Персимон

Я не видела его четыре дня.

Четыре длинных, растянутых дня, которые казались бесконечными, как будто время специально замедлилось, чтобы подчеркнуть его отсутствие. В этих днях не было ничего особенного — или, может быть, наоборот, было слишком много пустоты, которая давила на меня, как тяжёлый, влажный воздух перед грозой. 

Каждое утро начиналось одинаково. Будильник, который я выключала несколько раз, прежде чем подняться. Его назойливый звон разбивался о моё сознание, как камень о стекло, оставляя после себя лишь раздражение и усталость. Горячий душ, от которого мне всегда становилось легче. Вода смывала не только сон, но и остатки тревожных мыслей, которые копились за ночь. Чай или кофе — в зависимости от того, сколько сил оставалось после бессонницы. Я выбирала напиток, как выбирала настроение: чай для спокойствия, кофе — для того, чтобы заглушить внутреннюю дрожь. 

Я шла в университет, растворяясь в людях, но оставаясь с собой. 

Лекции, наброски в скетчбуке, разговоры о творчестве, в которых я всё чаще чувствовала себя посторонней. 

Они говорили о концептах, которые я не могла прочувствовать, об искусстве, которое меня не трогало. Их слова казались мне пустыми, как скорлупа без ядра.

 — Ты слишком личная, — однажды сказал мне куратор. 

Я не знала, был ли это упрёк или похвала. Но он был прав. 

Мне было трудно отстраняться. Я не могла делать искусство ради искусства. 

Мне нужно было чувствовать. И последнее, что я чувствовала, было ожидание. 

Я возвращалась домой, вечер был холодным, воздух — прозрачным, как будто мир замер в ожидании чего-то важного. И вот тогда я увидела его. 

Он сидел на лавочке возле дома, как будто никуда и не исчезал. Его фигура казалась такой же естественной, как тени от фонарей, которые ложились на асфальт. Я остановилась, почувствовав, как сжимается что-то внутри. Мне хотелось повернуть обратно. 

Мне хотелось подойти. 

И пока я стояла, сомневаясь, он поднял голову. Его взгляд зацепился за меня, и я поняла, что он видел — видел, что я искала его раньше. Он медленно затянулся сигаретой, выпустил дым, который растворился в холодном воздухе, и наклонил голову. 

— Ты сегодня не торопишься, — произнёс он, и это прозвучало почти как вопрос. 

Я невольно улыбнулась.

— А ты снова читаешь. 

— Привычка, — пожал он плечами, и в его голосе прозвучала лёгкая ирония. 

Я сделала шаг ближе. 

 — Хорошая книга? 

 — Не самая плохая. 

 Он перевернул обложку, показывая мне название. Я узнала автора, но не читала. 

 — О чём? 

 Он медленно закрыл книгу, отметив страницу пальцем. 

 — О человеке, который ищет смысл, но находит только тени. 

 — Звучит депрессивно. 

 — Реалистично. 

 Я присела на другой конец лавочки, скрестив ноги. 

 — И какой смысл ты в этом видишь? 

 Он чуть улыбнулся краем губ, и в его глазах мелькнула тень загадки.

 — Почему ты думаешь, что я его ищу? 

 — Ты не ищешь? 

 Он взглянул на меня так, что мне вдруг стало неуютно. Как будто он что-то понимал обо мне больше, чем я сама. Его взгляд был проницательным, но не агрессивным — скорее, он словно приглашал меня заглянуть в себя. 

 — А ты? — спросил он вместо ответа. 

 Я чуть прикусила губу, чувствуя, как слова застревают у меня в горле. 

 — Иногда мне кажется, что у меня его нет. 

 — А потом?

 — А потом я думаю, что если его нет, его можно создать. 

 Он кивнул, в глазах мелькнуло что-то вроде признания, как будто он нашёл в моих словах отголосок своих мыслей. 

 Мы замолчали. 

В этот момент я осознала, как странно спокойно мне рядом с ним. Как будто ничего не нужно изображать. Как будто можно просто быть. Тишина между нами была не неловкой, а скорее уютной, как тёплое одеяло в холодный вечер. 

 — Хочешь сигарету? — вдруг спросил он. 

— Да. 

Он достал пачку, постучал ею по ладони, и одна сигарета выскользнула наружу. Его движения были точными, отточенными, будто он проделывал это тысячу раз. 

Я взяла её, и наши пальцы едва коснулись — настолько легко, что можно было подумать, будто этого не было. Но я почувствовала. Он поднёс зажигалку, и пламя осветило его лицо на мгновение, подчеркнув резкие скулы, тени под глазами. 

Я наклонилась, втягивая дым, и он обжёг мне горло, заставив слегка закашляться. Он усмехнулся, но не сказал ничего. 

 Мы курили молча. 

Дым вился между нами, растворяясь в холодном воздухе, смешиваясь с нашими дыханиями. Я смотрела на огонёк его сигареты, который то разгорался, то угасал, в такт его редким затяжкам. В этом был какой-то ритм, почти медитативный. 

 — Ты куришь редко, — заметил он. 

 — Как ты догадался?

 — По тому, как держишь. Осторожно. Будто боишься обжечься. 

 Я улыбнулась. 

 — Может, просто боюсь.

 — Чего?

 — Привыкнуть. 

Он задумался на секунду, потом кивнул, как будто понял что-то важное. 

 — Иногда привычки — это единственное, что остаётся. 

 Мы просидели так ещё какое-то время. Не разговаривая, просто слушая звуки города, смотря на редких прохожих, которые торопились домой, в свои миры, где нас не было. Мне не хотелось уходить. 

Но я знала, что если останусь ещё немного, этот момент станет чем-то большим.

 Я поднялась.

 — Спокойной ночи.

 — Спокойной ночи, — ответил он, не двигаясь. 

Когда я обернулась, он снова читал. Но я знала, что он меня заметил. Его взгляд, его улыбка, его тишина — всё это говорило о том, что он видел меня. И, возможно, видел больше, чем я готова была показать.