ДОЖДЬ НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ [18+]

А ведь он видел солнце. Яркое и мягкое, даже вкус от него какой-то оставался сладкий на губах. Шёл он тогда с дочкой и женой на озеро, прошли пару километров до стороны леса. На другой стороне развелось много людей, и все купаются, запрыгивают в прохладную воду, хохочут на сухом песке и загорают под палящей звездой. Но у входа в долину деревьев народу было как-то поменьше, спокойствия там находилось больше. Всей семьёй остановились на траве, там до озера прямо рукой подать. Марина сняла с голого плеча сумку, потёрла слегка покрасневшую кожу на шее. У Екатерины, ещё совсем молодой девчонки, заигрался аппетит. Стали ждать отца, тот обещал устроить им отличные шашлыки.

Иван даже не отдыхал после длительного путешествия, тут же взялся за мангал. Собрал железо в кучу и выставил на ровной земле, чтобы надёжнее стояло. Высыпал внутрь половину угля, полил розжигом и поджёг спичкой. Огонь разошёлся по всему мангалу с такой скоростью, что Катя невольно испугалась. Затем подошла к отцу поближе, пока мама раскладывала закуску по пластиковым тарелкам. Иван спокойно шастал палкой по чёрным кускам дерева, чтобы те лучше прогорели. Взгляд его дочери был прикован к огню, видимо, она нашла в этом что-то интересное. «Карапуз» — думал Иван. «Мой маленький карапуз».

Её волосы были отцовскими, каштановыми. Глазами Катя ушла далеко в маму, да и характер у них был схожий. Хотя с взрослением дочь становилась копией папы, вбирая в себя практически все его черты. Что Иван нервный, то и она такая же. Что Иван не любит кожу куриную есть, то и она отковыривает её и только после принимается за мясо. Такого перечислить можно ещё много, но суть не менялась. Иван лишь боялся, как бы она совсем не стала им. Пугал его не тот факт, что дочь преображалась в свою же противоположность, вкладывая в себя далеко лучшие человеческие черты, а тот факт, что все эти черты принадлежали ему. Хотя Иван в своём детстве никогда не грубил родителям и никуда не сбегал от них. Оно и понятно, в его времена и обращение было гораздо строже. Отец не дай бог вернётся с работы уставший и мать его с порога закидает новостями, что сын проказничал, никому расслабиться на давал, тогда Ивану приходилось либо прятаться, либо стоять по-мужски и отвечать за своё баловство. Отвечать, конечно, было больно, но платить нужно каждому, так и жизнь устроена и страна эта.

Сперва думал о сыне. Родилась Катя. Смирился со временем и понял, что дочь он будет растить по-другому, нормально. Сначала Иван вообще не знал, станет ли он ею заниматься. То служба пришла откуда ни возьмись, то жена вдруг тоже решила пойти на работу. Решил действовать логически: жена никуда не идёт, — отговорил, — будет следить за дочерью, а он пашет изо дня в день и вместо счастья приносит в дом деньги. Катя иногда не встречалась с отцом по нескольку дней, так уж совпадали их графики. Ушла в школу — домой пришёл Иван, пришла домой — отец уже на работе. Слишком часто Овчинников и сам стремился посидеть со своим ребёнком, поговорить или же погулять, да просто узнать, как у неё дела. Но с годами даже этого не удавалось заполучить, время не вручало никаких возможностей. Так давно он не видел, как она улыбается, наблюдая за какими-то углями, как он, стоя рядом, прижимает её к себе, низкорослую девочку. Свою дочь. 

Догорело и задымилось. Супруга уже приготовила мясо. Поставил на прожарку, слегка помахал картонкой. Стали ждать все вместе. На покрывале было разложено множество пищи из холодильника. Тут тебе и овощи и колбаса с сыром. Иван попросил у жены бутерброд, Марина сделала два и передала один из них дочке. Пока откусывал, всё время смотрел на своего карапуза, ещё настолько маленького, что умилялся, да вот только натужно, не умел он этого делать, работа из него стального сделала. Катя подняла на папу свои глазки, выставила на показ крошечные зубки, не успевая проглотить булку. От такого зрелища Иван чуть ли не расхохотался, но сдержался, лишь усмехнувшись.

Они посидели в тишине, наслаждаясь звуками природы. Слабый ветер обдувал их лица, уносил куда-то дым из мангала, чтобы никто из них не пропах вонью. Деревья чуть пошатывались, но стояли ровно. Когда прошло почти десять минут, Иван направился перевернуть шампура на мангале. Дочка встала, но, вместо того, чтобы снова подойти к папе, спросила у мамы:

— А можно мне покупаться?

— Сейчас, зай. Мы с тобой вместе пойдём.

Марина поднялась с покрывала и разделась до купальника. Овчинников как будто почувствовал полуобнажённое тело своей жены за спиной и обернулся поглядеть, как в молодости подглядывал за одноклассницами. Девушки шли в воду. Жена остановилась напротив мужа.

— Вань, там долго ещё? — осведомилась Марина рядом, двинув очки на макушку.

— Нет, почти прожарилось. Искупаетесь и я достану. Аккуратнее там.

Супруга одарила его своей заманчивой улыбкой, словно бы собираясь подойти к нему ещё ближе и поцеловать, но вдруг заметила, как дочь уже бежит сломя голову к берегу и ушла за ней. Овчинников продолжал стоять около жаровни, чувствуя сочный аромат свинины. Неподалёку какие-то мужики со своими бабами развлекались на полную, слушали старые песни и под ритм топали ногами. То ли праздник у них, то ли слишком пьяные, хоть одного другого не меняет. Иван и сам бы не прочь сегодня выпить, но с женой договорился, что сегодня никакого спиртного. Ей виднее. А ему так даже лучше.

Пьяные стали бежать в чём мать родила в воду. Изначально Иван и не заметил, но вспомнил, что на том же берегу его дочь вместе с женой уже плавают. Заволновался. Не хотел, чтобы на такой стыд смотрела ещё не зрелая Катя. Позже отпустило. Те нагие зашли и сразу же вышли, завёрнутые в полотенца. Семья его купалась где-то пять минут. Марина заплыла подальше, чтобы оттуда присматривать за дочерью, как бы не давая ей проходу, держа её на расстоянии, близком к выходу. Дочка его плескалась, лепила из песка куличи и кидалась ими в паучков на поверхности озера. Пьяницы неожиданно заигрались вновь. Овчинников повернул на них голову, пытаясь разглядеть их морды. Не хотел он сегодня быть полицейским, больше нравилось оставаться в образе семьянина, а потому предъявлять им не нашёл в себе желания. Покрутил мясо ещё раз. Готово. Взял все четыре шампура в одну руку, а другой подзывал девчонок. Крикнул:

— Ну вы где там? Я же могу и один всё съесть!

Те мужики, толстые, совсем никого не стесняющиеся, начали бросаться пустыми бутылками из-под пива, кто дальше закинет. Ивана это уже не устраивало, но внимания он решил не обращать, ведь кидали действительно далеко, опасался, но не до фанатизма. Ждал жену и дочь. Те не сбавляли обороты. Одна из бутылок прилетела на берег, лопнув от удара, и разлетелась на части. Иван стиснул зубы, но, замечая, как дочка радостно бежит к нему, почти расслабился. Через секунду Катя закричала. Она звала маму. Марина в панике выбежала за своей дочерью с глазами, полными ужаса. И когда Иван увидел её взгляд, он бросил шампура в сторону. Его ноги сами понеслись за роднёй.

В страхе он приблизился к девушкам. Катя не могла остановиться, всё время взвизгивая от боли. Иван присмотрелся ко взгляду жены, на что она смотрит.

— Катя, что такое? Катя? — спрашивал он. — Чего с ней?!

— Я не зн... Боже... Катенька... 

Дочь ревела от боли. Марина приподняла её ногу. Из пятки маленькой девочки торчал длинный осколок битого стекла. Овчинников опустил голову. Сейчас он словно рычал. Нельзя было терять времени, кровь даже не думает сбавлять обороты.

— Беги за телефоном, звони в «скорую»! — прокричал он жене.

Супруга побежала к своей сумке. Иван взял дочь на руки. Он успокаивал её, просил потерпеть. На песке остались капли юной крови. Ему казалось, что собственные зубы не выдержат такого напора. Он давил их, как будто зажимая в тиски. То и дело смотрел на дочь, говорил ей, что бы и она смотрела, не боялась. Но он сам боялся.

Марина позвонила в «скорую помощь» и оцепеневшим голосом выговаривала место положения. Иван положил дочь на покрывало. Глаза невольно устремились на осколок. Тёмно-зелёный цвет. Пиво.

— Сиди здесь и жди машину! — приказал он жене, уходя.

— Пап! Папа! — закричала Катя.

Овчинников обернулся. Но не смог остановиться. Он шагал вперёд. Он не удерживал себя. Он знал, что его сейчас ждёт. Жена позади твердела, что не надо. Да только никакие слёзы его не остановят. Иван подошёл к беседке, наполненной музыкой Цоя. Мужики в трусах словно и не слышали, как его дочь ревела от боли, как она наступила на то самое стекло, что они бросили ей под ноги. 

— Встать, сука! — сказал он, перекрикивая музыку.

Один из мужиков поднялся со скамьи, еле удерживаясь на ногах. Его борзой взгляд выпроваживал Овчинникова с этой территории, грубый голос твердил о том же. Иван ударил его в висок. Точный хук повалил пьяного лицом в траву, словно били кувалдой. Овчинников нагнулся к мужику и стал добивать, всё наращивая темп своих ударов. Остальные занервничали, но из-за неясности в голове захотели заступиться за товарище. Однако боялись. Овчинников добивал мужчину пятками, топтал по его печени и рёбрам. Остановился. Дышал полной грудью, старался поймать носом воздух и перевести дыхание. Взъерошились волосы, покраснели щёки. Когда он услышал, как остальные орут на него, он прервал их возгласы. Нашёл у них на столе прозрачную водку и стукнул ею о край. Осталось лишь острое горлышко, другие части разлетелось в щепки. Завидев подобное, многие решили остаться на месте. Говорил лишь Иван.

— Я оперуполномоченный лейтенант полиции! Пришёл сегодня отдохнуть с семьёй! А вы, блядь, нормально отдыхать не умеете походу, да?! С-суки! — смотрел он на них с презрением. — У меня из-за вас ребёнок плачет, вся в слезах девочка! На стекло наступила! Пидорасы! Кто кинул бутылку на берег?! Я вас спрашиваю! Какая тварь?! Кто?! 

Молчали. С испуганным взглядом смотрели на мента.

— По-хорошему не хотите? Да? Отлично... Вот и будет вам по-плохому, блядь...

— Погоди-погоди, э!

Иван нашёл очередного недовольного и, взяв его из толпы, обезвредил для дальнейшей цели. Когда у мужчины от его удара образовались пятна в глазах, Иван положил его руку на стол. Вторую, с розочкой, держал вверху, замахиваясь.

— Кто, я спрашиваю?!

Но всё равно они даже не собирались сдавать одного из своих. Иван смотрел на эту руку, продолжал слышать, как ему говорят, что он слетел с катушек, что все они менты такие, что у них нет ни единого намёка не человечность. И он решил доказать это. Воткнул стекло ему в руку.

В этом месте снова образовались крики. Пьяные шатались, держась за своих жён от страха, как за щиты. Но боязнь признаться мучила больше, чем какие-то страсти с товарищем. На деле от алкоголя каждый только мысленно сильным становится.

— Это только начало, мрази! Я вас всех по камерам рассажу и каждую косточку в теле переломаю! И мне за это даже не предъявят! Слышите, сволочи?! Вы свет больше никогда не увидите! — отдышался, вынул стекло из руки орущего. — Вы испортили мне отдых, а я вам за это всю жизнь испорчу. Ещё не догадываетесь, в какое говно вляпались, да?! Повторяю последний раз, сукины дети. Шаг вперёд, кто бросил бутылку! Шаг вперёд, я сказал!

Но даже так никто не вышел, от его грозного голоса стало хоть и страшнее, однако результатов не последовало. Иван уже не слышал плачь своей дочери. Сейчас и она видела, как папа делает больно каким-то людям. Да не могла понять, за что. Иван остановился, опустил глаза. Он не хотел, чтобы Катя запомнила его таким человеком. Злым. Жестоким. Не папой, а кем-то другим. На него смотрели, как на разъярённое животное. Боялись даже рядом находится. Он решил на этом закончить. 

— Будьте вы прокляты, полудурки, — произнёс он хриплым басом, застывшим от криков. — Ушли отсюда... Быстро, блядь! — погнал он приказом.

В ярости он кинул в кого попало разбитую водку. Приближалась машина «скорой помощи», благо, что больница была неподалёку. Пошёл обратно. На тропинке присмотрелся к руке. Порвал кожу на кулаке о чужие зубы. Иван подошёл к Кате. Он не смотрел никому из членов своей семьи в глаза. Марина держала дочь за руку, тушь уже растеклась. Когда из фургона показались врачи, Иван вновь взял дитя на руки. И лишь слышал, как она пугливо плачет. Да не от раны. Отец выглядел как-то иначе. Но сейчас ей понять это трудно. Потребовалось десять лет. А он совсем позабыл, как выглядело солнце. Теперь его и вовсе не стало.

*    *    *

Дома расстилались в кучу, между ними кое-как удавалось прорваться вглубь. Вымученные дождями деревья заставляли свои ветви обвиснуть, как будто устало поглощая оставшиеся лужи вокруг себя. Постройки были небольшие: от пяти до девяти этажей. Центр города состоял из таких мест на восемьдесят процентов. Бетонная глушь, где из людей удавалось встретить на пути только лица пропавших без вести, каких-то техников, готовых помочь с компьютерами, смертельно больных, нуждающихся в помощи и в деньгах. Но никого настоящего.

Так они и провели всю поездку в вялом одиночестве. Овчинников курил, выдыхая в окно. Вроде бы конец весны, да как-то не ощущается никакого лета. Всё напоминало ему об осени, о том самом времени, когда хмурые улицы делаются ещё более хмурыми. То ли погода стала вдруг предвестником, то ли миру скоро придёт неминуемый конец. Иван не отказался ни от одного из вариантов. Но всё же думал, что конец ожидает лишь этот город.

Вячеслав сидел сбоку, наблюдая за улицей. Пустые дворы с детскими площадками были словно заброшены, хоть и выглядели вполне достойно. Несмотря на серость, улица была не такой мрачной. Иной окрас домов придавал ей некую индивидуальность, ибо вместо типичного потасканного белого, ему на смену явился то ли бежевый, то ли какой-то светло-коричневый. Иван не так хорошо разбирался в цветах, лишь знал, что куртка у него была бурая, так жена ему сказала, когда подарила на день рождения.

С товарищем они за всю дорогу перекинулись только парой слов, и то не касающимися дела. Вчера, вернувшись с допроса гражданки Волийцевой, — а ныне Юдовой, — Иван принёс подполковнику несколько известий: подозреваемого в доме не оказалось, но зато дали адрес его друга, который, как заявила мать полицейскому, может быть связан с её сыном. Время было раннее, Иван отпросился у начальника и решил взять с собой в помощь Хмелевского, переживая, что не удаётся ему общение с детьми вообще никак. Возможно, Вячеслав в этом деле будет получше него. Хоть Иван и вырастил как-то дочь, но в её жизни он оказался последним, кто принимал хоть какие-то решения. Лишь супруга, целыми днями сидящая дома, смогла внушить ей простые истины: что есть добро, а что зло. Если бы этим занимался Иван, его разговор был бы краток. «Нет ни того, ни другого», — сказал бы он, считая свои слова правильными.

Подъезжали к адресу на бумажке, данным женщиной после допроса. Где-то в кармане у Ивана завалялось то, что она передала ему в конце встречи. Ожерелье с памятной фотографией матери и сына. Радостные лица, ребёнок смеётся, но пока ещё не вырос. Мать выглядела слегка устало, словно бы выжимая из себя улыбку, хотя было видно, как она чадо своё любит, потому что рядом держит, отпускать не хочет. Иван смотрел на эту фотографию и, задумавшись, даже не заметил, как чуть не влетел в чужой бампер. Нервно засигналил.

— Ваня! Осторожно! — оживился Вячеслав.

— Не дрейф. Живой ведь, — ответил тот, поворачивая руль.

Начал парковаться, пропуская машину спереди. Хмелевский вскоре поглядел, из-за чего товарищ не заметил проезжающий сквозь узкий тротуар транспорт. Иван мигом упрятал драгоценность в карман, не заглядывая туда более, на тот снимок. Остановившись на парковке, они стали выбираться наружу. Да сели вдруг на месте.

— Постой-ка, — сказал Иван. — Ты точно пробил его? Никакой не умалишённый?

— Нет, здоровый парень, — заверил его Вячеслав. — С преступностью не связан, учится в институте, сирота, зовут Артём Знаменский.

— С кем проживает?

— С опекунами. Сначала были бабушка и дедушка. Старик скончался полтора года назад.

— Ясно, — произнёс Овчинников, кивнув. — Ты уверен, что он сегодня здесь? Я просто потому и поехал утром, на всякий случай.

— Он из дома не выходит в принципе, — сказал ему Хмелевский. — Следит за бабушкой, за её здоровьем. Уж если и идёт куда, то только в аптеку. И, давай договоримся, Вань. Не первый день вместе работаем, но всё же...

— Не будем мы договариваться, — ответил Иван, повернувшись на окно. — Как будет, так и будет, понял? Я не собираюсь тебе чего-то обещать. Если люди сами рвутся по роже получить, то мне их останавливать, что ли, нужно? — он усмехнулся. — Нет, друг. Сам же сказал, не первый день работаем. С чего это я кому-то потакать должен, а?

— Парня пожалеть бы. Итак натерпелся.

— Все терпят. И он один из многих.

— Ему ведь всё равно не повезло очень. Ни матери, ни отца... Даже дед умер. И бабка, видимо, на очереди.

— У нас с тобой как будто родители остались, — бросил Овчинников. — Я без отца своего остался в восемь, без мамы — в восемнадцать. А кому легко-то, я не пойму?

— Я тебя просто прошу по-нормальному. Давай без твоих «методов».

— «Методов»? А они у меня есть, по-твоему?

— В избытке, — выдал Вячеслав.

— Не беси, Слав. Я делаю так, как того требует ситуация. Если вариантов больше нет — кулаки. Если вопросов больше нет — на волю. Всё просто и понятно, потом никто и спрашивать не будет.

— Я вот думал, чего нас так недолюбливают... Народ, в смысле.

— Серьёзно? — обернулся на него Иван. — И что же ты там надумал? — он развернулся к нему лицом.

— Да так. Знаешь, мы же тоже ошибаемся, да? Ну, люди, чего с нас взять. Иногда и мы бываем неправы. А из-за наших ошибок страдают другие. 

— Ты о чём?

Вячеслав вздохнул.

— Я... я снова про Абая вспомнил...

— Твою мать, — возмущённо проговорил Овчинников. — Ты хочешь продолжать это или уже пойдём? У нас вообще-то работа есть!

— Ты не думал, что... Нет, я понимаю, он совершил преступление. Гадкое. Но, Вань... Я всё ещё не знаю, справедливо ли это было. Безусловно, он получил по заслугам... Я просто смотрел на тебя тогда, в кабинете. У него кровь изо рта хлестала, а на роже ни царапины. А я ведь тогда два месяца только работал, перевёлся из другого отделения. Охренел от этого. Не видел такого никогда.

— Твой рот сам закроется? Или помочь?

— Не груби мне, Вань. Мы же друзья.

— Вот так дружба и кончается. Короче, Слава. Об этом попрошу больше не думать. И ещё раз вспомнишь вслух — язык отрежу. Честно тебе говорю, без шуток. Уяснил?

Хмелевский нашёл ручку и открыл дверцу. Вышел на воздух, дышал паром, поднимающимся от асфальта к ноздрям. Иван, выбираясь из автомобиля, напоследок взглянул на свой бардачок. Желание достать оттуда вещь вновь в нём пробудилось, но всё-таки разговор с другом сумел произвести на него впечатление и вызвать какие-то мысли. Стало печально, голова даже после тех прошедших пяти лет так и не прояснилась. Абая. Мэр был прав. Тяжёлая у него работа. Такие моменты заседают в мозгах, будто гвоздями прибитые. И убрать их оттуда можно либо молотком, чтобы ещё больше вбить, либо раскаянием. Да не подходит ему второе. Уж лучше молотком.

Отвернулся от бардачка, покинул транспорт. Двенадцать часов утра оказались простым, растянутым до экватора небом. Небо было обыденным потому, что не светило там ничего, ни тебе даже намёка на солнечный свет. В такую погоду было проще всего думать, однако сосредотачиваться на удавалось. Он скучал по временам, когда от солнца хотелось дышать и наслаждаться его лучами, верить в лучшее.

Встали у домофона. Тот оказался модели Метаком-2003, старый, самый простой для того, чтобы какой-нибудь бродяга потыкал на кнопки и пробрался в своё временное убежище. А комбинация была так же проста, как и само устройство. Подойдя к двери, Овчинников, не решаясь предупреждать о собственном визите допрашиваемого, начал вбивать один из знакомых кодов: В6В4568. Прозвучал сигнал, дверь отворилась. Он пропустил товарища и, двигаясь следом, стал подниматься пешком. Лифты ему не нравились. По какой-то причине Иван привык, чтобы перед тем, как достичь необходимого этажа, стоит пройти до него определённый путь. То ли изучая момент, накапливая энергию внутри, то ли просто для отдыха. Ведь дальше предстояли муки.

Оба находились перед квартирой. Иван нажал на звонок. Сразу же нащупал в кармане удостоверение. Через полминуты на пороге оказался молодой человек с небольшой щетиной. Глаза у него были добрыми, да только внешность слегка помята. Не от драк, он просто выглядел паршиво. Возможно, уходы за опекуном и вправду сказывались на этом парне слишком плачевно. Иван даже решил, что тот совсем потерял право на личную жизнь, хотя как-то успевает учиться в институте. Видимо, там он и мог расслабиться.

— Здравствуйте... — сказал Артём, разглядывая неизвестных ему мужчин.

— Старший оперуполномоченный капитан полиции Иван Овчинников, — вслед за ним, своё удостоверение предъявил и Вячеслав. — Вы Артём Знаменский, верно?

— Д-да. Я в чём-то... обвиняюсь?

— Ну, как мне известно, проблем с законом у вас никаких нет. Ничего, мы сейчас найдём.

— Что?

— Разрешите пройти. У нас есть к вам несколько вопросов, было бы неплохо обсудить их не в этом вонючем подъезде. Будьте любезны.

После того, как молодой человек отстранился от прохода, двое оперуполномоченных шагнули в его коридор. Квартира Артёма была однокомнатной. В единственной комнате находился его опекун, сидящий в кресле перед телевизором. Около неё стояла наполненная питательными веществами капельница. Сама женщина даже не обратила внимания на гостей, полностью приковавшись к экрану с каким-то драматическим российским сериалом. Иван, сунув руки в карманы штанов, прошёл на кухню. Там он заметил небольшой диван, прижатый к холодильнику и со столом рядом, на котором были раскиданы тетради, ручки и карандаши. Вскоре сюда прибежал Артём.

— Простите на беспорядок... — с суетой он бегло собирал свои вещи.

— Ничего. Бывает, — отозвался Иван. — Позволите присесть?

Парень словно бы протестовал, однако отказать не получилось.

— Да-да, конечно, присаживайтесь...

Овчинников посадил самого себя на довольно жёсткую поверхность. Хотя бы ложе парень успел заправить как следует. Но, как ему показалось, сел он на что-то странное, мягкое и шуршащее. Позже Иван поймёт, что здесь не так.

— Чаю, кофе?

— К делу, — с улыбкой сказал Иван. — Сядь, Артём. Могу место освободить, если нужно? Возможно, даже понадобится.

Артём махнул полицейскому рукой и, так же невинно улыбаясь, присел на край подоконника, разглядывая Вячеслава. Хмелевский достал блокнот и ручку.

— Вы согласны дать показания правоохранительным органам, связанные с вашим другом, Сергеем Волийцевым? — спросил Вячеслав.

— Вы это сейчас шутите? Серый?

— Повторяю, вы согласны? —вновь спросил Вячеслав. — Или нам протокол составлять, подписывать отказ потому что вы, видимо, так яро хотите явится по заявлению в отделение полиции?

— Ну... Если я чем-то смогу помочь, то...

— Знаком с его матерью, Прасковьей? — спросил уже Иван.

— Да. Серый в детстве меня часто к себе домой водил, там его мама и была. Готовила нам обоим, позволяла ночевать. Добрая женщина. Я с ней виделся год назад, она изменилась очень.

— А ты в курсе, что она сдала своего сына в детский дом?

— Я не лезу в её личную жизнь.

— Ну, тогда знай ещё кое-что. Из-за этого Серёжа совершил покушение на свою мать и чуть было не порезал ножом. Это говорит о том, что с головой у него не всё в порядке и много друзей он из-за этого иметь не может. Потому и сидел он в психушке. Волийцев знает только тебя и, следовательно, с тобой он вполне мог связаться. Как мы предполагаем.

— С чего вы взяли? Я Серого уже года три не видел...

— Вы говорите правду? — спросил его Вячеслав. — Я записываю все ваши ответы. Не заставляйте меня лишний раз тратить чернила.

— Да правду я говорю! Правду! — крикнул тот, покраснев.

— Разве? — поинтересовался Иван, глядя на парня. — А щёки твои о другом молвят. Пальцы дёргаются, нога топчет, голос у тебя больно агрессивный стал. Да и в глаза ты мне не смотришь. Простая психология помогает определить страх в человеке за считанные секунды. Сейчас ты отказываешься, а затем поймёшь, что ошибаешься. Так что давай сразу перейдём во вторую стадию твоего состояния. Сергей Волийцев. Когда ты в последний раз с ним общался, как-то контактировал? Правду говори только. Или потом придётся записывать наш разговор на камеру и при свидетелях.

Артём словно метался. Иван всё чётче разглядывал его, зная уже наперёд, как тот будет себя вести. Но вскоре парень выдал следующее:

— Я... я расскажу вам. Но... выслушайте меня. Пожалуйста.

— Хорошо, Арётм. Мы с моим товарищем во внимании.

— Вы когда-нибудь заботились о больных? В домашних условиях? — спрашивал он обоих.

— Может быть, обойдёмся без встречных вопросов? — спросил Иван в ответ. Вдруг он встал с постели. — Ты ведь хочешь чего-то, да? Ну, говори. Мы послушаем.

— Мне... мне тяжело, понимаете? Я... — Артём подбирал выражения, потирая свои ладони. — Не могу уже так...

Глаза мальчишки покраснели в точности, как и его лицо.

— У меня нет ни девушки, ни даже друзей. Уж про родителей и смысла нет говорить. А она, — Артём указал рукой на стену, — скоро тоже загнётся. Да только я не вынесу...

— Чего ты хочешь? — послышался голос Вячеслава.

— Денег. Мне не хватает ей на операцию. Она ляжет в больницу и, скорее всего, поправится. Должна. Но... Сами же знаете, сколько может стоит такая процедура.

— Говоришь, не хватает. А сколько имеется?

— От родителей мне досталось двести тысяч. Я хочу... я хочу отдать их ей.

— Парень, — Иван подошёл к нему. — Тебе мои слова покажутся скотскими, но ты бы подумал о себе в первую очередь. Она же старый человек. Тебе эти деньги нужнее будут. Ты молод. Это естественный отбор, против него не попрёшь.

— Вы думаете, я не знаю этого? Она была единственным человеком, кто заботился обо мне всю жизнь. Я готов ей хоть своё сердце пересадить!

— Сколько тебе нужно? — спросил Вячеслав, трогая кошелёк.

— Тридцать тысяч.

Овчинников присвистнул. Вячеслав, хоть и жалея, но отсчитывал нужное количество бумажек. Иван остановил его.

— Погоди. Я вот не понимаю одного. Ты просишь денег у полицейских. Точно? Ничего не перепутал, юнец?

— А вы разве не должны помогать людям?

— Должны. Да только не нарикам.

Взгляд Артёма сменился с покрасневшего на боязливый. Иван слегка осклабился, вернулся к его постели и, откинув одело, обнаружил небольшой пакетик, до середины наполненный марихуаной.

— А то я думаю, на что сел такое странно... Жопой чуял, оказывается. На операцию ему. Н-да, — произнёс Овчинников, сложив локти на груди. — Иронично выходит. Кричишь тут, на слёзы нас пытаешься пробрать, да только снова врёшь. Тебе надо было бабкиной пудрой обмазаться, так бы хоть не спалился. А если честно, вот честно, Артём, ругать тебя за это не буду, но ответь хотя бы. Других способов не нашёл?

Эта сцена вызвала и в самом Вячеславе недоумение. Он упрятал свои деньги обратно.

— Может, мне твоему опекуну рассказать? А лучше составить протокол и посадить тебя за употребление запрещённых веществ. Интересный же разговор у с тобой выходит.

— Да задолбало меня всё! Каждый день за ней тут бегаю-ухаживаю, даже отучиться не получается нормально! Чуть что — звонит! Бегу обратно домой, снова таблетки нужны, старые кончились! Даже со знакомыми встретиться не могу, времени вообще ни на что нет! Только это мне помогает! — смотрел он на пакетик. — Я жить хочу! Как человек, а не прислуга какая-то! Все деньги мамы с папой на её лечение давно потратили, а ей даже лучше не стало! У меня вообще ничего нет!

— Она ведь... — начал Вячеслав.

— Не слышит она, — убедил его Иван. — Он бы тогда сразу на шёпот перешёл. Знаешь, Артём, мне надоело тоже. И сейчас я говорю конкретно про наш с тобой диалог. Я ведь могу превратился в злого. У меня на тебя уже вещица имеется. И поверь, дальнейшее не понравится никому из нас. Волийцев. Где он?

— Не знаю.

— Опять врёшь. Может, хватит? Сколько ещё я должен тебе выдать предупреждений? Не напасёшься проблем.

— Я не знаю. Я сказал. Я не знаю.

Иван закрыл глаза. Ненадолго он отошёл от Артёма. А после и вовсе ушёл в другую комнату. Вячеслав остался рядом с мальчишкой. Овчинников закрыл дверь в спальне его опекуна. Та как будто даже не моргала, когда смотрела телевизор. Его она тоже не заметила.

Он вернулся и одним лишь выражением лица до смерти перепугал Артёма. Тот задёргался, словно стараясь скрыться, но выходов не было. Иван настиг его хватом руки, остановив на том же месте. Он закрыл ему рот ладонью.

— Сейчас будешь орать. Можешь хоть грызть мою руку. Но всё равно скажешь. Если ещё хочешь, чтобы я этого не делал, отвечай, блядь, на вопрос! — повысил он связки.

Артём старался что-то пробубнить. Иван убрал руку.

— Он звонил... звонил три месяца назад, — в страхе пробубнил он. — Хотел встретиться, потом передумал. Я... я пришёл к нему сам. Отдал бельё и еду. Он... он скрывается. Я не спрашивал.

— Адрес! — крикнул Иван ему в ухо.

— Заводская. Там где всё под снос. 

— В каком доме засел?

— Во втором от дороги. Подъезда не знаю, Серый в разных ночевал. Его там может и не быть. Может, он уже куда-то слинял.

— Мы проверим, не волнуйся.

Овчинников пощадил его. Увёл руку от его лица.

— Он тебе точно ничего не сказал? Причину никакую не называл? Имён?

— Нет. Честно. И выглядит он... слишком хреново. Мне даже поинтересоваться было страшно. Просто другу помог.

— Себе лучше помогай, а не таким мразям. И с этим завязывай.

Иван тут же ушёл из кухни. Вячеслав на выходе остановился. Вздохнул. Он потянулся к кошельку и протянул Артёму заветную сумму. На том лица не было. Лишь высветилась какая-то благодарность, смешанная с удивлением.

— Потрать на что-нибудь нужное. Об этом и вправду забудь.

Не дожидаясь ответа, Хмелевский так же покинул эту квартиру. Они спустились к машине.

Спустя минуты уже мчались по дороге. Ехать предстояло далеко, ведь до той самой улицы было как минимум пять километров. Овчинников упорно жал на педаль, как будто бы старался опередить время. Машина с покорностью слушалась своего хозяина. Иван уже предвкушал то, как найдёт подозреваемого, как тот раскается и выдаст ему самые важные тайны. Как после он будет жить в другом городе, в новой квартире, станет полковником полиции. На сорок лет можно было потребовать даже больше, но ему хватало и этого. Лишь бы не видеть этих построек, этого места, от которого каждый день хотелось утопиться в слезах. В слезах, падающих с неба.

Омрачённые сырой погодой улочки словно становились ещё уже. Иван кое-как прорывался мимо встречных автомобилей, замечая их в темени. Свинец расширялся с каждой секундой. Были уже на полпути.

— Нам бы подпола предупредить, — сказал Вячеслав.

— Вот когда поймаем, тогда и предупредим.

— Ваня. Это уже не смешно. Нам так по уставу положено. Ты как будто правил не знаешь.

— В том и дело, что знаю. Знаю просто прекрасно, — говорил Иван. — А толку от них никакого. Что скажешь, что — нет, но бумажки заполнять придётся в любом случае.

— Он должен знать.

— Мне теперь тормозить, что ли? Мы уже почти приехали!

— В двадцать первом веке живём! Телефоны есть, вообще-то. Мне иногда кажется, что ты слишком уж стар.

— Ладно. Не ёрничай. Наберу.

Не успел он достать мобильник, как телефон капитана вдруг завибрировал сам. Овчинников достал его из штанины, увидел номер жены. Взял трубку.

— Да, Марина.

— Вань, я до Кати не могу дозвониться... — проговорила она.

— И давно ушла?

— С утра. Как ты ушёл.

— В школе была? Её классной не звонила?

— Не было её там. Там у них половины класса сегодня не было.

Иван дышал в телефон. Как бык дышит, когда замечает человека с красной тряпкой.

— Я не могу сейчас. Я на задании, — отозвался он.

— Тебе на дочь наплевать, я не пойму? Ваня! На дочь!

— Твою мать! — крикнул Иван в ярости. Осилил себя. — Где она? Куда могла пойти? Что говорила тебе в последний раз?

— Что... у подруги её день рождения.

— Живёт где подруга?

— В посёлке, вроде бы, на окраинах. Там он небольшой, домов почти нет.

— Не волнуйся, я привезу её, — успокоил Иван жену. — Пробуй звонить. Потом мне сообщишь, если трубку возьмёт.

Сбросил. Бешенство не спало. В этот момент ему больше всего захотелось не ехать к цели, а решить уже образовавшиеся проблемы с дочерью, которые стали раздражать его. Давно с ним не было такого. Решил, что дочери не поздоровится. Разговор их будет краток.

— Где тебя высадить?

— Что случилось? — спросил Вячеслав.

— Катя.

— Понятно. Не надо меня высаживать.

— Смотреть на это хочешь? — спросил его Иван.

— Я её дядя, вообще-то. Она мне хоть и не родная, но тоже дорога.

— Как скажешь, — произнёс Иван. Ехали в посёлок. Снова на окраины.

*    *    *   

За это время их путь должен был закончится. Но ему всё ещё казалось, что он только начинается. Сгущались краски, воцарялся чёрный. Темнело даже быстрее, чем можно было предположить. Незаполненные домами окраины, полупустые постройки и их каркасы— всё освещалось разными цветами. Здесь город преобразовывался. В этом месте хотелось мечтать о светлом будущем. Ведь стройка только начинается, но в голове уже крутились мысли о том, как же будет здорово посмотреть на всё это: на новые высокие здания, на разодетую толпу, на отсутствие бездомных. Мечты мечтами, но что-то из этой части города уже выходило знатное, причём, довольно порядочное.

Несмотря на здешнюю пустоту, всё-таки некоторые строительства тут имели место быть. Взять хотя бы, к примеру, забегаловки. Названия их светились ярким багряным цветом, и в сумраке смотреть на такое становилось даже занятием приятным. Иван бродил на машине около этих мест, всматривался в каждое и гадал, куда же ехать дальше. Окраины были большим скоплением надежд, от которых душа почему-то грелась. Где-то вдали Овчинников увидел высокий отель, будто бы касающийся мрачных облаков, ещё дальше — клуб с разноцветным красками, подсвечивающими слово «Tonight», а немного ближе — небольшое селение. Туда и поехал.

Розового уже было почти не видно, он остался позади, зато вместо него появились столбы с фонарями. Иван остановился, приглядываясь. Думал, откуда начать поиски дочери.

— Марина адреса не знает, — произнёс он вслух. — Нам либо по домам ходить, либо... ждать... Не знаю.

— Объяснишь мне хоть немного? — попросил Хмелевский.

— Она у подруги на дне рождения. Предположительно. Трубку не берёт. Там, наверное, не только девчонки. Я уверен, сука, у них там притон какой-нибудь. Молодёжь сейчас так и живёт. Лишь бы веселиться. Как будто завтра помирать надо.

— В этом ничего плохого нет. Времена ведь меняются.

— Ага. Только ни хрена не в лучшую сторону, — заметил Иван раздражённым голосом. — Разве это нормально? У них же в голове бардак! Катя вообще... Изменилась. И я этому что-то не особо рад, знаешь ли. Неадекватной какой-то стала. Не слушает нас. Убегает.

От этих слов Иван незаметно для себя же впал в отчаяние. Услышал правду из своих же уст, но только сейчас она его тронула за душу. Человеку почему-то не дано понять всё и сразу. Он понимает постепенно, учится с течением жизни. Современному человеку же хочется заполучить желаемое как можно скорее, без всяких усилий. Вот только жизнь такого не прощает. Наказывает. Учит терпеть.

— Короче, действуем так. Идём мимо...

— Вань. Видишь?

Вячеслав показал своим пухлым пальцем на лобовое стекло. Впереди, в темноте, Иван заметил какую-то машину. Рядом с ней стояло двое людей. Приглядевшись, он увидел на них форму. Свои.

Ни секунды не раздумывая, Иван подъехал к патрульной машине. Тёршиеся около неё двое полицейских опознали подъехавших. Признали мужчину в бурой куртке капитаном полиции.

— Вечер добрый, товарищ капитан, — сказал один из лейтенантов, без всякого пафоса отдавая честь.

— Вольно, — ответил ему Иван. — Вы чего тут отираетесь? — но, уже подходя к ним, Овчинников услышал громкие звуки. Музыка.

— На вызов приехали, — сказал ему второй. — Позвонили соседи, пожаловались на шум. Из этого дома.

Иван посмотрел на сооружение справа. В нём горел свет, было не меньше трёх этажей. Такой дворец смотрелся весьма богато. Скорее, внутри аппаратура стоила не меньше, раз уж непрерывный бас доносился до улицы.

— Раз вызов, почему не заходите? — допрашивал опер.

— Ждём третьего. Он... по делам у нас отошёл. Сейчас вернётся. За шум наказать надо, в конце концов, дубасит у них там упаси боже.

— Сколько сейчас времени? — спросил Иван.

— Половина восьмого, — ответили ему.

А ведь совсем недавно он только начал своё путешествие по городу. Сначала в одно место, затем в другое. Как будто эта дорога была для него бесконечной. Как же быстро летит время. Встаёшь — утро, оглядываешься — тьма. И так каждый день. И так всю жизнь.

— А вы здесь какими судьбами, товарищ капитан?

— По делу. В общем, можете в отделение возвращаться. Без вопросов, мужики. Сели и уехали.

— Ну... Ладно. Вернее, так точно. Третьего дождёмся и поедем.

Иван подошёл к дому. Рослая ограда препятствовала ему пройти дальше. Звонить тоже было без вариантов, всё равно не откроют, да и навряд ли услышат. Овчинников взобрался руками и перелез через препятствие. Лица патрульных были слегка в недоумении. Все смотрели на Вячеслава.

— Не беспокойтесь. Всё под контролем. Он так привык.

Раздался щелчок. Овчинников открыл дверь для товарища. Вместе пошли к входной.

Встав рядом, Иван прислушался к дереву. Музыка играла громко, но хотелось разобрать голоса. Были ли мужские? Не ясно. Ради приличия решил всё-таки нажать на звонок. После десяти попыток это уже казалось пустой тратой времени. За его спиной машина давно умчалась в своём направлении. Так стало даже спокойнее. Никто хоть не решится больше покоситься на тебя с укором. На дверь и на приличия уже стало плевать. Это решается парой бумажек и незамысловатых строчек о том, что несовершеннолетние оказывали сопротивление при аресте. Так он собирался объяснить сломанную эту ручку.

Пинал по ней ногой. С каждым ударом отваливалась ещё больше опилок. Стук за стуком порождал новую ширину проёма. Но в конце концов это не осталось незамеченным: вышла девушка, довольно взрослая. И ей действия полицейского далеко были не по нраву.

— Эй! Вы что делаете?! — вскрикнула она, распахнув дверь.

Иван молча прошёл мимо неё, оттолкнув.

Оказавшись в доме, здесь музыки было излишне. Она доносилась словно из каждой щели. Звучал какой-то реп на русском языке. От такого невольно вяли уши. Было темновато, в глаза то и дело бросался тонкий свет из каких-то лампочек, изображающих танцпол. Кто-то сидел на диванах, какой-то бездельник лапал молодых подруг. Иван заметил это даже будучи в темени. Зрение работало, как у орла. В девушках не разглядел своей дочери. Тогда на подмогу явился друг. Вячеслав выдернул провод из розетки. Сразу образовалась тишина. И недовольные. 

Вместе с тишиной включился свет. Так было гораздо легче искать. Конспирация раскрылась.

— Прошу всех сохранять спокойствие! — проговорил Хмелевский, повышая голос через возгласы. — Всем оставаться на месте, не думайте бежать!

Своим туловищем Вячеслав закрыл выход на улицу. В дело вступил капитан полиции.

— Значит так, детишки, — громко произнёс он на середине гостиной, — если попробуете сбежать — окажетесь в наручниках, а потом в обезьяннике. Кто знает Катю Овчинникову?

— Ты кто такой, мужик? — встал вдруг парень с дивана. Иван разглядел его. Длинная чёлка на глазу, сбрита частичка брови, якобы создающая вид шрама, на ушах у него серьги. Иван чуть не сплюнул.

— Ой, блядь, сядь на место, упырь, — сказал Иван, глядя на того с отторжением.

— Слышь, ты моего батю знаешь, а?

— Я даже твоего имени не знаю, мелкий. Умолкни и с глаз скройся.

— Вот сейчас я ему позвоню, — восклицал тот, — и тебе будет жопа, мужик! Стой где стоишь! Скоро подъедет. И не один.

Иван махом отобрал у него мобильный. Бросил себе под ноги. И поднял пятку над аппаратом. 

— Дорога тебе эта вещь? А хочешь сломаю? И посмотрим, каким ты потом смелым будешь. Визжать же станешь, я уверен.

Овчинников повернул голову, взирая на прозрачный стол. Там же он заметил спиртные напитки. Поставил ногу, про телефон забыл. Взял один стакан, принюхавшись. Внизу плавали какие-то таблетки. Откинул в сторону.

— Какие же вы... тупые все. Из вас хоть кто-нибудь читал Достоевского, а? Вы Пушкина не забыли? Пересказать «Героя нашего времени» сможете? Я вот на вас смотрю и охреневаю. Взгляните на себя разок со стороны. Что это на вас? Вот нахуя тебе эти подвороты? — обратился Иван к одному парню в толпе. — Штаны, что ли, длинные? Что это у вас за штучки такие, блядь... как их... вейпы. Тьфу, вашу мать. Я вас не пойму. Вам от жизни-то что нужно? Это? — показал рукой на все окружение. — Спайс, бухло, громкая музыка? О чём речь, когда вы всякое говно себе в рот засовываете, чёрт пойми что с собой делаете. Не поколение, а дебилы, ёбанный ваш рот.

— Да ты себя-то видел? — высказался кто-то.

— Видел. А ты меня видишь, говнюк? Тогда повнимательнее посмотри, может, что-то дельное запомнишь. Этот образ собирался десятилетиями.

— По тебе видно, — все засмеялись.

— Вот и хорошо, что видно. А я тебя только не вижу, выйди-ка. Давай, потом штанишки подтянешь.

Молодой парнишка появился откуда-то из тени, встав рядом с Иваном. Не удержавшись, иван рассмеялся, как только разглядел этого человека.

— Ха-ха!.. Знаешь, вот... — задумчиво говорил он с заслезившимися от смеха глазами, — есть, короче, геи и пидорасы. Ты себя кем считаешь? Я вот думаю, что ты ни то ни другое. Ты инь-ян, ты — единство. Пидогей тебя буду называть. Держи вопрос, господин пидогей, Катя где? Овчинникова? Говори, потому что ваши таблеточки мы сейчас с напарником соберём в кучку и если я узнаю, что вы и её чем-то напичкали... Ни дай бог, сука... — Иван стал мрачнее. Он смотрел парню прямо в глаза. 

— На хую твоя Катя, — вступился тот, у кого полицейский изначально отобрал мобильный.

Иван без лишних слов завернул ему руку и протащил через всю гостиную к Вячеславу.

— Эй, ты какого хуя дела... — кричал молодой человек.

— Зря патруль отпустил, — сказал Иван другу. — Этого надо в отделение. У них тут и вправду притон.

Вернулся обратно к толпе. Все словно и позабыли, что недавно здесь можно было веселиться. Иван достал удостоверение.

— Всем видно? Отлично. А теперь повторю вопрос и в последний раз. Где Катя Овчинникова? Кто из вас её знает?

Подростки тыкали друг в друга пальцем, а кому-то и вовсе было не до этого. В опьянённом состоянии здесь были многие. Но вдруг наверху он услышал топот. Сразу же понял, что стоит подняться. Сразу же понял, кто удумал сбежать. Побежал по лестнице. На втором этаже заметил распахнутую дверь. Вошёл туда немедля. И тут же ощутил холод. Около открытого окна спиной к нему стояла его дочь. Иван сбавил дух, прислонился к стенке.

— Прыгать собираешься?

Екатерина не отвечала. Иван не подходил к ней, стоял в двух метрах, наблюдая.

— Ты либо решайся, либо поехали домой.

— Зачем ты приехал?! Зачем?! — кричала она, развернувшись.

— Пошли, — Иван протянул ей руку. — Давай, Кать. Мама ждёт, тоже волнуется, а ты трубки ещё не берёшь.

— Почему ты лезешь в мою жизнь?! Вы не можете просто отвалить от меня?!

— Я твой отец, если не забыла. Успокойся.

— Да какой ты мне отец?! Десять лет никуда даже не сходили! Дома тебя вообще нет! За какими-то ублюдками бегаешь каждый день! А ты обо мне хоть думаешь?! О маме?! О не о ком-то постороннем!

Глаза её заслезились. Больше не могла кричать, не могла говорить. Иван сдерживался, хоть и сил оставалось мало. Не за что было её ругать. Во всём, что с ней происходит, виноват он сам.

Подошёл к дочери и зацепил в объятья. Гладил по волосам, усмирял её пыл. Этим же самого себя успокаивал. Больше не хотел видеть такого. Никаких ссор, никаких обид. Но тогда же понял, что не получится. Это лишь эмоции. Проходят быстро.

— Я стараюсь только ради вас, слышишь? Ради тебя и твоей мамы. Я хочу, чтобы мы нормально жили. Да, у меня работа такая. Но... скоро у нас всё хорошо будет. Мы будем жить в своём, большом доме. И свалим из этого крысятника. Обещаю.

— У меня здесь друзья, школа... — сказала она в его куртку.

— Это твои друзья? Которые что ни друг, то обязательно педик, а остальные шлюхи? Я тебя уберечь от этого хочу. Ты же знаешь, что у них наркота под языками... 

— Я не пробовала и не буду.

— Верю, — сказал Иван. — Ну всё? Можем идти?

— Да, — произнесла она так, словно ей снова оказалось пять лет. Иван уже было позабыл, что когда-то видел её маленькой и доброй, желающей познавать мир с горящим взглядом. Хоть всё изменилось, но не менялось одно. Душа.