ДОЖДЬ НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ [18+]

Чемодан можно было сравнить с ямой. Туда помещалось всё, что попадалось под руку, однако вещи эти были ему не нужны. Наберёт в охапку футболок, трусов и носков, а потом кинет их в эту самую «яму», да и не пригодятся они ему там, в Москве. Уезжает ведь не на вечность. Придётся вернуться. Рано или поздно черти вновь поймают его за ноги и будут тащить обратно. Это было неминуемой катастрофой. Стало даже традицией. Взглянул на раскрытый чемодан, что лежал на его кровати. И, без лишних раздумий, выложил из него всё содержимое. Столько вещей ему не понадобится даже в диком лесу. 

В своей родной квартире он бывает уже гораздо реже. Ведь в ней его никто не ждёт. Брат в другом месте, мать — тоже. Он скучает по ней. Даже как-то непривычно все эти полгода без её укоризненных взглядов и разговоров на тему его же будущего. Хотелось услышать что-то подобное и сейчас. Когда оно необходимо. Матери в данный момент не свезло. Сердце. Боли. Он чувствовал её страдания на себе. Это как взглянуть на инвалида без руки, а позже ощутит что-то у себя в суставах. Фантомная боль. Да только рука у тебя на месте, но тот человек обратно её не получит. Вот и он подумал о том же, что любая боль родного тебе человека способна быть твоей собственной. Любая рана, любая трещина на коже. Ты всё это чувствуешь неразрывной связью. А он перестал. И о маме подумал только сейчас. Когда понял, что рядом её не оказалось.

Когда необходимое было собрано, Дроздовский созвонился с Надеждой.

— Готов? Мне выходить?

— Быстро ты. Думал, ждать буду. Да, я всё. Сейчас пойду навстречу.

— Хорошо... Постой! Ничего не забыл? Паспорт не забыл?

— Точно.

Владислав обернулся, стоя в коридоре, взглянул на серую комнату. Внутри неё было достаточно пыли, чтобы задохнуться. Он не убирал квартиру с того самого момента, как начал работать и видеться с Надеждой. Здесь он просто спал, ел, но не жил. И при этом взгляде нахлынуло на него множество воспоминаний. Да только включать их в голове ему не захотелось. Время поджимает. А паспорт всё ещё нужен.

Открыл верхний ящик шкафа — не нашёл. Залез в тумбочку — и там нет. Хотел материться. Всё самое важное всплывает в самый последний момент, а на раздумья у него времени почему-то всегда хватает. Поиски завели его практически в дебри: мамина комната. Возможно, он мог положить документ туда, ибо свой паспорт не видел уже очень давно. Начал снова искать. И опять окунулся в прошлое. Фотографии. Мама. Папа. Он с братом в детском саду. Он с братом в зоопарке. Всё это было. И как же жизнь людская способна измениться. В юности хотелось быть взрослым. Сейчас хочется быть никем, лишь бы не поддаваться на уловки смерти. Отстань.

Открыл дверцу шкафчика около постели мамы. Перевернул там бумаги, маленькие фотографии матери для её старого паспорта, своего же не видел. Вдруг залез рукой в небольшую тумбочку, прикоснулся там к коже, пальцы засекли кожаную обложку. Выдохнул.

Вскоре он уже выбежал из дома с чемоданом наперевес. Их ждёт такси. Дроздовский не спешит на встречу, он знает, что ничего плохого не случится, если он пройдёт ещё минуту по местам, где жил все эти годы. Это же как расставание с самим собой. В небе мелькал светлый просвет из-за тёмно-синих туч. Неужели. Может, просто кажется. Но верить хотелось

Посмотрел на двор, где когда-то с друзья играл в футбол. Ворота тут больше не стояли, всё заменили новыми площадками, качественными. Да вот только разворовали всё в один миг. И будто так всегда и было, совсем неизменно. Прошёл ещё дальше. Магазин. И не сосчитать, сколько раз он в нём появлялся. Как однажды покупал газировку в жаркий летний день, как мама постоянно просила купить по дороге домой буханку. Каждый фрагмент хранится внутри него. Их будто бы не хочется бросать. А ведь что кроме радости и счастья дал ему этот город? Всё остальное. Всё самое плохое. Не было здесь солнца. И никогда не появится.

До Надежды оставалось пару домов. Чемодан елозит по асфальту колёсами, вечно стучит, но не отвлекает. Отвлекает телефон. Гудит в кармане без остановки, да так, что мелодию уже услышали остальные прохожие. С бранью вытащил. Надя.

— Я уже почти...

— Влад, — сказала она. Её голос был почти беззвучным. Но напуганным. — Тут... тот самый...

Слова Надежды оборвались, как будто кто-то отнял у неё трубку.

— Торопись сюда, Влад, — произнёс Руслан. — Разговор есть.

Владислав остановился. Поначалу решил, что это какая-то шутка. Но было не до них. Он спохватился и побежал.

В поте лица он добрался до подъезда своей девушки и встретил её рядом с человеком в чёрном пальто. На лице Владислава была озлобленность и ярость. Он подходил к нему всё ближе. Поставил чемодан на землю, освободив руки. Приблизился к Фёдорову. Тот будто уже автоматически выставил вперёд ладони, зная, что Дроздовский прямо перед ним уже начинает звереть. Владислав толкнул его в грудь. От сильного толчка Руслан упёрся спиной в дверь подъезда.

— Ты нарываешься, что ли?! — спросил его Дроздовский. Он заметил свою девушку. — Надя... не смотри. Садись в такси, я скоро подойду.

Она посмотрела на них обоих. Но никуда не пошла. 

— Что вы от него хотите? Деньги? — спрашивала она Руслана. — Отстаньте от него! Что он вам сделал?!

— Не лезь, я говорю, — сказал ей Владислав. — Сядь. В машину. 

Надежда всё же ушла, ранимо глядя на своего молодого человека. Однако в такси не садилась, лишь встала около открытой двери с двумя чемоданами, наблюдая за происходящим и чувствуя, как сердце заработало в ускоренном темпе.

— Не моя прихоть, Влад. Он сам сказал тебя к нему доставить. Есть дело.

— А вот ты иди и сделай! — крикнул Дроздовский.

— Я помочь тебе хочу.

Владислав натужно усмехнулся, отвернувшись. От этого его глаза покраснели, наворачивались слёзы.

— Издеваешься? — спросил он более тихо. — Это ты мне помог так? — он выставлял ему своё лицо. Обезображенное, с трудом смахивающее на человеческое. Но в нём этого оставалось всё меньше. — Вмешался, мол, спас меня, да? Знаешь, что ты по правде сделал? Лишил меня выбора, сволочь... Всё началось опять только потому, что ты снова ко мне пришёл... — Дроздовский резко схватил его за воротник пальто. — Зачем, тварь?! Тебе не надоело ещё надо мной глумиться?! Ты ведь не смерти моей хочешь! Ты хочешь меня замучить, я правильно понял?!

Руслан раздражённо оттолкнул его от себя.  

— Руки убери! Успокойся, твою мать! Здесь люди, здесь девушка твоя на тебя смотрит. Давай в машине поговорим, — предложил Фёдоров, чувствуя, как Владислав по бычьи дышит на него. — По пути.

— Пошёл на хуй, — сказал Дроздовский. — Клянусь, Фёдоров, ещё раз тебя увижу — пеняй на себя. Я тебя хоть при ней убью. Лишь бы ты сдох поскорее!

— Тебя найдут, понимаешь? Куда бы ты не поехал. Да включи мозги свои! — ткнул Руслан ему в висок. — Думаешь, я сам не пытался бежать? Да мне чуть руку из-за этого не отрубили, когда пробили номера! Нашли на трассе, подобрали и вернули. Я как из заповедника на волю выбрался, а меня сразу обратно. И что только, блядь, не делал. У него связи... Каждый мент на счету. Даже если я сбегу от Натана, за мной придёт Маркос, а после и федералы. Я всем должен, — Руслан перевёл дыхание. — Ты пойми одну вещь и просто... поверь мне. В тот день, когда мы были в бункере... — Руслан сделал шаг ему на встречу, делая голос тише. — Я бы дал тебе умереть. Все видели, как ты рвался. Но... она, — Руслан показал на рыжеволосую девушку, — думаешь, сможет смириться? Ты сам потерял любовь, считаешь, и ей нужно? Думай о людях, Влад.

— Только что в голову пришло? Сам придумал-то?

— Ты бы не прожил полгода без чьей-то поддержки... Я... я знаю. Ты меня ненавидишь. Да я сам себя ненавижу! — сорвался Руслан. — Но и плевать! Дело сейчас не в этом. Мы ещё можем всё исправить, если ты мне доверишься...

— Из тебя хороший юморист выходит.

— Я серьёзно, Влад. Здесь не до шуток.

— Да? А где, блядь, была твоя серьёзность, когда ты рассказал этому уроду, что я... убивал Морозова? — спросил он ещё более тише. — А?! Чего застыл?! Ты мог придумать любое оправдание. В конце концов... мог и сам подохнуть за это. Мир был бы тебе только благодарен. Как и я. Но ты... ты, сука, пришёл. А теперь просто взгляни на меня. Внимательнее. Что видишь?

Фёдоров замолчал, уставившись на Владислава.

— Отвечай, блядь!

Руслан вздрогнул. Но Владислав вновь ничего от него не услышал. Дроздовский понимал, что вместо этого его слышали все остальные. За спиной он разглядел зелёные глаза своей девушки. И ощутил в них страх. Он понял, что выбора не было. Витал лишь какой-то мизерный шанс, от которого зависит вся его жизнь. Это как дать комару править всем миром и считать это правильным решением. Шанс того, что насекомое справится с людьми — не существует.

Лицо дрозда изменилось. Стало сдержанным, но в то же время оно выражало смирение. В какой-то момент он посмотрел на Надежду. Она ждала его. Но не дождётся.

*    *    *

Маршрут оказался невидимым только для него. Он не смотрел вперёд, не жаждал узнать, что же происходит на этой дороге. Ничего. Дроздовский не находил смысла в принципе что-либо видеть. Зато скоро перед ним появится жёлтый цвет. И такие же глаза, звериные, которые пару дней назад затаскивали его в могилу. Не дотащили. Оставалось ведь совсем немного. Один выстрел — и будет спокойно. Ни тебе страшных кошмаров каждой ночью, ни тебе забот о близких, даже о себе, хотя себя он никогда не оберегал. И почему так трудно сделать это самому? Столько способов, можно обойтись и без боли, итог ведь всё равно окажется одинаковым. Не может. Дело даже не в страхе, а в последствиях. Он верил в Бога и не верил. Он не знал, что ждёт его дальше. Умрёт. И что? Мечта ведь есть, а самоубийство лишит его последнего осколка счастья. «Это для тебя счастье?» — спрашивал он себя.

В прошлый раз здесь было слишком темно. Он запомнил эти кирпичи в сырой траве, как над ними ещё стоят полуразваленные строения. Машина катится по сухим листьям, под хмурыми тучами. Присмотревшись, чуть дальше уже показывался горб из земли. Бункер.

Не хотел туда соваться, смотреть на этого человека. С Русланом ему ещё более неспокойно. Но его он хотя бы знает. А остальные — почти животные. Ни тебе имён, ни прозвищ, все служат только главному. И зовут его Натан.

Молчание развеивалось лишь звуком непрерывного стучания двигателя. Но и тот вскоре глохнет. Всё останавливается, времени практически не ощущается. Руслан вытаскивает ключи. Открывает дверь и выходит. Он ждёт Дроздовского. Тот подумал на чем-то. Запутался в клубке внутри разума. И вышел.

Их пропустили. Тот же человек, что был здесь тогда, вновь сторожил вход. Он поглядел на Владислава с явным презрением, недоверием. Почесал сальную бороду и велел идти дальше. Дроздовский спускался по лестнице.

От жёлтого глаза вновь смыкались. Труба лимонного цвета труба оказалась над его головой, слегка мерцая. Это помещение его напрягало. Владислав увидел здесь большое скопление людей. Все одной национальности, выглядели также одинаково. Тёмно-зелёные армейские куртки, у большинства бритые головы. Они ходят по помещению с коробками в руках, что-то разносят. Какой-то товар. Владислав не видел содержимого, однако учуял запах больших денег. Их было предостаточно. Здесь ими будто воняло.

Натан убрал телефон от уха. Он встал с дивана, когда его взгляд встретился с глазами Владислава. Натан засучил рукава, обнажив свои волосатые предплечья. Был уже гораздо ближе. Владислав стоял на месте. Натан протянул ему ладонь. Дроздовский всмотрелся на неё, как на что-то инородное. И совсем забыл, что её стоит пожать.

— Тебя что, заставлять нужно? — спросил его Натан.

Владислав посмотрел ему в глаза. Пожал. Без робости. Честно. Лишь бы отстали. Удовлетворившись, Омаев вернулся на середину, шепнул что-то своему подопечному и, развернувшись вновь, сказал:

— Я тебя в живых не просто так оставил. Придётся поработать. Так что сегодня у тебя первое дело. Облажаться не рекомендую, тут всё серьёзно. Этот тебе ещё ничего не рассказал, да?

Дроздовский ничего не ответил.

— В следующий раз отвечай, когда задаю вопрос. Я уезжаю со всей своей рабочей силой в другой город. Эта крыса идёт с тобой на разведку, — Натан кивнул подбородком на Руслана. — Просветить тебя стоит или лишнее?

— Не помешает, — произнёс Владислав, стоя смирно под жёлтым светом.

— Я торговал с четырьмя братьями, они тоже с Кавказа. Уговор был такой: они мне доставляют, платят за крышу, а я им не мешаю вести дела на их территории и в крайнем случае буду помогать отгонять конкуренцию. На днях эти черти ни с того ни с сего пришли ко мне со сделкой. Попросили расширить область влияния: им, видите ли, не хватает прибыли. Я отказался. Не жадный, просто у них опыта слишком мало, они стоят лишь подо мной, но для меня они — никто. Если бы они накосячили, за это пришлось бы платить мне. Мучить не стал их, просто послал отсюда. Потом они потребовали свой героин назад, который сами и делали, затем что-то вякали про дополнительные проценты... Я также отказался, ведь, если можно так выразиться, «законно» купил эти вещи. Они мои. Но этим сукам не понравилось. Я их понимаю, обидно. Однако неспроста они ко мне пришли. Думаю, их кто-то послал, иначе столько смелости доселе у них не было.

— Что ты хочешь? — спросил Владислав.

— Ты не дослушал. Иначе, чего мне тебя посылать к ним, какая у меня мотивация? Что они мне словами нагрубили? В другом тут дело, — Натан посмотрел на другую часть убежища. Скрестил локти. — Там сейчас при смерти двое моих человек. В больницу вести не стали, ждём врачей сюда. Эти четверо отрезали им уши и носы, оставили подыхать прямо у бункера. А потом до меня донесли другие «приятные» вести: ограбили наш склад, сняли со всех машин номера и колёса. Обворовали меня. И самое главное — пропал героин.

— Я бы их угандошил, Омай... — сказал один из людей Натана за его спиной.

— Знаю. Мы и угандошим. Но не всех, — Натан вновь посмотрел на Владислава. — У них есть главный, зовут Малик. На остальных братьев мне плевать, нужен только этот. С остальными я потом сам разберусь, если не захотят по-хорошему. Хотя... можешь их убить, мне всё равно, но Малика брать исключительно живьём, уяснил? Вместе с ним здесь должны быть шесть пакетов героина.

Дроздовскому тяжело было представить, как такое провернуть. Убивать он не собирался, да и не умел. Однако всё равно думал, что не справится, даже с Русланом. У него нет ни оружия, ни плана. Опасность прибежала так быстро, что её он совсем не увидел. А ведь всё легко может закончиться смертью. Только теперь он не видел в ней выгоды.

— Вы двое не справитесь. Нужно ещё пару человек, — сказал Натан. — Плевать кто. Но чтобы рот держали на замке. А деньги все получат, если Малика увижу здесь .

— Нам никто не нужен, — настаивал Владислав.

— Не тупи. Ты же меня слышал, да? Так я повторю для тебя особо умного: их четверо, вооружённые, блядь, обезьяны. Если они на такое пошли, сам как думаешь, им есть что терять? Вряд ли. И даже вздумай мне перечить. Мне нужно, чтобы всё прошло складно. Даю два дня. Это приказ, в неповиновении отказано. Фёдоров знает улицу, он всё покажет.

Владислав повернулся. Но Натан вдруг остановил его.

— И ещё одна деталь. Я дам вам тачку, она будет у бункера. Фёдоров свою машину использовать не будет, иначе потом не избавиться от хвоста. Так что та, что я дам, будет надёжнее. В ней вы всё и перевезёте. Разговор окончен. Пошли вон.

Ничто так не било по нему, как тот факт, что друзья могут из-за него пострадать. Может быть, он всё же попробует так, как хочет сам, пойдёт наперекор? Слишком опасно. Против четверых это и вовсе бессмысленно. Но и впутывать в это тех, кто невиновен, Дроздовский был против. Возможно, судьба сама с ним играет. Хочет увидеть, что он сделает. Как будто двигает коня на шахматной доске, скидывая пешку. И вскоре полюбуется своим результатом. Он не хочет портить кому-то жизнь. Своя уже достигает того уровня, из которого его никто не вытащит. Бросай хоть километровые верёвки на помощь. Он уже свалился вниз. Но не потянет за собой остальных. Хватит. Я справлюсь. Иначе по-другому яма просто возымеет дно. Разобьюсь.

*    *    *

Панельные дома, суженные в нескончаемую стену, омывались небольшой моросью. Их серые стены покрывались маленькими каплями сверху, горящий свет во многих окнах придавал этому месту уюта. Что-то таилось здесь неясное. Чувство не то жалости, не то спокойствия. Как будто в своей тарелке. В своём городе. Дома.

Он смотрел на это и вспоминал песню Виктора Цоя. Никогда не забывал эти строки:

«Крыши домов дрожат под тяжестью дней.
Небесный пастух пасет облака
Город стреляет в ночь
дробью огней,
Но ночь сильней, ее власть велика.
Тем кто ложится спать
Спокойного сна,
Спокойная ночь...»

На антеннах сидят голуби, парковка заполнена чёрными иномарками. Дворы пустуют, никто не веселится, нет людей с улыбками до ушей. Всем хорошо в квартирах, но лучше видна эта улица только из окна. Включаешь лампу, сядешь на подоконнике и всмотришься куда-то вдаль. На грубый асфальт, продырявленный временем и бездействием, на старую помойку, где весь мусор не улёгся и сваливается от тесноты. На соседний дом, где почти такой же человек, как ты, глядит под окно, в надежде увидеть там нечто новое. А в итоге всё как обычно. В этой стране вообще ничего не меняется. Ведь ты просто сидишь, смотришь. И думаешь: когда? Словно заглядываешь в холодильник. Так всю жизнь и продумаешь, будешь ждать, пока всё само расцветёт. Но цветок не вырастет, если его не поливать. Так и с Россией. Вот только воды хватает. Но всём не до этого.

И как же было тихо и странно наблюдать за чем-то подобным. За полчаса по двору прошлось от силы три человека, но и с ними чувство одиночества не пропадало. Он словно совсем позабыл, что кроме него существуют и другие люди, так ведь недолго до сумасшествия. Ветер дует, зажимает и охлаждает уши. Он нажал на кнопку, чтобы поднять стекло на двери. И всё ждали, смотрели на эти панельки, однако ничего путного в них он разглядеть не мог. Знал лишь, что в одном из этих домов сидят люди, которым он должен навредить. Ведь либо он, либо ему. Боли Дроздовский пугался меньше всего. Гораздо страшнее видеть, как за тебя страдают другие. Этого он допускать не хотел. Бейте его как угодно, ломайте его, хотя обычно сломанное повредить ещё труднее. Но он вытерпит. Лишь бы другим не мешали. Лишь бы его только мучили.

Он думал о самом себе нередко. Каждый день в голову лезут всякие поганые мысли. Порой от них навивает ужас. Боль. Довольно страшное слово. Именно её он чувствовал с того самого момента, как умерла Даша. Любил человека так сильно, что попросту не смог смириться с её потерей. И потерял себя же. В жизни есть несколько шансов на искупление. Их дают тебе, если ты однажды проиграл. Вторая попытка. Когда ощутил эту милостыню, то осознал, какова стала ответственность за это. Новая жизнь, всё по-другому. Возможно, он и не был достоин, ведь так и думал всё это время. И всё же получил шанс. Воспользовался им. Однако забыть не удалось. И прокатились его мечты по длинной лестнице вниз. А ведь он только сейчас понял, что в тот день, когда Руслан нашёл его, Дроздовский мог покончить с этим. Убить его. Но не стал.

Владислав повернул голову на Руслана, смотрящего на передний дом с приложенной рукой к подбородку. Он сидит рядом с ним, неподвижно, вот так уже почти час. И как же было хорошо, если бы его не существовало вовсе. Он обманывал его. Предавал. И гарантий никто не даст, что Фёдоров не повторит этого снова. Ведь человека можно изменить. Но душу его — никогда. В какой-то момент Руслан отпрянул. Заговорил:

— Они вот в этом доме. По слухам, на седьмом этаже поселились. Временно. Не факт, что не уедут. Потому и времени у тебя мало.

— Не понял, — сказал Владислав. — У меня? Не перепутал, случаем?

— Послушай... Я должен уехать.

— А я должен выбить тебе зубы, — произнёс угрожающе Дроздовский. — И дай мне повод этого не делать прямо здесь и сейчас!

— Маркос, — сказал Фёдоров. — Я должен с ним встретиться. Решить вопрос, как нам разобраться с Омаевым как можно скорее.

Владислав взглянул на него задумчивыми глазами. Он понимал, к чему тот клонит. Но так же понимал, как же всё-таки ловко Фёдоров бросает его. В очередной раз. И ведь никаких предпосылок к этому не было. Есть дело, нужно его решить, задание получили оба. Однако он вновь оставляет его. Так надо. Судьба им руководит, значит, и тобой тоже.

— То что я тебе говорил там, у подъезда, — начал Руслан, — я не то имел в виду.

Дроздовский прислушался.

— Когда он тебя бил, я бы и не вмешался. Это правда. Дело не в твоей девушке, что я вдруг за тебя заступился, я ведь даже тогда и не знал о ней. Но у нас пока есть возможность всё изменить. Нужно узнать его слабое место и ударить. У Маркоса нет людей для такой работы, зато есть я на побегушках. А мне бежать некуда. Он найдёт способ, как меня найти и завалить. Как и Омаев тоже. Я воюю за одну сторону, от второй нужно просто избавиться, понимаешь?

— Сделай то же, что сделал с Морозовым. Вот и всё решение проблемы.

— Ты вообще видел, сколько у него этих миньонов? Да охуеть-не пересчитать!

— Вот в том и дело. Умрёшь с честью, в бою.

Руслан отвернулся. Не хотел отвечать ему чего-нибудь в том же духе. В глубине своего внутреннего мира Фёдоров понимает, до чего довёл человека, сидящего рядом. У Дроздовского ведь когда-то были надежды на будущее, планы на дальнейшую жизнь. Воплотить их он не хотел в одиночку, с ним была Дарья, хотел с ней. А после появилось цунами. Оно захлестнуло всё вокруг, прихватив с собой её и его душу. Владислав умер. Во время этого молчания у него появился вопрос:

— Ты когда убивал его... Морозова... Что почувствовал?

Фёдоров достал сигарету. Небольшой пламенный язычок от зажигалки позволил ему затянуться палочкой. Он ответил:

— Ничего. Я не в первый раз убивал, Влад. Но ощущений нет никаких. Раньше думал, что просто сдохну от такого, не выдержу. И как-то продолжаю на ногах стоять. Меня за это ничто не гложет. Хотя иногда и страшно думать об этом. Он же тоже человеком был, а я с ним... как с животным. И плевать, какая он мразь. В итоге стреляешь. И нет человека. Так легко это сделать. Как будто у людей это в крови. Убивать и... ничего не чувствовать.

Руслан выпустил дым.

— С Омаевым всё не так просто. Я не боялся убить Морозова, но этого... Ты видел его глаза, Влад. Он хуже дикого зверя. Я за свою жизнь повидал многих ублюдков, но этот ни в какое сравнение не идёт с другими. Он психопат, самый настоящий отмороженный маньяк. Ты заметил, как он говорит? Всегда спокоен, не опускается в явные угрозы. Он просто говорит с тобой. Но я чувствую, как на теле потом паутина появляется. Он как паук, а я как муха.

— Ты что-нибудь знаешь о нём? — спросил Дроздовский.

— Не много. Маркос мне рассказал, как время нашлось. Сказал, что он сидел почти восемь лет, но причины не знаю. По слухам, кого-то замочил. А другие говорят, что вообще натворил дел не мало: грабил, насиловал... Я даже не знаю, кому верить. Но знаю, что он точно псих.

Фёдоров спохватился. Посмотрел на подъезд, к которому шли люди. И глаза его расширились, всматриваясь на незнакомцев. Четыре брата. Общаются между собой, видно даже, как шутят и смеются. Нет на их лицах ни единой доли страха за собственные жизни. Словно наслаждаются тем, что осталось: последними часами. Владислав заметил то же самое, вытянув голову вперёд, к водительскому окну.

— Они?

— Да, — подтвердил Руслан. — Вон тот, с волосами подлиннее — твой клиент, Малик.

— Если я достану его, братья ведь своего не бросят. Будут искать. Этот сказал, что они могут на кого-то работать...

— Вряд ли трём оставшимся получится спасти старшего брата. Малику кранты, будь в этом уверен.

— Почему ему, а не всем сразу? Они же вместе нападали и своровали мешки.

— Я считаю, ему нужно передать послание, а трое братьев в этом ему очень помогут. Малик во всём сознается и его убьют, а потом ему останется завалить того, кто всё это затеял. Но мы не лезем, Влад. Сказали, значит, так надо. Нам бы с тобой вместе держаться, когда есть возможность. А не смерти друг другу желать.

— Другим языком заговорил, я смотрю. Решил, что я теперь тебя простить должен? Тем более, когда ты вдруг свалить собрался...

— Думаешь, меня вообще ещё можно простить? — спросил Руслан с ухмылкой, глядя ему в глаза.

— Верю, что нет.

Дроздовский понизил голос. Говорил чётко с ровной интонацией:

— Если твой план сработает и ты вытащишь меня из того говна, в которое сам же вогнал — я тебе благодарен не буду. Но буду рад, если ты просто уйдёшь из моей жизни навсегда. Я натерпелся, Руслан. И «спасибо» за это стоит тебе говорить, — Дроздовский посмотрел на лобовое. Заметил, как на него опускаются капли, а изображение под ними постепенно теряется. — Все годы... врал мне, сука. А сейчас я опять должен руки пачкать. Может, у тебя мыло есть какое-то специальное, чтобы прямо раз и всё чистеньким стало. Но у меня нет такого. Я всё помню, Руслан. Здесь, — он показал на свой висок, — места не остаётся для всех этих страданий. А я их только выгнал, так ты новые притащил. Так что запомни: я тебе не доверяю и не буду доверять никогда, чего бы ты мне не сказал. Я уже понял, кто ты есть. И не думай, что мы снова друзьями стали, всё в прошлом осталось.

— Даже мысли не было, Влад. Но давай потом высказываться. Перейдём к делу...

Фёдоров сунул две руки на заднее сиденье, что-то там нащупывая. Вскоре он предоставил Владиславу синюю кепку, лежащую на коробке с пиццей. Руслан положил это ему на колени. Дроздовский взял вещи и с недоумением поглядел на него.

— Действуешь так: звонишь в любую дверь, просишь войти, поднимаешься на седьмой и осматриваешься. Тебе нужно понять, как вы туда будете вламываться.

— Я один пойду.

— Ага. Ну, давай, с песней. Только ты себе сразу гробик закажи и ямку выкопай. Совсем сбрендил, блядь?

— Тебя забыл спросить.

— Не тупи, Влад! Одного тебя положат на месте и даже в глаза не посмотрят!

— Я не буду своих друзей в это впутывать! Ясно тебе?! — кричал он.

— Тогда топай в Сирию и тоже один, раз уж такой смелый. Там как раз война. Справишься в одиночку с террористами? Тогда потом берись за это дело.

— Ты понимаешь, что даже если бы я и решился, но они сами будут против? Кто на это пойдёт?

— Натан им заплатит, только за закрытые пасти. Подкупи их, расскажи про наличные. Но по-другому у тебя ничего не получится. Всё, Влад, иди. Я отвезу тебя обратно, как вернёшься.

Дроздовский недовольно взглянул на эту кепку и с точно такой же неприязнью надел её на голову. Когда вышел из машины, почувствовал на коже моросящий дождь. Зашагал вперёд, погрузив истерзанную внешность под тень от кепки. Мимо проехала машина, опустошив дыру от лужи, птицы вдруг слетели с проводов. Появилось некое движение, улица начала шевелиться. Владислав подошёл к домофону. Посмотрел на цифры, оглашающие номера квартир. Набрал в шестьдесят шестую.

— Доставка пиццы, откройте, пожалуйста.

— Я не заказывал.

— Мне бы войти просто, у заказчиков домофон не работает.

Фыркнули, но всё же открыли. Направился по лестнице, дошёл до лифта. Вскоре уже поднимался к седьмому этажу. В кабине задёргались коленки. Лишь бы не выдать себя, не вызвать подозрений. Лифт так быстро тащит его кверху, что он уже и не заметил, как двери перед ним раскрылись. Вышел.

Пустой подъезд, оказавшийся не таким загаженным и вонючим, хотя он не мог сказать, что носу было приятно здесь находиться. Владислав увидел четыре звонка, четыре квартиры напротив. Не понимая, куда именно позвонить в первую очередь, выбрал ту, что ближе всего. Надавил пальцем и подождал. Никто не вышел. Нажал на соседнюю. Через минуту в предбаннике кто-то появился.

— Кто там?

Голос был детский, девчачий. Решил не беспокоить.

С правой стороны квартиры закончились. Две последние уже считались беспроигрышными вариантами. Натянул кепку побольше, слегка сгорбился, чтобы упрятать опухшие синяки. Снова нажал. Слышал, как кто-то говорит за дверью. И тут всё словно затихло. Дверь распахнулась. Появился человек. Коленки вновь затряслись.

У него был высокий рост. Чёрные глаза сливались с тёмной кожей, а длинноватые густые волосы такого же цвета непроглядной ночи доставали до плеч. Одет он был кожанку, рукава засучены. Дроздовский понял сразу: это Малик. И он заметил, как тот держит что-то за своей спиной. Взгляд его как будто прямо сейчас старается спровадить неизвестного. Или чего хуже.

— Дверью ошибся. Я ничего не заказывал.

— Это же... квартира девяноста три? — понизив связки, изменённым голосом спросил Владислав.

— Восемьдесят один. Тебе повыше.

Дроздовский успел посмотреть внутрь этой квартиры. Обставлена она была скудно, будто в спешке. Мебели практически не стояло. Он заметил троих братьев, сидящих по разным сторонам. Был среди них самый ширококостный, другой, видимо, помладше, третий даже вдалеке успел преподнести Владиславу свой суровый взгляд. И где-то в углу лежал диск от колеса.

— На что там уставился? — подозрительно спросил Малик.

— Говорите, повыше?

— На девятый тебе. Бывай.

— До свидания, — сказал он.

Дверь закрылась. Владислав с облегчением снял кепку, дождавшись, пока Малик точно скроется. Дроздовский осматривал саму дверь. Он прикоснулся к ней ладонью, немного потрогав. Предбанника здесь не было, двери находились по сторонам. Изделие было старое, хрупкое. Скважина сильно продувает, сам замок чуть пошатывается. Её придётся взламывать, чтобы, когда начнётся действо, застать врага врасплох. Он задумался. И принял тот факт, что в одиночку ему точно не справиться.

*    *    * 

Сидел в людном кафе-ресторане. Время перевалило за вечер. Решил не обманывать Надежду, сознался. Оповестил хотя бы, где сейчас находится. Она ведь ждёт. Волнуется. Он тоже волнуется, но по-другому поводу. Смотрит на дверь, ожидая, когда в неё войдут друзья. Это только вызывает в груди гадкое сердцебиение, из-за которого жить и вовсе не хотелось. И почему во время страха организм человека будто бы сам его убивает? Вроде как данные функции предназначены для самосохранения. Но как только ты чувствуешь дрожь — жизнь словно сама от тебя отдаляется. Говорить с ней ещё не закончил.

— Ты брату звонил? — спросила Надя.

Дроздовский протёр свою лицо ладонью, устало глядя на окно.

— Нет, — ответил он вяло. — Позже ему наберу. Сейчас не время.

— Он тебя, наверное, и сам скоро искать начнёт. Подумай хотя бы о нём, Влад, — сказала она упрекающим, но не подающим намёки голосом.

— Мы не уедем, — вдруг произнёс он. Взгляд его накрылся веками. — Точно не сейчас, но... Возможно, потом. Прости, что тебя в это впутал.

— Только без этого. Я сама в это впуталась, а не потому, что рядом оказалась. Может быть, ты ещё не понимаешь, но я тебе говорила об этом уже не раз. Я люблю тебя. Для тебя это что-нибудь значит?

«Многое», — подумал он.

— Скажи мне, что всё будет хорошо, — попросила Надя ослабевшим тоном.

— Ты же знаешь, что совру. Я и сам не знаю, как будет.

— А я тебе всё равно поверю. Мне... страшно. Одной. И думать, что ты где-то там... Просто успокой меня.

— Всё будет хорошо, — выдавил он.

— Обещаешь?

Владислав впервые уловил в её голосе подобное доверие. Она ведь искренне понимает, насколько его слова окажутся лживыми. Но ей это необходимо. Он знает, что лучше не станет, и что «хорошо» подействует наоборот. Что бы ты не делал, как бы не пытался избавиться от ужасных мыслей, но правда и есть самое ужасное. Поведай истину родным и близким, однако страдания их от этого легче не станут. Всю жизнь человек ищет опору, ступая по собственной тропе на гору. В руках у него палки, они даруют ему подъём. Но, чтобы взойти так высоко, пришлось пережить многое. И без всяких трудностей можно так же свалиться вниз, когда кто-то скажет тебе, что весь этот подъём ничего не стоил. Правда. Ты нужна. Но не нужна.

— Да, — сказал Дроздовский. — Обещаю.

Открытый глаз закатывается, слезится. Второй видит лишь наполовину. В носу забились сопли. Тяжело дышать. Тяжело жить. Он хочет рассказать ей всё. Да не видит толку. Солгал, как она просила. И закончил на этом.

А после увидел лучшего друга. Не поверил. Владислав встретился с ним взглядами. Александр улыбнулся. Шёл к нему навстречу. Дроздовский разуверился в своём зрении ещё больше. Но друг появился, он был реален. А за ним и второй шествовал позади.

Он ожидал количество куда большее. И ведь понимал, почему вместе их оказалось всего трое. Сидели за одним столом, как обычно, Владислав любил побыть у окна. Нравилось ему наблюдать за тем, как течёт жизнь хотя бы там, где ты её никогда не замечаешь. Окно словно направляло его в другое измерение. Туда, где присутствовали живые люди. Где хотелось жить самому. Много машин едут в своём непрерывном движении, словно в бесконечность. По тротуару снуют люди. Младшие — в телефонах, старшие — просто видят удручающую реальность. У каждого своя история. Но Владислав пока не завершил свою.

Поздоровался со всеми. Посмотрел потом на Александра. Внешне он приятен и с умным взглядом. Шрам на его лбу неосознанно пропустил внутрь головы Владислава прошлое. Бита, кровь, «скорая»... Владислав покрутил головой. Но даже не увидел на лице лучшего друга какой-то опаски. Он выглядел естественно, дружелюбно. Таким он хотел бы его помнить всегда. Но почему-то всё время в сознании выползали кадры, как друг умирает от кровотечения из своего лба. Ещё бы минута... Он жив. Забудь.

Что его удивило, так это отсутствие брата рядом с Василием. Часто они было не разлей вода. Но сегодня оказалось иначе: Догодеев непринуждённо поглядывал на Владислава в одиночестве, ожидая разговора. Его внешность почти не менялась. Та же большая голова, странная ухмылка, сделанная тонкими губами, расправленные слоновьи уши. А глаза как будто пытаются что-то распознать в его душе, в тех самых дебрях, куда даже дьявол боится наступить. Владислав увидел на себе помеченные зенки. И перестал молчать.

— Пива не хотите? За мой счёт.

— Грех отказываться, — на удивление бодро произнёс Василий.

— А ты, Саш?

— Можно немного. Но я сам заплачу, — сказал тот, вставая.

— Сиди, я куплю, не беспокойся. Светлое, тёмное?

— Лишь бы холодное, — ответил Догодеев.

Расплатился. Владислав возвращался обратно с тремя кружками алкогольного напитка. Расставил их на столе, передвинул друзьям и сел обратно на удобный диван. Слышал тихую музыку, утопающую в забвении множества человеческих разговоров. Электронный эмбиент был будто создан для этой обстановки. Такой же тихой и умиротворённо спокойной, пока на улице идёт слабый, нескончаемый дождь.

Выпил пену и стёр её рукавом со своих губ. Настал черёд что-нибудь сказать, ведь друзей он не видел уже очень давно. И сразу же задумался. Жизнь началась для него практически заново. Но не получилось её отпустить. Все, кого знал, сидят либо здесь, либо скоро появится. А когда появляется старое — возникает конфликт. Он не хочет жить в прошлом, но там у него всё. В новом ещё не успел нормально обустроиться.

— Где Дима? Ты же всегда с ним был.

— Уехал он, — ответил Василий, проглатывая холодное тёмно пиво. Поставил полупустую кружку, вспоминая. — У него жизнь теперь другая. А я, дурак, всё никак не могу свалить отсюда. Эх, денег бы. Да нет ничего. Пока не работаю, доучиваюсь. Ну а там, может, и поеду куда-нибудь. Да-а... — вздохнул он. — Не думал никогда, что такое скажу, но Диме сейчас явно лучше живётся, чем мне.

— Да ты не завидуй, — сказал ему Владислав.

— А где он живёт? — спросил Александр.

— Во Владимирской области. Я ему говорю, в Москву езжай, там-то ведь люди нормально и работают и всё такое. Не послушал. Взял бабу свою и погнали они. А я вот... ещё здесь. Сань, ты сам-то почему здесь?

— А куда мне идти? Я особо и не гоняюсь не за чем. Мне хватает того, что есть. Работа, дом. Просто думаю, человеку ведь многого и не надо.

— Как это? — удивлённо поинтересовался Василий. Зрачки его стали шире. — Типа хочешь жить без всякой цели?

— Нет. Цель ведь есть. Жизнь и есть цель.

Владислав внимательно слушал, редко делая глотки. Его кружа словно и не собиралась опустошаться.

— А разве... ну... не нужна тебе семья или...

— Да я не знаю. Пока не думал. Со временем как-то дойду до этого. А сейчас мне что?.. Мне бы для начала понять, чего вообще хочу. С этим труднее всего приходится.

— Так и жизнь пройдёт, пока думать будешь, — сказал ему Василий. — Один раз ведь на земле этой существуем. Человеку надо бы делать всё, чтобы не помереть без имени. Как вот все эти голливудские красавцы, а? Имена себе сделали, бабки заработали, а они их выгравировали на этой... как её... «Аллее славы»! 

— Это как будто что-то значит, — буркнул Владислав.

— По-твоему не значит? Ну ты представь. Идёшь мимо этой самой аллеи, смотришь под ноги, а там имя актёра. И думаешь такой: «Вот — человек, о нём другие знают», — задумчиво поглядел он на потолок.

— И какой от этого толк? Знают, не знают. Может, и будут его помнить. Надолго ли? Как считаешь? Ты когда-нибудь думал о чём-то великом? Что человек-то, по сути, ничто.

— Да, конечно, ничто, — иронично подтвердил он. — Вот только люди-то одни такие на всю эту вселенную.

— Вселенных достаточно много, — заявил Александр. — Мы ещё не знаем, есть ли кто-то там умнее нас.

— Да перестаньте! Если бы были, мы бы с ними уже давно как-то... ну, это... контактировали!

— Мы даже на Марс ещё не летали, — сказал Владислав. — И ты думаешь, что кто-то за миллиарды световых лет найдёт нашу планету и захочет сюда явиться? Я просто думаю, что только человек додумался до всего этого, — обвёл он пальцем округу. — На других планетах тоже всё по-другому. Может, там и живёт кто-то. Но я не уверен, есть ли у них вообще понятия технологий. Так что суть здесь одна. Люди живут для людей. А когда думаешь про космос — понимаешь, какой же ты мелкий. И что вся твоя жизнь, вся твоя история... Никому не нужны.

— Вот из-за таких, как ты, вся Земля и тонет в депрессии. Вас что-то слишком много развелось.

— Никто с нами и не борется, — высказался Дроздовский. — Дай хоть один повод думать, что люди живут не напрасно.

Василий открыл рот. Однако ничего не вымолвил.

— Знаешь, зачем я живу? — спросил Владислав у него. — А я сам не знаю, дружище. Я, правда, не знаю. У меня когда-то тоже были мечты. Но вера во что-то постепенно заканчивается.

— Зато молчать ты так и не научился, — шутливо произнёс Василий.

Он не почувствовал в этом оскорбление, а потому и не испытал никакой обиды.

— Ей-богу, Россия, — уставившись на посетителей, произнёс Василий. — Гляди. Одни морды хмурые, как будто все разом сегодня хоронили кого-то. Я вообще не понимаю, как мы ещё существуем-то, народ русский. Да и нахрена? Вымрем из-за этих блядей на верхушке от грусти чёртовой.

— Вымрем, — сказал Дроздовский. — Но не скоро. Нас ещё помучают. Сначала со стариков начнут, а потом и до нас доберутся.

— Да почему, ебанный рот, нельзя нормальную страну сделать? Ну вот что им мешает? Денег нет? Так воровать не хуй! Рабочих нет? Так вакансии откройте, предприятий понаставьте!

— Не хотят, Вася, — вставил слово Александр. — Не хотят и всё. А мы-то с вами кто такие? Наши речи ничего не решат. Даже если трубить будем во всю глотку. Без толку.

— Меня вот просто поражает! — гневно воскликнул Догодеев, чуть ли не долбя кулаками по столу. — Я почему в армию должен идти?! Мне оно не надо, чтобы мне там мозги промывали! И ведь придумали же, да? Мол, мужиком станешь, когда из казармы вернёшься. Ну, всё, мама, годик потерпи, за год я научусь строить и чистить картошку. Ты служил, Влад. Я разве соврал о чём-то?

— Служат по-разному, — ответил тот. — Да, там есть несправедливость. Допустил оплошность один, а получает по шее вся рота. Такого нет в уставе, нет нигде. Это называется произвол. Но всем плевать, привыкли. Просто там, где я служил, с нами тоже обращались по-другому. Там никого не жалели. А если косяк за одним, значит, ему и разгребать. Но к каждому был индивидуальный подход.

— По контракту сколько прошёл? — спросил Василий.

— Год.

— А ушёл почему?

— Семейные обстоятельства. А знаете... На хуй эту армию. И такую власть. На хуй всех.

— И на хуй всё! — тост был за Василием.

Чокнулись и влили в себя алкоголь. Горло испытало небольшую прохладу. Но как же хорошо было увидеть своих друзей. Именно тех, кого знаешь столько лет. И не забывать, что они у тебя есть. Однако он пропал, ни с кем не общался. Отстранялся от прошлого мира. И что из этого вышло? Дроздовский не добился ничего. Не стал лучше, не убил своего врага. Себя же. Этот дьявол ведёт его туда, откуда нет выхода. Возможно, зло тоже нужно заполучить. Однако Владислав постоянно спрашивал: «За что?» Когда-то он выглядел нормальным. В глазах других этот так и было. С виду обычный человек, к которому не возникало вопросов. Но шрамы в будущем его не украшали. Они сделали этот облик мерзким. И Дроздовский бы сам не хотел никогда с собой столкнуться.

Вскоре пропустили ещё по одной кружке. Разговорились о прошедшем времени, словно вытаскивая вещи из своего багажа. Вспоминали, как раньше жили. Как вместе ходили в одну школу, хоть и были в разных классах. Но судьбе как-то удалось их подружить, связать узлы в один узел. Пускай этот узел не был крепким и постепенно развязывался. Всё же их объединяло многое. Столько пережитого за десять с лишним лет. Эти люди знали друг друга. И всё же умудрялись спрашивать, чтобы убедиться в очередной раз. Забывались.

— А Егор? Он куда делся? — спросил Догодеев Владислава. — Вы же с ним тоже частенько вместе ходили...

— Он родился в деревне, туда и уехал. Она где-то дальше Москвы, точно не вспомню. Но ему там поуютнее будет, чем в этом городе.

— Я уж даже не помню, как Егор выглядит, — вслух сказал Александр.

— Слышь, Влад... ты бы капюшон свой снял. Тебе не жарко разве?

Со вздохом он сделал это. Поджал губы, ухмыляясь.

— Ну твою мать... — с изумлением проговорил Василий. — У тебя магнит какой-то на чужие кулаки наезжать?

— Скорее, просто везение, — отозвался Владислав. — Всё нормально. Я в порядке.

— Вижу, — сказал Василий, не отнимая от него своего взгляда.

— Ого. Кто тебя так? — спросил его лучший друг.

— У жизни очень тяжёлая рука, — ответил Дроздовский. — Но живой остался.

— Влад, давай серьёзнее. Это уже на преступление похоже, — обеспокоенно подмечал лучший друг.

— Да ты не видишь, что ему всё равно? — осведомился Василий у Александра. — Не впервые таким ходит.

— Что?

— Угу. Ты его в прошлом году не видел. У него вообще рука была сломана. А сейчас так... царапинки. Верно же говорю?

— В точку, — заключил Владислав.

Василий неестественно улыбнулся. Что-то его тревожило.

— Влад, — вдруг начал он мрачно. — Только не говори, что... Ты нас сюда зачем позвал?

Дроздовский допил своё пиво. Конец кружки громко стукнул об стол. Владислав облизал губы от пены. Он взглянул на помещение. Людно. Могут услышать. А потому снизил тембр своего голоса.

— Мне нужна... помощь. От вас обоих.

— Я так и знал! Опять ты за это взялся! — вскрикнул Василий нарочито грозно.

— Успокойся, — ответил он ему сдержанно. — Ты можешь отказаться. У меня кроме вас никого нет. И доверять я могу только вам двоим.

Дроздовский смотрел на обоих. Глаза Александра приковались куда-то вниз. Он вздохнул.

— Говори, Влад.

— Саш, я бы не позвонил вам, не будь это важно...

— Просто скажи. Я помогу, ты же знаешь. Но ты объясни хотя бы причину.

— Саня, — обратился к нему Василий, — а это не из-за него у тебя чуть черепушка не лопнула?

Владислав почти оскалился. Ему было жаль это слышать и также трудно признавать к этому свою причастность. Он всеми силами старался заглушить воспоминания.

— В прошлый раз ты при мне пытался человеку подбородок сжечь, — продолжал Догодеев. — А ты мне ответь вот на что. Что с Лёвой? О нём ни слуху ни духу, а тебя, я думал, уже давно упекли. С ним-то что?

— Не знаю, — ответил Владислав, глядя ему в глаза. — Мне он тоже не отвечает.

— Да? А ты хоть звонил ему?

Дроздовский вспомнил, как Льва тащили в полицейскую машину, но он бежит от них, ото всех. Бросает друга. Василий промычал.

— Хочешь — иди, — договаривал Дроздовский. — Я за тобой бегать не буду. Но за это вы получите деньги. Риск есть, сознаюсь. Действовать я всё равно буду в одиночку. Вы на подхвате. Если что случится, должны сразу рвать когти и рассказать нужным людям.

— В курс дела хотя бы введёшь или нет? — спросил Василий с заинтересованными глазами.

— Дом на «Павловской». Нужно ограбить воров.

— Робин Гуд, блядь, — засмеялся Догодеев нервным смехом.

— Сколько там этих воров? — задал вопрос Александр.

— Четверо. Скорее всего, вооружены. Но у нас будет преимущество, если застать врасплох. Понадобится оружие. И я помню, Сань, что оно у тебя есть.

— Не у меня. У отца было.

— У твоего бати есть ствол? — спросил Василий.

— Ружьё, в уток палить. ИЖ-восемьдесят-один. Дробь резиновая.

— Отлично. А теперь нужно придумать, как проникнуть. Дверь у них не особо прочная. Но действовать нужно бесшумно. По крайней мере, пока не ворвёмся в квартиру.

Все напрягли головы. Василий допивал напиток. Через минуту Александр предложил свой вариант:

— Можно сломать замок. Залить туда жидкий азот, а потом разбить молотком. Дверь будет открыта, а там уж...

— Да, — кивнул Владислав. — Да, это подходит.

— Сколько платят? — резко осведомился Догодеев. В его голосе чувствовалась нетрезвость.

Дроздовский посмотрел на него.

— Не могу сказать. Потому что врать тоже не хочу. Но деньги получите. У нас будет машина. Из той квартиры нужно вынести не только краденное. Ещё одного человека.

— Украсть человека? Что-то новенькое, — срыгнул подвыпивший Василий. — Лады, хер с ним. Если плата будет хорошей, я не стану тебя по роже бить.

— Я куплю всё для взлома. С тебя ружьё, Саш. Позвоню, когда время придёт.

Он встал со стула. Оставил друзьям деньги, дабы те расплатились. Владислав пожал руку Александру. Когда дело дошло до Василия, тот даже не удосужился сделать то же самое. Взгляд его превратился в дерзкий. Но это не расстроило дрозда.

— До скорого, — сказал Владислав. Уехал на такси. К Надежде.