразу сообразила, что вообще происходит, застыла у порога, а он вошел и, хватаясь за голову, что-то там хрипел еще... Очень неразборчиво...
— Что именно? Вы можете сказать? — я задержала дыхание.
Блейк, чуть поводив головой из стороны в сторону, словно бы ей было некомфортно в собственном теле, закусила губу.
— Точно не могу сказать. Кажется, он называл ее дурой, говорил, что она хотела спать спокойно, и... Не знаю, какой-то бред.
У меня, наверное, все лицевые скривило: что за...? «Спать спокойно»?
— Что это может означать, как вы думаете? — негромко поинтересовалась я.
Блейк лишь покачалаголовой, ясно давая мне понять, что совершенно не представляет, о чем могговорить ее брат.