ДОЖДЬ НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ [18+]

Словно серого в его жизни было мало. Этот цвет нарастал, темнел, как то самое небо над головой. Через лобовое стекло он рассматривал эти вялые тучи, чувствовал прохладу на коже и в душе. Как постепенно что-то внутри появляется. Так всегда было, когда выезжал на дело. Страх слегка течёт, заполняет пространство в груди. От него дышать становится тяжелее, а в голову проникают дурные мысли. Что делать, когда поймает? И поймает ли? Как бы не сорваться, не дать волю эмоциям. Зверь живёт в каждом из нас, ему лишь бы почуять запах крови, он и срывается со стальной цепи. Бежит сломя голову. И никто его не усмирит. Так и он. Думая, что сможет, в итоге оказывается всё наоборот. Только бы не получилось так, чтобы потом целыми днями мучился от стыда. Стыд ведь прогрызёт его насквозь. А через секунду Иван понял, что не было у него стыда. Полицейским ведь работает. Не до этого.

— Нет, подкрепления не нужно. Мы ещё даже не знаем, здесь ли он, — сказал Вячеслав с правого сиденья. — Да, понимаю. Так точно. Сам не ожидал, товарищ подполковник. Да, я знаю, что вас не было на рабочем месте. Я... послушайте, пожалуйста. Я пытался ему сказать, но вы ведь знаете его. И он тоже знает. Бумагу со всех заводов притащит, всё заполнит. Если ситуация примет отрицательный оборот, я вызову помощь, не беспокойтесь. Нам бы для начала просто убедиться, что информация верная. Вас понял. Конец связи.

Иван не оборачивался. Смотрел на дорогу, разглядывая вездесущие кочки, спрятанные под лужами. Не было времени отвлекаться. Даже и не думал почти ни о чём. Уставился на туман, что медленно расползался. Зажигались фонари. Он видел эти блеклые оранжевые точки спереди, что бродят где-то за туманом. Рядом стояла помойка, до отказа заполненная мусором. Проехал ещё дальше. Пустые дворы со сломанными и растасканными детскими площадками. Казалось, что здесь уже совсем никто не живёт. Лишь бродят чьи-то души. Навеяло на него этим мраком. Стало жутко. Он бывал в этом месте не часто. А мечтал бы и вовсе не быть.

Призрак. Именно так окрестили этот район. Никому не нужный, заброшенный, с домами под снос каждое. Осталось тут совсем немного из бывших жилищных сооружений. Несколько двухэтажных построек, притеснённых к одному-единственному четырёхэтажному коммунальному строению. На него он засмотрелся. Коричневое, обветшалое, мёртвое. Загляденье. Таких сыскать можно хоть с сотню в этой стране, ведь каждый город подобными забит. Только в этом городе его как будто бы прятали, но прятали плохо. Вскоре сюда переселились все, кто жил раньше, но кому податься больше некуда. Да, жизнь их лучше не стала. Всё равно называли таких людей бездомными. Ведь лучше жить на улице, чем в таких квартирах, где кроме тараканов соседей не сыщешь.

— Вань, я вот не пойму... Ты кого из себя строишь? — спросил Хмелевский.

— Кого надо.

— И кого же? Поделись, может, пойму хоть тебя разок. Ну?

— Гну! Чего докопался снова?! 

— Да потому, что ты начальство даже в известность не поставил. Второй раз! А потом-то тебя что, думаешь, по головке гладить будут? Премию на стол кинут, что ли?

— Слава... Я тебе вот что скажу. Ты ещё, походу, молод. Да, я, может, и стар, признаю, мне стесняться некого. Но если стар, значит опытен. И уж поверь, в этом у меня знаний куда больше. Сейчас мы с тобой поймаем эту тварь, загоним в отделение, а подпол и не вспомнит, что его, видите ли, не предупредили. Бывает. И хер бы с ним.

— Нам из-за тебя влетит!

— Так не ехал бы! — крикнул Иван, повернувшись на него. — Чего за мной погнался? Я ведь и один мог, даже спокойней было бы. А тебе приспичило мне снова свои речи заталкивать. В глотке уже твои речи, слышишь?! Как жена пилишь. Ты же меня за тупого принимаешь, я смотрю. Так ведь? Да по глазам вижу, не отвечай. Из себя правильного строишь, а я — олух, деревенщина. Не по правилам живу. Знаешь, зачем привила придумали? Чтобы нарушать их!

— Ты что-то частенько этим занимаешься.

— Уймись. У нас на руках почти эта сволочь. Из-за твоих упрёков рассоримся и... упустим его к чёртовой матери.

— Просто в следующий раз...

— Не будет следующего раза, если я ещё раз услышу от тебя подобное. Понял меня? Ты знаешь, я в такие моменты не шучу.

Вячеслав вздохнул, осознавая, что все его разговоры были и будут без толку. Решил смириться. Смириться и с отчаянием взглянуть вперёд.

Там был тот самый дом из четырёх этажей. Старая коммунальная квартира. Брошенная. Отсюда всех выгоняли по той лишь причине, что скоро все эти дома начисто рухнут. Им было уже под пятьдесят лет, настолько старые, что в каждом подъезде у всяких насекомых рождались целые поколения и династии. Смотреть на это оказалось вдруг больно. Уж слишком мрачно выглядел этот дом. Будто обволакивал, погружал его, зацепившись за наблюдающий взгляд. И вправду призрак, какого только можно встретить. Но останавливаться у его порога никак нельзя. Следовало соблюдать бдительность и конспирацию. Иван затормозил где-то поблизости.

— Пацан говорил, что Волийцев в этом доме. Четыре этажа, здесь других нет.

— Хорошо. Давай проверять. Сколько там видишь подъездов?

— Три, — ответил Овчинников, приглядевшись.

— Делиться будем?

— Нет. Вместе идём. Со стволами. У этого дебила с башкой не всё в порядке, лучше перестраховаться. 

— Понял. Пошли.

Хмелевский вышел из автомобиля. Иван открыл бардачок, нашёл чёрный железный ПММ, сунул в кобуру. И остановился. Помнил, что там лежала ещё одна вещь, от которой тоже будет пользы не меньше. Решился. Взял кастет и засунул глубоко в карман. Приготовившись, заблокировал двери своей машины.

От этого дома они находились в менее двадцати метров. Туман словно хотел скрыть его, вернее, пытался. Оберегал, как собственное дитя. Иван зашагал прямо. Наступал по густой грязи и воде. Не боялся испачкаться. И без того уже грязный.

Встал неподалёку от подъезда. Повернул голову. Рядом никого не было. Лишь кошка трусцой понеслась от собаки на голое дерево, а та бросилась в лай. Царапала когтями древесную кору, заполняя своим гавканьем всю округу. Иван оглядел того пса. Рожа исцарапана, на лапах кое-как держится, вместо брюха он заметил лишь рёбра. Видно было, что это животное пытается найти себе пищу. Хочет выжить. Но чтобы это сделать, придётся лишить жизни другого. Это закон, по которому живёт каждый из нас. Собака, может быть, и не понимает, что её поступок плохой. Зато Иван знает, что другого выхода и не существует. Все так живут. Все друг другу никто. Раз уж родился, пора понять и это. В последний момент пёс сдаётся. Уходит своей дорогой, поглядывая на кота. Тот ещё не скоро сползёт с ветки. Но он будет ждать, когда этот зверь вновь за ним явится.

Иван достал пистолет. Ускорил шаг. Встал около двери подъезда. Когда к нему подошёл Вячеслав, Иван распахнул дверь, вместе они вошли внутрь. Полицейские были наготове. Наступали на лестницу, чувствуя невообразимую вонь. На каждом углу то объедки, то тёмные иссохшие лужи, то фекалии. Не обращали внимания, лишь глядели под ноги. Второй этаж. Третий подъезд. Почувствовал чьё-то присутствие. Вскоре перед ними появились гости.

Овчинников успел выставить оружие перед собой.

— Стой где стоишь!

— Тихи, тихо... братцы... вы чего?

Иван пригляделся в пустоту. Он увидел очертания людей уже не молодых, напуганных.

— Руки покажи! Медленно! — требовал полицейский.

— Если так желаете, вот, пожалуйста.

Один из бродяг медленно продемонстрировал свои ладони. Ничего опасного в них не было, кроме слегка позеленевшего хлеба, как и второй так же был обделён чем-то устрашающим. Иван успокоился, велел товарищу опустить пистолет. Прислонился к двери, глядя на бомжей. Те уставились и на него, осознавая, что за ними наблюдают, как за рыбами в аквариуме.

— Чего здесь забыли? — спросил Иван.

— Вот люди... Стоим, никому не мешаем. А вам как всегда доебаться нужно, — сказал ему в ответ второй, более низкий, но с наглым голосом. 

— Это ты прав, — произнёс Овчинников. — Но... ещё раз такое услышу... Сам понимаешь. Последние зубы с пола собирать будешь.

— Мужики, к вам вопрос есть, — начал Хмелевский. — Ищем одного человека. Средний рост, молодой, с рыжими волосами. Видали?

— Ага, — ответил первый бомж с хлебом в руке. — Видел я тут такого. На него, что ли, охотитесь?

— Нет, блядь, на оленей. Где именно видел? Здесь или в другом доме?

— Пару деньков назад вот прямо здесь ошивался. Воды нам налил из канистры своей. К нему то ли брат, то ли друг приехал, угостил, так сказать. Ну, вот он и поделился. Мы его отблагодарили по-людски, а чего же нет? Хороший молодой человек.

— Хотя бы не огрызается, — добавил второй с опущенными глазами.

— Ты бы помолчал, гнида. 

— А то что?

— Коля, договоришься ведь, — сказал тому укоризненно товарищ.

Овчинников выровнялся, направляя на него шаг. Вячеслав терпеливо его останавливал.

— Спокойно. Дальше-то что? Не знаешь, куда он пошёл? — интересовался Хмелевский у бездомного.

Тот задумался. Стал чесать голову.

— Да хрен его знает. Ну, я честно скажу... Вот он нам когда водицы своей налил, я сразу же ему хотел чего-нибудь нашего свеженького отсыпать. Спустился за ним из подъезда, а он, по-моему... в первый шёл. Ребят, а чего натворил-то парень? Хороший ведь.

Иван без слов тут же удалился. Он быстрым шагом помчался к другому подъезду. Пистолет в руке, друга даже не ждал. Всё думал, надеялся, молился, чтобы речь бездомного старика оказалась правдой. Вячеслав бежал за ним, кое-как догнал на середине пути. Иван заметил перед собой ещё одну дверь, но уже полностью открытую. Первый подъезд. Он вошёл.

Поднимался бегло, но вдруг остановился. Прислушивался. Что-то ему подсказывало, что Волийцев, если он здесь, догадывается об присутствии чужаков. Не знал, какой этаж из четырёх правильный. Сейчас ему можно попытаться проскочить по всем квартирам, выломать все двери, но ведь преступник может оказаться хитрее. Спрячется. Тогда поиски затянутся. А ему этого не хотелось.

Иван опустил голову. И подметил одну вещь: грязь. Вроде бы самая обычная, со двора притащенная. Но других бездомных он в округе и не видел. Либо все давно разбежались по остальным частям города, либо здесь они и расселились, молча пребывая в запустелых квартирах. Да только верил он в это с трудом. Понадеялся на данную зацепку. Иван остановился на лестнице, присел на корточки. Стопа имела довольно объёмный размер, грязь была липкой, прямо с этой улицы. Возможно, он на верном пути. Но это не придало ему уверенности, однако дало хоть какой-то шанс. Следы шли наверх.

Грязь привела его на четвёртый. Иван шёл с пистолетом наперевес, держался за сталь двумя руками. Вячеслав пыхтел где-то за его спиной, пытаясь справиться с собственным весом. Поднялся. Встал на месте. Ещё раз опустил голову. И следы вдруг разошлись.

— Твою мать. Как так? — спросил самого себя Овчинников.

— Чего?

— Видишь? — указал он на следы. — Идут в разные стороны.

— Значит, делимся?

— Нет. Ни за что. Он с нами может разобраться по одному. Домой тогда не вернёмся.

— И делать что? Погоди...

Вячеслав посмотрел на следы повнимательнее. Он обратил взгляд на то, что грязи собралось значительно больше в двери слева. Там же, где стоял он сам.

— Кажется, он должен быть здесь. Вань... надо группу вызвать. Если он псих, то...

Будто не слушая друга, Иван плавно повернул ручку. Не открывалась. Так просто им войти не удастся, не пускают хозяева. 

— Сука... Я вниз. Жди здесь.

Бегом спустился и, наступив на влажную землю, рванул к своей машине. Добежал, открыл багажник и зацепился за немного ржавую фомку. Думал уже идти назад. Но посмотрел на окно. И он на него тоже смотрит.

— Ах ты, падла... 

Овчинников снова бежал назад, спотыкался на каждой ступеньке. Запыхавшийся, попросил Вячеслава отойти подальше. И вытаскивал инструментов замок. Натужился. Щелчок. Вылетел. Почувствовал пот. А вместе с ним и волнение.

Отложил фомку в подъезде и раскрыл входную дверь, выбил ногой вторую. Ступил в темноту. Пистолет смотрит прямо, не дёргается. Снял предохранитель.

— Это полиция! Выходи с поднятыми руками, мразь!  — кричал Иван. — Без шуток! В рожу пальну!

Но никого не видел. Никто не выходил, никто его не боялся. Иван нацелился лишь на пустое пространство, однако чувствовал на собственной шкуре, что выбор оказался правильным. Это не может быть тупик.

— Ты — в комнату. Я — в остальные части. 

Вячеслав кивнул и направился следовать приказу. Иван слышал звуки вечера за разбитыми окнами в этой квартире. Как вороны каркают на ветвях безжизненных деревьев, как собака продолжает лаять и скулить от голода. И как сам он понимает, что никого здесь не найдёт.

В коридоре было две двери: в ванную и туалет. Он открыл обе. Выключатель не зажигал здесь света. Достал свой крошечный фонарик. Осветил ванную, покрытую ржавчиной и неким чёрным налётом. Посмотрел в раковину. Увидел кровь. Спёкшаяся, давняя, размазанная по всей керамике. Далее обратил внимание на треснувшее зеркало. Оно было сломано кем-то, а не чем-то. Он увидел небольшую окружность в трещинах посередине, прикоснулся к ней пальцем. Кулак. И сразу же придал этому значение. Волийцев был в этой ванной. И всё ещё может быть здесь.

Жуткий дом стал для него укрытием. Он прячется. Но как ему удаётся? Он только что видел его лицо в окне. Возможно, ему показалось, и всё это были лишь надежды. Однако он не сдавался. Прошёл на кухню. Здесь совсем тихо, шум за окном подумал резко пропасть. Но пахло отвратительно. Плита сломана, посуда лежит на полу, разбита. К полу липнут туфли, всё покрыто неизвестно чем и выглядит не лучше. В углу засветилось отражение от фонарика. Присмотрелся. Прозрачная канистра с водой. Осталась от неё всего половина. Волийцев стоял в этом месте, на этой кухне, смотря на него из окна. Иван зашевелился. Почувствовал что-то за спиной. Он здесь.

— Слава! — закричал Иван. — Слава!

Что-то рухнуло в соседней комнате. У него забилось сердце, колотило так быстро, что скоро удумает вылететь птенцом. Овчинников бросился в комнату. Держал пистолет прямо, но ничего не видел. От этого жуть лишь усилилась. В темноте разглядел Хмелевского, тот на полу. Корчится от боли. Раненый.

— Слава! Слава, блядь!

Ничего не видел и сейчас. Ухватился одной рукой за табельное, второй держал фонарик. Потянул затвор пистолета. Светил фонарём в разные стороны, но на стенах замечал лишь рваные обои и разваливающуюся с них шпаклёвку. Тогда же Волийцев побежал на него из-за шкафа. Он снёс его с ног. Иван выронил оружие. Сергей ударил его живот пяткой, обезоружил и обездвижел. Надеялся дотянуться до ствола. Иван очухался быстро, оттолкнул его ногой. Глаза уже привыкли к тьме. Волийцев  ещё мог успеть прорваться. Но Иван поднялся. Видел, как тот готовится, уже рвётся с места. Овчинников вряд ли даст ему сбежать.

Волийцев бьёт его двумя руками, быстро, различая в темноте лишь лицо полицейского.Что-то поблёскивает после этих ударов, что-то у него руке. Иван уклоняется, защищает голову локтями. В один момент он ловит руку нападавшего, бьёт по ней и эта вещь падает. Он заворачивает его предплечье за спину и всеми силами тянет к полу, как за канат. Волийцев стонет, вырывается, стучит кулаком в пол. Иван делает перекат. Преступник чувствует вывих и отбивается уже гораздо рьяно, махая руками, пытаясь достать полицейского за любую конечность, только бы освободиться от его ухвата. Иван не даёт ему сделать и этого. Как только он понимает, что Волийцев не встанет — встаёт сам. На секунду он отпускает его, но Сергей не способен что-либо сделать, он практически лишился возможности двигаться. Иван переворачивает его на живот и стучит стопой прямо по позвоночнику. Сергей кричит. Иван вновь заворачивает ему руку, уже вторую. Волийцев направлен лицом к полу, он рычит, его рука переживает свои последние безболезненные секунды. Овчинников решает его нейтрализовать. И гнёт руку ещё сильнее.

Достаёт наручники. Закрепляет в них одну, потом вторую кисть. Сергей повязан. Иван поворачивает его к себе лицом. Волийцев старается предпринять хоть что-то. Огрызается, ползёт в сторону. Иван останавливает его, прижав ладонь к горлу. Прицеливается правым кулаком и бьёт в нижнюю часть подбородка. Затем наносит второй удар, и ещё. В миг ощущает усталость. Тяжело дышит. Но тот ещё в сознании. Он не видит его кровь, но знает, что она появилась. Овчинников бегло надевает на пальцы кастет. Прицелился орудием. Замахнулся повыше. Ударил. Голова Волийцева слегка приподнялась и тут же рухнула, повернувшись на бок. Отдышался. Осознаёт, что смог совершить задуманное. Сел на полу. Смотрел на него. Лёгкие забились, в ноздри лезет только вонь. Волийцев проснётся, но не сейчас. Скоро, когда его заставят.

*    *    *

Зацепило сильно. Случайно ударился об стенку головой, когда вставал. Лоб наполнился липким потом. Глядел на него, на прикованное к стулу тело. Вячеслав находился поблизости от этого стула, в темноте разыскав остатки дивана. Сел и передохнул. Взглянул на руку. В крови. Знал, что по-другому и не могло выйти. Да и как случиться чему-то хорошему, когда кое-кто не последовал правилам. Будь всё наоборот, начался бы типичный штурм квартиры, дверь бы вынесли без помощи монтировки, бойцы с разъярёнными криками вбежали бы, стуча сапогами по полу, достали бы Волийцева из-под земли. Могло обойтись и без кровопролития. Овчинников явно не способен делать что-то по правилам. Всегда ведь шёл с остальными, позади него была целая опер-группа. А сейчас почти одиночкой стал. И не может он измениться. Он либо знает, что делает, либо это уже не он сам.

Хмелевский увидел силуэт Ивана. Он принёс ему канистру.

— Руку вытяни.

Иван вылил ему на ладонь тёплую воду. Рука Вячеслава сопротивлялась, защипала, а владельцу этой конечности показалось, что она сейчас будто бы лопнет. Жгло, как огнём. Вытерпел. Овчинников присел на колено, намотал вокруг его раны белую ткань и завязал не туго. Снова встал.

— Как себя чувствуешь?

— Чрезвычайно бодро, — ответил Вячеслав. Сплюнул. — Сука... — выругался он, взглянув на ладонь. — Что у него было-то?

— Вилка, — произнёс Иван.

— Ёпт... что же не ложка! — спросил он тело на стуле. Задумался. — Ты мне скажи. Какого хрена?

— О чём речь?

— Да не придуривайся, Ваня! Чего ты воду мутишь? Скрываешь ведь что-то. И уж не только от меня. От всего начальства, в конце концов! Специально мы сюда пришли именно вдвоём, подполу сначала даже ничего не сказали, да и брать ты меня не особо-то хотел...

— Потому что язык у тебя длинный. Я таких не люблю.

— Раньше не жаловался что-то.

— Раньше и люди по умнее были, — произнёс Иван. Вздохнул. Отошёл подальше. К стулу.

Овчинников стоял прямо перед преступником. Он видел его опущенную к груди голову, закованные в наручники кисти за спинкой, и как только благодаря этому он держался, чтобы не упасть. Иван прислонился к стене, скрестив локти. Смотрел на оранжевый свет из окна. Горящие фонари доносят до него свечение из пелены плотного тумана. Сейчас он видел хотя бы что-то. Но никак не мог разглядеть его лицо. Присмотрелся во тьму, сузил веки. Тщетно. Он раздумывал. И решился сделать шаг вперёд, подобрав канистру.

— Если об этом кто-нибудь узнает... Слава. Ты мой друг. И я доверяю тебе. Но не заставляй меня передумать.

— Говори, — попросил товарищ.

— Вот эта падла... Не просто один из подозреваемых. Мне на дело Морозова вообще насрать. Я плевать хотел, кто его грохнул. Ищу не убийцу. А работодателя.

— Морозов, хочешь сказать, имел крышу?

— В том-то и дело, что имел. Я прочитал всё его дело, каждое предложение наизусть запомнил. Он когда-то был в отношениях с Ловцовым Геннадием. Но тот его кинул, как и всех остальных из их группировки. Та распалась, когда началось ограбление, почти всех перебили. Это ограбление и задумал Ловцов. Я ищу именно его.

— Что за ограбление ещё? 

— Здесь оно было. Газеты не помнишь? Сколько гражданских перебили, сколько наших завалили. Во главе стоял всего один человек. Он мне нужен живьём.

— Зачем тебе-то? У тебя с ним счёты какие-то, не пойму? Было-то это когда? Пять лет назад, шесть, семь? Разве искать его должны не ФСБ?

— Без разницы. Нет у меня с ним ничего, ничто не связывает. Мне сказали его найти. Если выполню задание — свалю подальше из этого места и буду жить, как человек.

— А... кто такой этот Ловцов?

— О нём мало чего сказано. В отделении ни одного документа не нарыл. Мэр сказал, что он вернулся сюда. А, значит, кто-то должен меня на него вывести. Либо этот, — Иван пнул преступника ногой, — либо кто-то другой.

— Ты сказал... мэр?

— Ослышался? — спросил его Иван. — Да, мэр.

— А ему-то это за каким...

— Я перебью тебя, — сказал Овчинников, жестом приказав Вячеславу замолчать. — Сейчас не до этого. Потом. Встань.

Хмелевский поднялся с дивана с торчащими пружинами и порванным полотном. Ожидал, пока капитан обозначит ему план своих дальнейших действий. Без слов Овчинников вылил на Волийцева оставшуюся воду, потрепал его по щекам. И вскоре замечал, как тот двигает головой по сторонам. Просыпается.

— Зайди за спину.

Вячеслав повиновался.

— А теперь смотри, чтобы не упал.

Иван сунул руку в карман. Нащупал там свой кастет. Протёр его об рукав, снова надел на пальцы. Сжал кулак. А позже почувствовал, как что-то вывалилось из того же кармана. Нагнулся, провёл рукой по чумазому ковру. Нашёл цепочку. Отданная матерью Сергея, она предназначала конкретно ему, её сыну. Иван почему-то всё ещё носил её с собой. Будто бы собирался передать. Но убрал обратно. И взял подозреваемого за шкирку.

Он оттянул его голову назад. Пасть Волийцева была открыта, из неё текли красные слюни.

— Добрый вечер. Слышишь меня, нет? У меня к тебе есть несколько вопросов, Сергей. Извини, буду говорить без бумажки. Надеюсь, ксива тебе тоже не понадобится. Я спрашиваю, слышишь меня, тварь?

— Да-а...

— Хорошо. У тебя где болит? Мне бы просто знать, куда для начала треснуть.

— Не надо... Не надо. Мент... дай воды просто. Я всё... скажу.

— Воды дать? А посмеяться хочешь вместо этого? Я последнее на тебя вылил. Слизывай остатки, если пить хочется.

— Блядь... суки... С-суки вы! Все! Псы ебаные! — кричал Волийцев во всю глотку.

— Мы не псы, — сказал Овчинников. — Мы волки. Собака верна человеку, а мы людей не любим, ходим стаями и грызём. 

— Ага! Грызёте! За бабки и грызёте! Даже у своих же забираете, бляди! Вы жизни не достойны, вас давно прибить пора! Каждому, нахуй, пулю в голову! 

— Говори. Продолжай. Легче станет. Но что изменится? У вас столько претензий: к ментам, к власти. Все чего-то хотите изменить, не довольно ничем. И где? Где изменения? Сидите на жопе, а толку — ноль. Ваши слова летят на ветер. Или не понимаешь? Глаза открой. Всем в этой стране поебать на людей.

— Глаза открыть! А как нам быть тогда, сука ты?! Как?! Пугаете народ, на мушке нас, блядь, держите! Ствол готовы к башке приставить в любой момент! Проходу нет, жизни нет! Что нам остаётся?! 

— В окно прыгайте, — заявил Овчинников. — Иного варианта я тогда не вижу. Мы так живём, понимаешь? Мы все так живём. Ты живёшь, как животное. Вот и я животное не меньше твоего. Что ты мне пытаешься сказать? Что я плохой? Не удивил. Людей среди нас нет. Потому и грызёмся. И деньги здесь не причём. Это натура такая.

Волийцев харкнул ему прямо в лицо. Иван пошатнулся. Озверел в одно мгновение.

— Ну, давай, мент ебаный. Давай! Бей!

Он кричал настолько сильно, что, казалось, этим хочет оглушить двух полицейских. Волийцева затрясло от собственных возгласов, он ощутил, как вены взбухли на его лице. Которого Овчинников всё ещё не видел.

Правой рукой с кастетом ударил его в печень. Жёстко и сильно, будто бы молотком стучит на доске по мясу. Сергей наклонился. Вместо слюней потекла уже его кровь. Заскулил от невероятной боли. Иван грозно дышал, выпуская воздух из ноздрей со стремительным темпом. Стёр чужую жидкость со щеки. Никак не мог успокоиться, никак не мог остановиться. Захотелось ударить его в лицо ещё раз, отомстить. Но месть и вправду до хорошего ещё никого не довела. Он взял его за рыжеватые волосы.

— Ты отсюда хочешь живым выйти?

— В тюрьму... посадишь...

— А ты думал, жизнь у тебя сладкой будет? Я тебе даю шанс оказать полиции помощь и поступить по-умному: завязать сотрудничество. Если твоя информация окажется полезной, срок укоротят.

— Пошёл... ты... не пойду.. в тюрягу...

— Пойдёшь, падла. Ещё как пойдёшь. Или тебе другой вариант по душе. Смерть? Этого хочешь? Нет, Серёжа. Слишком просто. Даже для такого гандона как ты. Я тебя заставлю мучиться, — сказал ему на ухо Иван. Чтобы он услышал этот неровный и яростный голос, прочувствовал ноты угроз. Понял. — Я такое в жизни делал, что тебе и не приснится. И поверь мне, блядь, я и сам себя за это боюсь. Я жестокий от природы. Мне хочется удавить тебя голыми руками. Я бы с тебя шкуру снял, ей-богу, сука. Ты бы подыхал так медленно, что самого себя бы душить стал, лишь бы поскорее подохнуть. Вникаешь, мразь? И что по-твоему лучше: тюрьма или это? Отвечай, тварь!

— Да спрашивай уже! — словно умоляя, воскликнул Вячеслав. — Он скажет.

— Ловцов. Всё, что знаешь. Говори.

— Он... Я на него работал. Я и... м-мой друг. Он захотел нагреть его...

— Кто? Морозов?

— Откуда?.. Блядь, — догадался Сергей. — Да. Ловцов требовал с Гриши наркоту, тот делал её и отдавал. Мы работали в Москве, получали с ним за это много зелени. Но потом Гриша узнал, что у Ловцова есть второй бизнес... Он ворует стволы из какого-то места и продаёт. Денег у Ловцова было столько, что всей Африке хватило бы лет на двести. Гриша захотел их себе. У него был знакомый какой-то, он сначала предложил ему, но тот отказался. Гриша принялся воровать практически в одиночку. Ловцов узнал об этом. Не подавал виду. Сказал, что задумал ограбление, позвал всех. Там он нас и... Сука...

— После? Что было после? — спрашивал Иван настойчиво.

— Мы с Гришей живыми остались. Других повязали или... убили. Он уехал в Нижний Новгород. Искал там какого-то человека по наводке, хотел с ним замутить бизнес. А в итоге обокрал его, спрятался с деньгами в этом городе.

— Почему здесь?

— Потому что здесь был Ловцов, он вернулся сюда после всего говна, что натворил. Все думали, что Гриша скрывался в этом городе от других людей. Да ни хрена подобного. У него была цель... у нас. Ловцов жил тут с семьей. Думал, что спрятался, блядина. Гриша выследил его, но не убивал, да и не мог, охраны у него стояло с целый полк. Он сделал вещь куда жёстче... Хотел убить его морально. Нашёл его дочь. Та была гнилой, малолетняя наркоша. Продал ей вещь... Она и сдохла от передоза.

— Нелюди, — произнёс Овчинников. Позади Волийцева покрутил головой Хмелевский, ему также не получилась смириться.

— А потом Гриша нашёл одного типа. Некий уёбок избил его брата, но Гриша и его не грохнул, взял под себя и приказал убедиться, что девка мёртвая, чтобы к себе внимания не привлекать. А тот... дебилом оказался редкостным. Начал интересоваться, лез не в свои дела. Потом совсем... совсем было плохо. Подруга дочери Ловцова рассказала самому Ловцову, что именно Гриша убил её. И вообще хер поймёшь, как она это узанал, продавщица хуева! А на такое Гриша не рассчитывал. Он решил бежать, благо деньги у нас с ним были, те самые краденные. Но оставлять дела не собирался. Отыскал эту сучку, а потом ещё и телохранителя Ловцова...

— Зачем? Этот-то причём?

— Он тоже много знал. Но мы... мы убили его раньше неё. Тело просто спрятать не успели. У Гриши был другой план. Он как только узнал, что Ловцов за ним охотится, решил скинуть все свои дела на того самого ублюдка любопытного.

— Как этого человека звали? Имя помнишь?

— Владимир... Н-нет... Владислав. Дроздовский, что-то в этом роде.

— Что дальше?

— Гриша убил эту тётку за сказанное Ловцову. А затем, чтобы уехать без следов, повесил убийство телохранителя на этого самого Дроздовского. Его должны были поймать прямо на месте, тогда бы о Грише просто забыли. А потом он пришёл к нам в гараж... Один, сбежал как-то от мусоров. У него была бита. С гвоздями. Он шандарахнул меня и я вырубился. Ничего не помню... Проснулся в луже крови. Гриша мёртв... а его там не было.

— Мы нашли два тела в могиле. Это ты их закопал?

— Я, — ответил Волийцев спустя время.

— В суде сознаешься?

— Да какой суд! Я же рассказал всё!

— И решил, что отпустим тебя за это? Я говорил. По тебе тюрьма плачет.

— Кто тебе нужен? Я любого выдам! — крикнул Сергей.

— Ловцов мне нужен, — ответил Иван. — Где он? Или где может быть?

— Блядь... Я не знаю. Он... куда-то привёз меня, места не помню...

— Когда привёз?

— Недавно, — сказал хмуро Сергей. Эти воспоминания словно били по нему сильнее, чем кастет. — На улице поймали и увезли. Спрашивал, где Гриша. Я так и говорил ему, что сдох он, всё. А он... не поверил. Думал, я скрываю. И...

— Чего? — Иван прислушался. — Ты ноешь, что ли?

В темноте Иван ничего не видел и это его достало. Взял фонарик, чтобы развеять эту тьму. Посветил им на лицо Сергея. И обнаружил, что у того не было правого глаза. Он выжжен. Вместо глазного яблока там осталась непонятная вмятина из кожи, чёрная, почти как уголь.

— Твою ж мать... — прокомментировал Овчинников. — Досталось тебе. Почему ещё живой?

— Отпустил он. Я не знаю, зачем. Что-то промямлил про... грехи свои, бред какой-то нёс. Он уехал, а я сбежал сюда. Живу здесь уже месяц... Вы как нашли меня?

— Артём. Друг твой.

— Не навредили ему? — спросил Сергей с укором. — Он только меня и спасал.

Овчинников задумался. Всей этой информации было достаточно, чтобы уже закончить дело о двух трупах в одной могиле. Его спокойно можно было повесить на этого человека, Сергея Волийцева. Он всё равно сопротивляться не станет, если не хочет проблем ещё больше. В конце концов, в убийствах он сознался. Но многие вопросы оставались открытыми. Иван положил руку в карман. Дотронулся до цепочки. И подержал её в руке. Сказал:

— Сними наручники.

Вячеслав, думая, что это не совсем хорошая идея, всё же повиновался. Сунул ключ в замок и аккуратно сбросил с него цепи. Сергей потёр кожу на кистях. Затекли. Иван протянул ему драгоценность.

— Твоя мать просила передать.

Волийцев взял вещь в свою руку. Он понял, что это было. Его охватила дрожь.

— Мама?..

Овчинников медленно прошёл ему за спину. Вячеслав отошёл на метр, не подозревая. Иван охватил шею Сергея и начал душить.

— Ваня! Ваня! — изумился Вячеслав, пытаясь его остановить.

— Заткнись! — велел он, взглянув ему в глаза.

Через несколько секунд Сергей вновь оказался без сознания. Раздался небольшой стук. Цепочка рухнула на пол.

*    *    *

Вечер. Пора по домам. Из отделения уже потихоньку уносили ноги. Сотрудники органов гасили свет, выключали компьютеры. На посту полицейский заметил, как подъезжают ко входу фары. Сержант выходит на встречу, интересуясь. Встречает на своём пути подполковника, шагающего с ключами от своей машины. Докладывает:

— Номера Овчинникова, товарищ подполковник.

— Вот скотина. Где же его черти носили?! Ни доклада, ничего. Ну, сука, получит...

Пошли оба к двери. Как вдруг её открывают снаружи. Заходит Вячеслав с перевязанной рукой. А за ним — Иван. Он удерживает тело Сергея Волийцева в стоячем положении. Подполковник присмотрелся. Тот был без сознания. Побитый. В крови.

— Я тебя сейчас отделаю, Овчинников... Выговор! Прямо сейчас будет заполнять рапорт! До утра останешься здесь! Кто этот полудурок?

— Он только что выдал мне имена остальных подозреваемых, — сказал Иван и обратился к смотровому. — Открой.

Капитан полиции направился вместе с задержанным в камеру. Он посадил его и закрыл клетку. Подполковник глядел на пойманного. Осматривал его лицо. Негодовал.

— Это ты его так? Только без вранья мне тут.

— Частично, — ответил Иван. — Славу задел по руке, мне пришлось нейтрализовать.

— А с глазом что?

— Со спичками не умеет обращаться.

— Смешно, блядь, Овчинников! И что мне делать, вот скажи? Ты почему не доложил заранее? Я тут бегал, ёб твою мать, по всему участку, а ты ещё и трубку не берёшь. Уж хотел за тобой орлов отправить... Да не решился.

— Он готов всё рассказать в суде, — заявил Иван. — Завтра оформлю все бумаги и подготовлю обвинение, тогда и вам передам. Дело, считайте, закрыто.

— Какое? Про тела на кладбище, что ли?

— Так точно. Этот человек, — говорил он, — замешан в изготовлении и продаже наркотиков, в предумышленных убийствах как минимум двух человек, а ещё трупы, что мы нашли, закапал он. Вот и думайте, что с ним делать. Доказательства неопровержимы. Могу идти?

— Свободен.

Иван отдал честь. Через пару метров остановился около Вячеслава, наблюдавшего за их разговором. Говорил тихо.

— Короче. О том, что было в том доме, никому ни слова.

— Дальше-то что? Не он уже убивал.

— Плевать. Закроем. Не смотри на меня так, — сказал ему Иван укоризненно. — Он назвал имя. Некий... Владислав Дроздовский. Судя по тому, что он сказал, кажется, именно этот тип стрелял в Морозова. Значит, было за что. Когда найдём его, тогда и выясним. Этот человек может привести меня к Ловцову.

— Думаешь, они связаны?

— Непосредственно. Могу ошибаться. Но проверить нужно обязательно.

— Когда займёмся поисками?

— Завтра. Сейчас по домам. Я спать хочу.

Друзья попрощались. Иван поглядывал на остальных сослуживцев, что, заметив Сергея, принялись осматривать его и после коситься взглядами на оперуполномоченного. Овчинников направил глаза на Волийцева. Он заметил в его руках ту самую цепь, что удерживала его рука даже в бессознательном состоянии. Она же упала. Как он её подобрал? Видимо, когда он волочил его по полу, Волийцев как-то смог за неё ухватиться. Эта вещь вдруг стала дорога ему. И почему? Он же собирался убить свою мать. Возможно, полицейскому наврали. А ещё возможно, что человек способен смиряться с тем, что его гложет. Иногда приходится идти на уступки ради прощения. Вот и он решил, что с него сегодня достаточно. Набрал жене. Поехал домой.