ДОЖДЬ НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ [18+]

Когда-то ему хотелось здесь прожить всё оставшееся время. Посмотреть на себя в старости, узнать в лицо своих внуков, терпеть болячки. Встретить смерть по-обычному, по человечески. А теперь этого желания не осталось. Он не живёт, а выживает. Для него закончились те дни, что были верой в лучшее, верой в будущее. В городе, в котором родился, он обрёл всё, но столько же успел потерять. Он смотрел на это место, глядел по сторонам, но ему не хотелось даже думать о тех самых мыслях из прошлого. Там, в оставшемся позади багаже, не было никакой надежды, не было достойной судьбы, не было намёков на счастье. Он вспомнил себя и ужаснулся. Жуткий образ самого себя заставил его вздохнуть со страхом, будто бы отпуская его прочь, подальше от настоящего. Но страх не покидал его никогда. И сейчас он был рядом с ним.

Глаза ещё ни разу не отвернулись. Они смотрели, вспоминали знакомые постройки и здания. Дроздовский поначалу не понимал, куда они едут. И даже после понимать не начал. Машина вдруг понеслась через один из мостов. И этот самый мост вёл их в невидимую бездну. Там не было света, словно и жизни тоже никакой не было. Один лишь мрак, ставший на мгновение до боли знакомым. Родным. 

Повсюду прорастали деревья, некоторые обрубленные, некоторые — помилованные. Через ветки машина старалась прорваться вперёд. В свете фар он увидел кирпичные стены, некогда бывшие чьими-то домами. От них почти ничего не осталось, только осколки стекла да красные камни. И, взглянув на эту могилу, что-то мелькнуло в его голове. Не потому ли, что пустота этого места напоминала ему о себе? В какой-то момент он запнулся, пожелав спросить водителя. Чувство было неохотным, но в то же время и необходимым. Он услышал звук за окном. Это дождь плавно оседал на поверхности автомобиля.

На языке крутились вопросы, но нужды он в них больше не видел. Владислав ещё многого не понимал, а объяснения Руслана ему не хватало. Всё произошло для него слишком быстро и незаметно, как тот самый гром, что сейчас раздался в небе. Дроздовский знал Руслана достаточно, но за один единственный разговор все эти знания тут же улетучились. Слева от него сидел не тот человек, которого он считал другом. Когда-то считал, но сейчас противился лишь одному подобному слову. Возможно, этому и суждено было сбыться. У каждого в жизни есть свой Иуда, заставляющий нас задумываться о наших собственных поступках. Предательство показывает преданному, что в жизни есть такие люди, готовые бросить тебя в яму вместо себя. Они найдутся. А когда придёт время — вернутся опять.

— Как ты? — неожиданно в салоне послышался голос Фёдорова. — В общем?

Владислав даже не повернулся в его сторону. Он молчал. «Как я? В общем?» — думал он. Из него то и дело стремились вырваться оскорбления, издёвки, но Дроздовский терпел, он знал, что не стоит быть таким, каким был прежде. Ему хотелось заставить свой новый облик потеснить предыдущий. Каждый раз это давалось ему с трудом.

— Ты... ты только веди себя сдержано, когда приедем. Не дури. 

Он и не собирался делать чего-то в таком духе. Если захотят убить — он будет не против. Ведь, какой тогда смысл в его жизни, если всё начнётся вновь? Те самые ежедневные страдания, бесконечные душевные терзания и боль. С него этого довольно. Столько человеку не пережить. Вот и он не будет пытаться. 

— Н-да... — Фёдоров направил взгляд на зеркало заднего вида, рассматривая в нём свою побитую и немного окровавленную физиономию. — Хорошо ты меня отделал.

Дроздовский ничего не ответил, лишь фыркнул. Он даже вдруг захотел полюбоваться своей «работой», но решил, что ему и без того хватило грехов на душу за сегодняшний день. Руслан убрал глаза с зеркала. Он снова упёрся ими вдаль, освещённую фарами.

— Я буду рядом, если тебя это утешит.

Владислав не смог удержаться, чтобы не выдать в ответ укор:

— И будешь смотреть, как я умираю? Да, это очень утешит. Тебе не хватило, я смотрю...

— Тебя никто убивать не будет.

— Тогда, зачем я туда еду? — спросил он. — Если это не казнь, то что?

— Разговор.

— И о чём? Где меня лучше похоронить, да?

Мысли о смерти совсем не вызвали в нём никаких чувств. Может, потому, что он и сам не верил в свои же слова. Ведь если бы его захотели убить, это бы доверили самому Руслану. И слова «мне жаль» прозвучали бы как раз перед его смертью. Однако у него складывалось впечатление, что Фёдоров в кои-то веки ему не врал, а даже наоборот: хотел убедить в своей правоте. Но Владислав не стал ему верить. И пообещал, что не сделает этого никогда.

Надежда ждала его. Сейчас мысли об этой девушке придали ему сил, но ненадолго. Даже если сегодня он не вернётся, значит, так нужно. Вот только Надя может ничего и не узнать. Владислав не хотел, чтобы она вообще вдавалась в подробности. Он не хочет её пугать. Хоть один близкий ему человек не должен его бояться. Дроздовский достал телефон и навёл пальцем на её имя. Звонить не стал, присутствие недруга заставило его остановиться. Но, даже если бы позвонил, что бы сказал ей? Не жди? Не приду, но ты прости меня? Бред. Однако услышать её голос всё равно хотелось. Он ласкал его уши, он согревал его даже в стуженные дни. Надежда была для него и была с ним. От этого палец ненароком потянулся к вызову. Не успел. Где-то на ветке каркнул ворон. Фёдоров тормозил. 

Они приехали. Фары тут же погасли. Дроздовский ощутил, как сердце вновь забилось. Как бы он не старался себя утешить, но ему этого было не дано. И только Господь мог дать ему спокойствия. Он прикоснулся рукой к кресту на шее, спрятанному под футболкой. Закрыл глаза. И зачитал про себя молитву. Фёдоров его не видел, он вытаскивал ключи из руля и гасил двигатель. Владислав закончил. Но когда рука его убрала руку с креста, он, взглянув на окно, заметил в нём лик божий. Он смотрел на него. На самого Христа, на венок его, резавший кожу на лбу. Дроздовский помнил, что совсем недавно не верил ни в какого Бога. Он не верил ни во что, кроме рая и ада и лишь потому, что надеялся встретить в первом свою любимую, а второго боялся сам. Но теперь, вставая на колени перед судьбой, ему хотелось, чтобы в трудные моменты кто-то был рядом и утешал его душу. В падших слезах Его изображение размылось. 

— Пойдём, — произнёс Руслан.

Стоя на ногах, Дроздовский пригляделся к неизведанной территории. Нет ни одного фонаря, ни одного дома поблизости. Он заметил некий бугор, торчащий из земли. Именно к нему и направлялся Фёдоров. Владислав, после некоторой тряски и беспокойства, пошёл за ним следом. Руслан встал у двери. Дроздовский во тьме сумел разглядеть бункер. Не спрашивая, он принялся наблюдать, как Фёдоров кулаком стучит по железному изделию. Сначала три простых стука и, сделав паузу, прозвучали ещё два быстрых удара. Стал ждать, положив руки в карманы пальто.

Владислав всё это время пялился на дверь. Он также ждал того, что должно было случиться по чьему-то замыслу. Некий секретный стук, как вход только по билету. Дроздовский решил, что бункер заброшен, как и всё это гиблое место. Как и весь этот город. Но вскоре он увидел: за дверью появился свет. А за ним послышались громоздкие шаги, топающие по ржавой и скрипящей лестнице. Дверь распахнулась. В ней появился неизвестный.

— К нему притащил? — кивнув на Владислава подбородком, спросил тот Руслана.

— Да.

— Заходите. Дамы вперёд.

Улыбаясь, он пропустил их, чтобы после закрыть дверь и не впускать чужих. Владислав ступал за Русланом и чуть было не упал. Под его ногами образовались ступеньки, ведущие в самый низ. Чем больше он шёл, тем ближе к нему был тот самый свет. В какой-то момент они оказались в коридоре. Тогда Дроздовский осматривал бункер времён «Холодной войны», с плакатами на стенах, с характерным окрасом и настроением. Красные платки и знамя, запах чего-то протухшего и давнего. На деревянном стуле рядом он заметил радио. Как будто переместился назад в прошлое. Назад туда, где быть не хотел.

Фёдоров завернул налево. Они вошли в помещение с расставленной по углам мебелью. Здесь было несколько человек, но Дроздовский слышал, что их было ещё больше, и все прятались в других комнатах. Спереди сидел тот, кто велел его сюда привести. Дроздовский замер. Руслан его представил:

— Это Владислав, — сказал он некому человеку. — Ты просил — я выполнил, как договаривались.

Этот самый человек сидел к ним спиной за стулом, смотря в телевизор. Лимонный цвет то и дело бросался ему в глаза, как будто проедая, ослепляя его. На столах Владислав заприметил оружие, и этого здесь хватало с лихвой. Чуть ли не каждая винтовка была поношена, однако выглядела достойно, ещё держалась планки своего качества. Благодаря людям это место оживлялось, но всё равно казалось мёртвым. Как будто завяла целая эпоха, оставшись жить под землёй. Руслан был неподалёку, ожидая, пока тот, к кому он обратился, одарит его своим вниманием. И он повернулся.

Дроздовский не увидел в его лице никакой человечности. Оно было пустым, раздавленным, увековеченным шрамами. Этот человек не имел правого уха, даже не скрывая своей потери. Полностью бритый на голове, его лицо старательно напоминало нерусского, было украшенно всевозможными шрамами. Небольшая щетина доказывала, что возрастом он был постарше Фёдорова, однако в некоторых чертах ощущалась молодость. И всё же вид у него был в точности, как у русского, вызывая какой-то парадокс. Одетый в камуфляжные штаны и чёрную водолазку с засученными рукавами, обнажающими мышцы и татуировки, он отложил от себя банку с консервами, развернувшись к ним обоим всем телом. Он встал. И заговорил:

— Да вижу, что доставил.

На лице его сияли жёлтые, янтарные глаза. Они словно сливались с освещением в бункере. Владислав стоял смирно, стараясь не смотреть на него, как будто его здесь и не было. Он искал вещь, за которую будет легко ухватиться при случае опасности. Но рядом ничего не оказалось.

— Меня природа наградила слухом, — говорил он Дроздовскому. — Хорошим слухом, я бы сказал. Нередко слышал, как за стеной на нашей квартире на Кавказе соседи ебутся, но стараются тихо, чтобы нас, детей, не будить, хотя стены у нас были чуть ли не в метр шириной. Думал я тогда, что это дар мой — всё слышать. Но у меня отняли ухо. Природа дала, она же и забрала. А вот тебе она дала мозги, — сказал этот человек. — Но тоже забрала их. В итоге мы с тобой оба в минусе, я прав?

Дроздовский не понимал смысла сказанного, но осознавал, что это касается всего произошедшего в прошлом году. Он знал, что сейчас ему лучше терпеть, иначе отсюда никогда не выбраться. Но и никто не даёт гарантий, что его уход вообще входил в чьи-то планы. Рыба тоже не думает, когда хватается за приманку. А потом даже не успевает пожалеть. Ловят.

— Суть-то в чём. Если бы у тебя были мозги, ты бы подумал, прежде чем совершать такой поступок. Убивать — не хорошо само по себе. Тем более, когда дело касается моих друзей.

— Я не...

— Постой-ка, ш-ш! — приложил он палец к губе. — Я перебью тебя на секунду, не против? Спасибо.

Владислав молча слушал с открытым ртом, из которого почти вырвалось его оправдание.

— Гриша моим другом был. И мне плевать, важна тебе эта информация или нет, но это, сука, факт. Ты за друзей готов убивать? Лично я — да. Ведь это же друг, как здесь иначе? Пускай он и не был мне братом по крови, но зато по общему делу. Иногда друг — даже больше, чем брат. Правильно я говорю?

Каждое его слово подталкивало Владислава к гневу, к потере всех нервных клеток. Его заигрывания, перемена тем и тона. Но он молчал. Господь велел ему не встревать и держаться.

— Гриша, я тебе скажу, не самый радужный человек-то был, далеко не подарок. Да ты и сам это знаешь. Многим он не нравился. Его хотели за это поскорее убрать. Я считаю, что Гриша сам был во всём виноват. Украл деньги у какого-то хуесоса, а потом начал скрываться здесь и наломал дров. Умер, как собака. Может, ты его за дело так прихуячил, не знаю. Но одно я знаю точно. Ты ведь убил моего друга...

— Да с чего ты решил, что это сделал я?! — вскрикнул Дроздовский.

— С чего? Хотя бы с того, что он так сказал!

Натан показал пальцем на Руслана. Фёдоров опустил голову.

— Чт... Что? Что ты... Ты...

Он потерял возможность говорить. Ноги не двигались, но были готовы положить его на землю в любую минуту. Даже не от правды. А от собственной глупости. Рыба клюнула. Поймали.

— Этот пришёл ко мне сам, — говорил Натан, осмотрев Фёдорова. — Потребовал деньги вернуть, которые Гриша украл. Я сжёг их. Мне никакие бабки не нужны, но повеселиться очень хотелось. И когда я спросил его, кто похоронил моего друга, он назвал только твоё имя. Кажется мне, у вас между собой есть, в чём разобраться, — сказал он, скрестив локти у груди.

Дроздовский ощутил, как слеза течёт по его щеке. Ему стало больно. Перед его глазами не было никакого Руслана. Был только Иуда. Но Владислав не считал себя Иисусом. Он не умел прощать. Он не умел любить. На его голове отсутствовал венок. Не святой. Скорее, дьявол.

— У меня назрел к тебе вопрос. Это правда? — спросил его Натан. Владислав по-прежнему молчал. — Да или нет?

Дроздовский не стремился к ответу. Почему-то его это совсем не волновало. Ведь сам Руслан перестал быть ему кем-либо. А, значит, этого ему и требовалось: вновь появиться, чтобы предать. Он знал, что сегодня ему осталось провести свои последние минуты жизни именно здесь, в этом самом бункере. Сбежать не получится. Ведь это никогда не закончится. Его будут преследовать, деваться некуда. Дроздовский отвернулся от Руслана, тот даже не поднимал на него своего взгляда, не хотел видеть себя настоящего в зрении того, кто должен расплачиваться за его ошибки. Владислав посмотрел на Натана.

— Что ты хочешь от меня? Что?! — кричал тот. 

— Я спросил тебя по-людски, не нервничай. Это правда, что он мне сказал?

Владислав почувствовал себя окружённым. Позади точно кто-то был, но вертеть головой не хватало времени. Он думал над своим концом. И даже радовался тому, что Господь на него смотрит. Пускай молчит. Зато видит. Ему даже в радость то, что Бог его ни в чём не упрекает. Уж если идти на смерть, но с чистой совестью. Но тогда Дроздовский вспомнил Надежду. И каждое принятое им сегодня решение в миг разрушилось. Владислав знал, что жил всё это время лишь ради неё, он изменился ради неё, закопав прежнего себя. Однако сейчас того желали пробудить.

— Мне повторить тебе, блядь? — сурово поглядел на него Натан.

— Правда, — ответил Владислав.

Глаза Фёдорова расширились. Он был готов к собственному проигрышу, но одним лишь словом Дроздовский заставил его разувериться в себе полностью. Руслан посмотрел на него с опаской, с удивлением. Не понимая.

Натан прошёлся рукой по лысой макушке. Он поставил руки на бока, расхаживая по сторонам. Эта новость тронула его, как будто изначально Натан подозревал, что всё было иначе. Ему не хватало убедительности.

— Ты нарываешься? — вновь спросил он. — Я же чувствую совсем другое. Мне кажется, ты лжёшь.

— Тебе кажется, — сказал Владислав. Он сделал шаг ему на встречу. И знал, что делает. — Я давно хотел убить его. Знаешь, что я даже сделал ради этого? Вбил гвозди в биту. А потом вбил их в него. Он мучился. Он смотрел мне прямо в глаза и страдал. Умирал, как свинья на скотобойне! — повысил он голос в самом конце.

Его глаза горели. От своей же лжи стало противно, но порыв злости и наглости опередил всякие его ожидания. Это было доказательством того, что самому себе Дроздовский не был нужен. Мысленно он уже простился в жизнью, со своими близкими, с любимой. Очередной шаг вперёд. Он стоял лицом к лицу с Натаном.

— Я дам тебе того, что ты хочешь, — сказал ему Натан понимающе. — Но дело-то в том, что менты не нашли на его теле никаких следов от твоей грёбанной биты. В нём были только пули. Знаешь, я тебя даже пощажу за такое. Ценю смелость в людях. Хотя в твоём случае это смахивает на самоубийство.

Натан словно наблюдал за Владиславом, изучая его поведение. Но когда Дроздовский услышал слова о полиции, что-то не дало ему продолжить. Он задумался. «Нашли тело?» — спросил себя он. 

— Ты не похож на убийцу, — заявил Натан. — В таких индивидах должны быть хладнокровие и безжалостность. А в тебе я вижу... загнанность. И глаза, как у мёртвого. Ты не держи меня за идиота, Владислав. Я всё понимаю. Жизнь говно. Но зачем напрашиваешься, когда я тебе шанс даю, а? Я ведь не животное, могу и помиловать за проступок. Только ты сам для себя реши, чего тебе надо. А лучше... — вдруг Натан приблизился к нему начал шептать ему на ухо. — Лучше скажи мне честно, что Гришу убил он. И уйдёшь отсюда живым. Даю слово.

Владислав занервничал, в помещении стало заметно жарче. Он стоял на месте, размышляя. И тогда же понял, что всё равно ничего не изменится. «Почему ты не сдашь его?!» — спросил он себя. Но не знал ответа. «Он даёт тебе шанс, он хочет помочь тебе! Руслан тебя предал. Он должен быть на твоём месте!» — сказал Владислав в своей голове. Но крест вернул ему падшую. Дарья. Она здесь. Она стоит совсем рядом. Дроздовский кое-как удержался, чтобы не потянуть к ней руку. И только сейчас Владислав сумел открыть себе же правду: Дарья и была тем, кто постоянно тянет его назад. Он вспоминает о ней, он хочет вернуться к ней. Он любит только её. Ведь даже Надежда — лишь временная замена. Но ей никогда не стать для него любимой.

В этот момент он посчитал себя окончательно проклятым человеком, у которого не было будущего, было только прошлое. Там он готов был жить, там он хотел поселиться, покинув этот злополучный город. Полгода новой прожитой жизни обратились для него в плевок на асфальт — они были ничем. Сейчас, когда она смотрела на него знакомыми глазами, ему вновь захотелось любить её и не думать ни о ком другом. Но в рай не попадают грешники.

Владислав также сказал ему на оставшееся ухо:

— Ты глухой? — спросил он. И чёрный дрозд пробудился. — Это я. Я вышиб ему мозги...

Натан отпрянул от него со вздохом. Кивнул своим людям. И тогда же Дроздовского схватили за локти. Но он не шевелился, в отличие от Руслана, что хотел что-то предпринять, в смятении смотря за этой сценой. Натан надел на правую руку толстую перчатку. Владислав смотрел вниз. Но Натан приподнял его лицо за подбородок.

— Ты мудак, — произнёс он. — Шансы надо использовать. Ты почему этого не понимаешь? Думаешь, так много их в жизни будет?

— Делай.

Удар по щеке. Вместе с ним изо рта стремительно вырвалась кровь, а голова повернулась направо. Его держали крепко, чтобы главный мог даже не целиться. Тогда же Дроздовский умирал.

Этой рукой Натан бил его только по лицу, уродуя внешность. С размаха он крепко стукнул ему в нос. Дроздовский был в крови. И уже ничего не видел. Где-то в углу он слышал Руслана, что-то кричавшего в воздух. Владислав перестал ощущать боль. Он принял свою судьбу именно так.

Каждый удар был сильным и каждый как будто разрезал его плоть. В голове затряслись мозги, зубы начали шататься, нос искривился, веки закрылись. Натан схватил его за шею, запыхавшись и, что было в нём мощи, сшиб его с ног. Его удар был мощнее львиного. Дроздовского отпустили за ненадобностью. Он лежал на полу, измазываясь в своей же крови. К лицу прилипала пыль. Рот был открыт. Он и сам не знал, когда перестанет дышать. Но Натан не останавливался. Он снял красную перчатку с руки, хрустнул уставшими пальцами. И взял Дроздовского за волосы.

— Когда человек ищет смерть, он всегда её находит. И ты тоже этого захотел, да?! Зачем?! Жить надоело?! Или его защищаешь?! — указал он на Руслана. — Ты ещё не понимаешь, что такое жизнь.

— Ты... не... зна-ешь... ме-ня...

Владислав выплюнул всё, что накопилось у него во рту. Вместе с брызгами из его пасти пропал один лишний зуб. Даже Натан с трудом сумел распознать в нём того человека, которого узнал лишь сегодня. Держа его за волосы, Натан поднялся на ноги. И нанёс удар ступнёй ботинка прямо по его лицу.

Фёдоров видел. Но ничего не сделал. Его друг снова умирает, однако найти в себе смелости вмешаться Руслан не смог. Он с ужасом смотрел на Владислава, лежащего на полу с изуродованной внешностью. И тогда заметил, как Натан вытаскивает пистолет из-за пазухи. Он взводит оружие и направляет его в голову полумёртвому дрозду. Этот миг стал решающим. Фёдоров резко закрывает Владислава руками. Он кричит:

— Стой! Стой, блядь! Нет!

— «Стой»? Где же ты раньше был, твою мать?! Долго думал, твою мать. Всё решено. Отойди или с ним умрёшь.

— Не убивай, я прошу тебя. Он этого не заслужил.

— Значит, ты заслужил?

Фёдоров молчал. Натан слегка приопустил ствол пистолета.

— Ты знаешь, что мне от тебя нужно, потому сам ещё дышишь. У нас договор. А он, — Натан пнул Дроздовского, словно трупа, — и без того подохнет, знает много. И по нему видно, что счастья в жизни ему не видать. Уж лучше облегчить его страдания. Так что, я ему даже услугу оказываю. Сейчас будет быстро и без боли. Лучшая смерть на свете.

— Он... Он полезен, — сказал Фёдоров, не отходя от тела Владислава. — Дай ему любую работу, и он сделает её, слова даже не скажет. Вешай на него любую хуйню — он с ней точно справится. Поверь, такой человек тебе нужен.

— Тебе-то откуда знать?

— Потому что это правда.

— Правда? — удивлённо спросил Натан. — Да разве от тебя получится кому-то дождаться правды? Я вижу людей насквозь, собака. И ты никогда не говорил правду, никому.

— Сейчас, блядь, не тот случай! — крикнул Фёдоров, разведя руками, как будто не давая Натану пройти вперёд. — Оставь его жить. И он тебя не подведёт.

Но Натан не слушал Руслана. Он направил пистолет уже на него. И в какой-то момент сообразил, что ни одна мускула на лице Руслана не успела дрогнуть. Всё-таки правду говорит, не лжёт. Даже готов разделить судьбу своего друга. 

— Омай, да прикончи ты его! — высказались другие.

— Обоих завали!

— Тихо, я сказал! — приказывал Омаев. — Ваших комментариев не спрашивали.

Натан опустил свою руку полностью. Но взгляд его так и остался с жёлтым оттенком. Безумным.

— Твоя взяла. Убедил. Этот подонок теперь мой раб. По твоей вине, Фёдоров, запомни это. И вот что. Ты не забывай наш разговор, я всё ещё жду... — Натан бегло взглянул на Владислава. — Убери его отсюда. И проваливай на хуй.

Руслан, осматриваясь на людей Натана, приподнял Дроздовского под мышки и, сумев поставить на ноги, закинул его руку себя за плечо. Но вдруг Натан остановил их движение.

— Погоди.

Приблизившись к Владиславу, он заметил крест, выпавший из-под его одеяния. Распятый Христос был заляпан кровью. Натан прикоснулся к нему. И рывком стянул его с шеи. Он выбросил крест куда-то в сторону, как ненужную вещь.

— Верующий не должен просить себя убить. Верующим в рай надо. А тебе в ад, — произнёс он избитому Владиславу.

Фёдоров брёл по коридору. Он неспешно выходил вместе с ним из подземелья, наступая на лестницу. И тогда же ему показалось, что с каждым новым шагом вверх от Дроздовского ничего не оставалось. Он не выглядел, как человек. Ведь настоящим людям дано бороться за жизнь. Но тот не хотел. И Фёдоров знал, что выносит на своих плечах покойника.

Поднялся наружу и услышал, как за ним хлопнула стальная дверь. Её закрыли. Руслан продолжал нести Владислава до своей машины. Он затаскивает его на то же самое сиденье, где Дроздовский всю дорогу сомневался на счёт того, что уйдёт из этого места невредимым. Он ведь и сам знал, что случится всё именно так. Фёдоров знал, как будет страдать его друг. Но не знал, что тот решит за него вступиться. А вступился ли? И вправду захотел смерти? Руслан гадал на этот счёт, подбрасывая самому себе ещё больше вопросов. Сейчас он не мог понять, куда его отвезти. Фёдоров сел за руль и повернул на Владислава голову. Та была слегка опущена книзу, глаза спрятаны под огромными опухшими синяками, сочилась красной струёй переносица, все лицо словно обработано радиацией. Изначально Фёдоров думал, что и сам выглядит не лучше. Однако зеркало отобрало у него все сомнения. Он смотрел в него ещё с минуту, и только потом осознал, куда завёл его этот путь. Руслан вывернул ключ, в салон проник запах бензина. Но не давил на педаль. Он снова повернулся на падшего дрозда.

— Куда мне ехать, Влад? — спросил он его.

В ответ Руслан не услышал ни единого слова. Дроздовский даже не повернулся на него, не поднял голову, не всхлипнул, не издавал и не показывал никакого признака жизни. Из его рта не послышалось слов. Оттуда вытекла кровь.

Тогда же Фёдоров обнаружил его телефон, удерживаемый Владиславом в правой руке. Он отнял его, разблокировал запятнанный кроваво-красный экран. И, надеясь позвонить хотя бы брату, увидел другой, ещё даже не свёрнутый контакт. «Надя». Руслан почему-то оглянулся на почти бездыханное тело, сидящее ровно, но грудь его слегка приподнималась. После он нажал на зелёную трубку. Несколько гудков раздалось в динамике. И через мгновение вырвался голос.

— Влад? Ты где? Уже почти два часа, я волнуюсь вообще-то! Влад? Влад?.. Всё нормально? Ты чего молчишь?

Он колебался. Даже не представлял себе, как сообщить об этом его девушке, сказать хоть что-то. Руслан всё ещё был удивлён, что у Дроздовского имеется любовь. Сейчас свой поступок надавил на сердце только сильнее. Из совершено разных вариантов ответа Фёдоров выбрал один. Правильный.

— Я его друг. Ему нужна помощь. Где ты живёшь, на какой улице?

— Что? Я не... не понимаю...

— Где ты живёшь? — повторил Фёдоров. — Чем больше тянешь, тем хуже ему становится!

Надежда что-то пробубнила ему в трубку, но связки её то и дело срывались — были в испуге. Руслан сбросил, как только подошёл удачный момент, оставив девушку наедине с тревожными мыслями, без объяснений. Он думал ехать. Но что-то всё равно его останавливало, не давало покоя. Мысли вдруг сорвались, как овчарка с цепи. И Фёдоров стукнул по рулю двумя руками, стучал, пока остатки гнева не вылетели вместе с криками. Хотелось рвать и метать, хотелось что-нибудь ударить, да по сильнее, не жалея руки. Он никак не мог свыкнуться всего лишь с одной мыслью.

— Ты не ответишь... — Руслан, выдохнув, спросил: — Как ты выжил, Влад? Зачем?!

Дроздовский молчал на такой искренний вопрос. Возможно, он и сам этого не знал, значит, Фёдорову и тем более не дано. Это был факт, который не требовал разъяснений. Но разум желал правды. Да только, кто её скажет? В его мире правда была на вес золота. Это как отыскать клад, который был закопан больше столетий назад каким-то умником, решившему, что ему этих денег слишком много. Он захотел ими поделиться, отдать другим. Так и с правдой. Но не все её оценят. Никто и не подумает, что какой-то богач вдруг остался ни с чем лишь ради твоего блага. Руслан нажал на педаль и, вывернув руль, поехал по ночным улицам к дому, где его ждали.

*    *    *

Он смотрел на ночную дорогу.

Жизнь ко всем из них была максимально справедлива. Она награждала каждого заслуженными падениями и страданиями, и никогда не ошибалась в своих действиях. Даже будучи в самом плачевном состоянии, он не переставал думать. Голова работала, как часы, размышляя и постоянно удерживая его на плаву. Словно лишь его разум не хочет, что он сам был утопленником. Но мыслей было столько, что именно они его и топили. День за днём и раз за разом. Пугающие мысли. С одной стороны он думал о несбывшемся. С другой — что же значила смерть? Конец или перерождение? Но ведь перерождения не происходят дважды. Значит, он снова умер. И не знал, когда это закончится.

Крест пропал с его шеи. Иисус оставил его в одиночестве, как будто понимал, что его помощь уже не спасёт этого человека. Глаза не удавалось открыть. Всё болело, в ушах раздавался колокольный звон. Кровавый привкус на губах заполнил весь рот. По стёклам бегает ламповым свет, он мчится так же быстро, как и эта машина. В узком обзоре он заметил, что они приехали обратно, в центр города. Там, где жил не он. Жила Надежда.

Фёдоров заворачивает во двор и останавливается возле подъезда. Он смотрит на Дроздовского, но тут же отводит свой взгляд. Руслан открывает дверь. В нескольких метрах от себя тот видит девушку, полную беспокойства и страха. Она глядит на него безмолвно, непонимающими глазами, её рыжие волосы уносит в сторону мчащимся ветром. Руслан осторожно вытаскивает дрозда из машины, вновь закидывая его руку себя за плечо. В темноте девушке с трудом удаётся понять, что это был Владислав. 

— Влад?! — сказала она, когда его лицо оказалось в её поле зрения. — Что с ним... Что с ним?!

Руслан отпустил Владислава. Тот рухнул прямо к рыжеволосой на руки. Надежда не могла удержать его, но Дроздовский старался сам облегчить её ношу. Пытался устоять на месте.

Фёдоров шёл назад, к своей машине. Не говоря ни слова, не объясняя ни одной детали. Это чёрное пятно бегло залезает в салон. Его глаза резко поворачиваются на Надежду. Она пытается увидеть в нём хоть что-то, осознать произошедшее. Но не успевает. Руслана здесь больше не было.

Надежда донесла его до лифта. В подъезде оказалось гораздо теплее, чем на тёмной улице. Девушка нажала на кнопку до седьмого этажа. В лифте Надежда не отпускала его, но смогла увидеть часть его лица. И слёзы в миг заставили её позабыть о счастье.

Открыла дверь, попыталась занести Дроздовского внутрь. Грузное тело неизбежно свалилось на пол. Надежда запаниковала от этого стука, от того, как эта туща, словно неживае, падает на ковёр. Владислав не шевелился. 

— Влад, вставай, пожалуйста... — говорила она в слезах. — Вставай!

На белом ковре оказались красные пятна, которых «художник» не жалел из своей палитры. Дроздовский сипел, всё ещё дышал, но будто бы робко, с тягой. Ей ничего не оставалось, кроме как начать тащить. Она взяла Владислава за руку и потянула за собой. Дроздовский был увесистым, не для её худенького тела. Так ей удалось пройти лишь метр. Надежда взбесилась, забеспокоилась ещё больше. «Скорая». Хотела набрать. Но не стала. Сейчас это было лишним, не знала, как им всё объяснить, да и врать не хотелось. Он жив. Нужно просто перетащить его в постель.

— Влад... Влад, помоги мне... — просила его девушка. — Ты слышишь меня? Да скажи ты что-нибудь!..

Не сдержавшись, она села рядом с ним, на ковре. Надежда перевернула его на спину. И тогда в свете лампы его раны выражались более чётко. Этого она не сумела вытерпеть. Отвернулась. И сама же себя постыдилась. Не думала, что когда-нибудь ей придётся терпеть такое. А ведь сегодня их бы ожидал романтический вечер. На кухонном столе она уже расставила свечи, тарелки с едой, бокалы и рядом поставила бутылку розового шампанского. Приготовилась к запоминающемуся ужину. Однако всё изменилось после одного звонка. А теперь эти изменения были видны ей слишком чётко.

Надежда положила руку на его сердце. Хотела прочувствовать стуки. Тогда она оставила его на пару секунд в коридоре. Пошла за тряпкой, чтобы промыть ему ранения. Вернувшись, она приложила сырую ткань к его глазам, протёрла и омыла полотно в кровавое месиво. Ей было всё сложнее находится около него, взгляд невольно отворачивался, отстраняя возможность смотреть, заставлял не видеть. Надежда перестала взирать на этого человека, боль давила на душу. Она положила подушку ему под голову, накрыла покрывалом. Лицо его осталось таким же красным с большими синяками, из каких-то ран продолжали течь бордовые капли, ссадины и рваную кожу более ничего не скрывало. Страх из неё так и не вышел, она боялась даже больше, чем когда ждала его всю эту ночь. Надежда нашла его ладонь. Багровой жидкости на его руке было много. Она сжала его пальцы и осталась с ним до самого конца, даже несмотря на то, что и её рука стала такой же кровавой. Она хотела помочь ему, но не знала, что делать, так и не придя к кому-то выводу. Лишь понимая, что её гложет истинный страх. Надежда осталась с ним, всхлипывая от слёз, держа за руку. Она примкнула к его груди, чтобы слушать биение сердца, знать, что он ещё не потерян. Он жил. Но жить не хотел. Только ей это неведомо. Она верила в любовь, которая лечит. Возможно, это и было правдой. Ведь во что-то верить хочется всем.