ДОЖДЬ НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ [18+]

На стакан было жалко смотреть. В нём почти не оставалось приятного коктейля с мороженым, покрытого сладким клубничным сиропом, того самого напитка, что совсем недавно умышленно отправил его в меланхолию. К сожалению, он закончился, от этого факта он со вздохом устремил взгляд на посетителей. В будние дни кафе-ресторан не заполнен до отвала людьми, их здесь можно сосчитать по пальцам. Все сидели парами, из одиноких был только он. Само заведение навеяло на него тоску по увядшим временам, когда мама приводила его сюда с братом, заказывала всё желаемое, а после они оба, с набитыми желудками, тащились до дома, ведь до него было чуть ли не рукой подать. Может быть, те самые дни и остались в прошлом, но эмоции и воспоминания живут вечно. Ведь он помнил даже самые незначительные вещи. Старший брат всегда брал побольше, но делился с родственником, не забывая, что это — его обязанность. Он часто присматривал за ним, хотел передать ему своих знаний и крошечного, но всё же имеющегося опыта. А теперь они в разлуке, не виделись уже столетие. Ибо порознь время идёт дольше, оно тянется, как морской узел, а потому никогда не порвётся.

Достал телефон, зашёл в социальную сеть. Посмотрел пару новостей: как знакомые гуляют по улицам с друзьями, как бывшие одноклассники живут совершенно иначе, как все выросли, как всё изменилось. Но скука не заставила ждать потому, что каждая новая статья или пост были посвящены всего лишь одному событию: Второй «Холодной войне», кто прав, а кто виноват. Смешные картинки на тему американского президента, затем шло высмеивание всей западной нации, а после шутили и про русских. Ему не хотелось этого видеть, уж тем более читать и забивать себе голову политикой. Она лишь вредила, разъедала разум по частям, а так ведь можно в скором времени стать самым настоящим чиновником. Заблокировал аппарат, спрятал обратно. Почему-то ему захотелось повертеть трубочкой в стакане. Пока никто на него не смотрел, Евгений взял её и начал крутить. Просто крутить. Как ребёнок, которому нечем больше себя занять. Вёл конец трубочки по оставшейся молочной жидкости и думал, что это нисколько не кажется ему странным. Наоборот: всё нормально. Лучше, конечно, взирать на окно, там хотя бы жизнь текла полным ходом. Отвлёкся. Вывеска кафе освещала мокрый асфальт, разукрасив его в яркий синий цвет. От летящих по дороге машин лужи становились брызгами, а пасмурное когда-то небо и вовсе исчезало, темнело. Он провёл здесь целый час, но практически не заметил этого, словно всё это время был чем-то занят. Надоело.

Ему показалось, что он вдруг потерял самое важное. В панике постучал по карманам куртки, набил ладонями коробку. Успокоился. На месте. Из кафе уже двигались домой посетители, выходили отсюда по очереди. Он заметил среди трёх уходящий людей в дверях другого, только что вошедшего. Увидел родного брата. Встал, чтобы тот его заметил. У Владислава вдруг образовалась невольная улыбка. Столько не встречались. Подошёл к столу и обнял брата.

— Прости, задержался...

— Бывает-бывает! Присаживайся.

Дроздовский пришёл вместе с сумкой. Свесил её с плеча и положил сбоку, на край дивана. Уселся. Оглядел пустой стол, пустое кафе. А потом посмотрел на брата. Тот волосы больше не красил, дал возможность цвести настоящему блондину, его таким оттенком наградила сама природа.

— Может, выпить хочешь? Пива заказать?

— Нет, не нужно. Я на работу через час.

Евгений приподнял подбородок от данного известия. Он решил, что брат наконец-то остепенился, бросил прежние затеи. Хотел жить нормально, как люди. А не как мёртвые души, у которых за плечами лишь багаж из собственной непонятной философии. Когда-то Дроздовский был таким. Но переменился. И правильно сделал, подумал Евгений.

— Слушай... Не виделись почти полгода с тобой. Ты как вообще, Влад? Что нового? Рассказывай бегом! — бодро просил его Евгений.

— Я в порядке, — сказал он по-простому. — Работа есть. Девушка...

— Девушка? Серьёзно? А как зовут?

— Надя.

— Удивил, брат. И давно у вас?

— Ну, сколько мы с тобой не виделись, столько я вижусь с ней, — ответил Дроздовский-старший с ироничной улыбкой.

— Да это же супер! Правда, рад за тебя! Молодец.

— Спасибо.

Он сам не понимал, почему говорит об этом без особых красок. Что-то ему вечно мешало, наступало на пятки, стремилось обогнать и выбиться в лидеры. Возможно, думал он, я сам себя накручиваю. Но не знаю, зачем это делаю. Неймётся мне.

Владислав посмотрел на лампу над своей головой. Свет как будто только что приглушили. Стало тише. По стёклам протекали осадки синего цвета. Захотелось промочить горло алкоголем. Нельзя, ещё предстояло зарабатывать деньги. А делать это нужно трезво.

— А как у тебя? С Лизой, — спросил старший брат.

Евгений прищурился.

— Даже помнишь, как её зовут? Ты не перестаешь удивлять меня сегодня.

— Тогда спрашивай меня поменьше, вообще не удивишься ни разу, — улыбнулся он.

— Лиза хорошо. Живём вместе теперь. В Москве, как понимаешь.

— Сами или с помощью?

— Переехали? Ну, если только с божьей, — ещё раз усмехнулся Евгений. — Ты бы знал, сколько нам пришлось денег на эту хату отложить, там только с иконами и бегать. Но... да. Без помощи нам никак не обойтись было. Благо, родители у неё богатые, дали больше, чем мы попросили. А здесь я, кстати, давно не был. Уж позабыл этот город... — взглянул он на дорогу справа от себя.

— Помнится, её родители тебя недолюбливали, — подметил Дроздовский-старший.

— Так и было, — ответил Евгений. — К счастью, времена меняются. Это не значит, конечно, что я оказался вдруг замечательным мальчиком для их дочки. Просто как-то всё мирно стало. Я с её отцом не то чтобы дружу, но общаемся иногда. Он у меня часто спрашивает, как там дочь, как квартира. Даже один раз спросил, как я сам поживаю!

— Она учится?

— Лиза-то? Ну да. Поступила там куда-то, не помню, — Евгений почесал горбинку на носу. — Только дома и видимся.

— А ты?

— Я? Да куда там... Мне бы сначала здесь колледж закончить не помешало. Я говорил, что бросил?

— Упоминал, — сказал Владислав.

— Да... Тяжело это было. Но, либо Москва, либо прозябать тут. Что ты так смотришь? Неправильный выбор сделал? — спросил Евгений у брата.

— Не мне тебя судить. Ты сам должен понимать, что для тебя лучше. Я ведь вообще никуда не ходил после армии, не поступал, даже не думал... Мог. Но не пошёл. А ты поступил. И на том, наверное, хватит.

Это вызвало смех у Евгения. Владислав также поддался улыбке. Между ними появлялась связь, та самая, что была ещё при рождении. Когда-то она разорвалась. Сейчас же снова встала на место.

— А как... мама? — поинтересовался Евгений.

Владислав, не глядя на него, ответил:

— Она у сестры. Крёстная приехала и забрала её. После операции ей нужен был покой. Я... не хотел оставлять её здесь.

Дроздовский прикоснулся к груди. Он надавил ладонью на свой крест. Закрыл глаза. Как будто молился. Евгений заметил цепочку у него на шее.

— Звонил ей?

— Да. Неделю назад, — ответил Владислав. — Она спала. С ней всё нормально.

Младший брат кивнул, посмотрел на пустой стакан. Что-то тянуло его в этот же самый момент набрать в телефоне её старый номер и позвонить, услышать голос родной матери. Но ладонь лежала без дела, не двигалась, даже не тянулась к мобильнику. Оправдывался перед самим собой, что не хочет её беспокоить. Но именно этим он уже беспокоил её. Владислав поразил брата не только тем, что отличался от самого себя прежнего, но и другим. Чем-то, чего он в нём никогда не видел.

— Ты носишь крест? — спустя время спросил Женя. — Я, может, не так тебя всю жизнь понимал, но... Ни разу не помню своего брата верующим. Ты мне как-то сказал один раз, что при возможности вернуться назад во времени, ты бы попросил себя не крестить, — нервно осклабился Евгений. — Что Бог тебя ненавидит, и ты его тоже. А сейчас...

— Тебя это так сильно волнует? — спросил брат в ответ.

— Нет-нет, просто... Почему?

Владислав задумался. Искал правильные слова. Но понял, что лучше за него всё скажет его сердце.

— Я ни во что не верил. Совсем ни во что. И ни в кого, в том числе. Возможно, это меня и губило. Я ведь вставал по утрам без цели, не хотел от жизни ничего. Когда будешь на грани, ни дай бог, конечно... Поймёшь меня.

Замолчали. Евгений вникал в братские мысли. Решил, что Владиславу этого действительно не хватало. Но он не понимал, как с ним могло это произойти. Ведь принятие веры не происходит в одночасье. Если ты атеист, каким считал себя прежде Владислав, то он должен был когда-то придти к осмыслению самого факта принятия веры. Что-то должно повлиять на человека. Либо прошлое. Либо настоящее.

— Влад, а ты... — Женя вдруг осёкся, словно бы не хотел продолжать.

— Что? — спросил Владислав.

— Ты хотел когда-нибудь жениться на Даше?

При упоминании её имени тот самый лик не появился перед его глазами. Он забывал её. Помнило лишь сердце, но не глаза. Владислав подумал над ответом, поразмышлял над собственными чувствами и желаниями. Вспоминать что-то в принципе ему не хотелось, ведь это могло вновь образоваться в привычку. Он боялся этого.

— Да знаешь... Это ведь понимаешь со временем. А я ещё слишком молод был, не знал ни хрена, что мне вообще от жизни надо. И от Даши — в особенности. Мне хватало любви.

— Понимаю, — произнёс Евгений.

Во время появившегося молчания Евгений полез в карман. Взял в руку нечто. И положил это на стол.

— Как думаешь? У меня что-то получится?

Владислав пригляделся и взял вещь на осмотр. Матовая коробка бордового цвета. Он откинул крышку. И увидел золотое кольцо.

— Ты... Серьёзно, Жень? Ты точно готов?

— Не знаю... Не знаю я.  Потому тебя и спрашиваю.

— Зачем?

— Ну, просто... Ты же мой брат. Мне больше не с кем советоваться.

Владислав посмотрел на это кольцо ещё раз. Оно отбросило блики на свету от лампы, а те в свою очередь отправились прямиком ему в глаза. Ослепили. Он вернул кольцо брату.

— Всё хорошо, Жень. Ты на правильно пути. Если знаешь, что делаешь.

— Да не знаю я, говорю же! — нервничал он. — На хрен, вообще, купил... Дебил, блядь, какой-то...

— Успокойся. Если бы я был на твоём месте, я бы так же себя мучил. Стресс пройдёт. Открой коробку.

— А? — раздражённо переспросил Евгений, убрав с головы ладони.

— Открой коробку, говорю.

Он взял крышку и оттянул назад. Взглянул на украшение.

— Теперь представь Лизу. Вспомни её характер. Как она себя поведёт?

— Ну... Наверное... Обрадуется.

— А ты будешь рад?

— Чему?

— Что она радуется?

— Конечно, буду!

— Тогда не ной, — сказал Владислав. — Если ты по-настоящему любишь её, то жалеть об это не будешь. В жизни всё нужно обдумывать, а не поддаваться эмоциям. Потому что: поддашься один раз, затем — второй. И пойдёшь по кругу. Но из круга выхода нет, понимаешь? «Женя, я буду с тобой до конца!» — сказал Владислав высоким голосом. — Только не верь. Отношения длятся до конца, это правда. Но конец бывает разным.

— Знаю.

— Бери счастье, пока горячее, — заявил Дроздовский-старший. — Это же как лотерея: миллион попадётся только счастливому или никому.

В глазах у Евгения появилась благодарность. Он хотел сказать об этом брату, но умолк, глядя на кольцо. Он думал об этом моменте, переживал за своё будущее. Сильно переживал. Но даже так считал, что это спасёт его из однообразного мира и даст надежду на что-то лучшее. Лучшее в мрачном завтрашнем дне.

Владислав посмотрел на свои часы.

— Мне... пора. Прости, Жень.

— Конечно, Влад, вообще не парься, всё хорошо.

Дроздовский вставал с места. Но вдруг Евгений вынудил его остановиться.

— Постой, Влад. Я... я всё хотел спросить, но как-то потерял мысль. Найдётся ещё минута?

Владислав обернулся на выходную дверь. Однако вновь оказался за столом. Евгений томил его, ему никак не получилось выдавить из себя этот вопрос.

— Ты мне не говорил ничего. Но ты... ты же знаешь, что я был в больнице.

— О чём ты? — спросил Владислав. Но он всё понял. 

Евгений как будто стеснялся спрашивать напрямую. Или же боялся говорить об этом вовсе. Однако с любопытством было справиться ещё сложнее.

— Ты... — он поднял на него глаза. — Что с тобой произошло? Осенью? Мне врачи ничего не сказали, но у пары людей в клинике я выведал... Что у тебя пуля была в животе. Это правда?

Дроздовский не принялся вдаваться в подробности. Выстрел. Труп. В голове появилось лишь это. Он повесил сумку на плечо, встал и пошёл к выходу.

— Влад!

Он почти выбежал за пределы кафе, попав на дождливую улицу. За ним стремился его брат, но Владислав лишь хотел поскорее от него оторваться. Поправив лямку, Владислав ощущал, с какой быстротой намокает его голова. Город окончательно расправил небо, оставив его на пожирание тьме. Владислав шёл вперёд, по тротуару. Он знал, что Евгений не отцепится, что почувствует вину за сказанное. Однако этот разговор должен был закончиться именно так. Ведь Владислав знал, что брату от него потребуется. В какой-то момент он замер на месте, обмакиваемый дождём. Дроздовский посмотрел вверх, на невидимые тучи, раздавленные чёрным небом. Так он хотел понять, живёт ли до сих пор. И почему прошлое его всё ещё не отпускает.

Нагнав брата, Евгений увидел, как тот словно застрял в асфальте. Владислав повернул к нему лицо. Женя надеялся всё исправить. Но взгляд родного человека заставил его покрыться мурашками. Владислав вдруг подошёл к нему ближе.

— Что ты хочешь узнать?! — крикнул он сквозь громкий ливень. — Что?!

— Влад, прости меня, правда... — умолял его намокший брат. — Я же... Ты же мог умереть! Но я узнал об этом только там! — внезапно вскричал Евгений. — Что мне оставалось, а?! Сидеть на месте?! Что мне думать, Влад?! А матери ты бы тоже молчал?! Ты же ничего никому не говорил! Никому! В итоге чуть не сдох!

Владислав на секунду оскалился, одним только взглядом приказывал ему замолчать. Евгений сделал шаг назад. Он ничего не произнёс. Лицо брата показалось тем же самым, забытым, но оставленным в недрах памяти, как что-то страшное. Дроздовский повернулся к дороге, заприметил взглядом ближайшее такси. Постучал водителю по стеклу, узнал про оплату поездки. А после забрался внутрь салона, но даже ни разу не оглянулся на брата. Евгений протёр лицо руками. Он хотел ударить себя, но позже осознал, что ни в чём не был виноват. Рукой дотронулся до коробки с кольцом. Сжал его в ладони. Хотел вернуться домой, чтобы поскорее забыть этот вечер. И не вспоминать брата именно таким. 

*    *    *

В посёлочном районе о хорошей дороге не вспоминали уже давно. На каждом метре колёса застревали в кочках, в грязи, оставшейся от весеннего расцвета, топились в бездонных лужах, из которых тяжело было выбраться. Всю поездку до этого места он матерился, используя накопленный за сорок лет словарный запас. Из отделения он уехал всего час назад, чтобы докопаться до истины, зацепиться за одну из немногих зацепок, что у него имелись. Облаков практически не видно, они куда-то скрылись, словно освобождая место сумрачным тучам.

Ехать не давала не только дорога, но и сам посёлок. Узкий, как кротовая нора, он лишь вызывал приступы замкнутости и паники. Это был некий лабиринт, у которого не имелось даже адекватной карты местности. Повсюду тупики, кучи песка, камней и слякоти. Домики стояли по одному этажу каждый и, казалось, от сильного ветра от них не останется и следа. Огороды завяли чуть ли не у всех подряд, ворота многие держали открытыми, а блохастые псины шастали небольшими стайками, роясь в поймах или заглядывая в очередной проём сломанной доски.

Овчинников вытащил бумажку и взглянул на адрес. Он стал выискивать дом, к которому нужно прильнуть и уже наконец вылезти из транспорта. Но тот всё не попадался на глаза, словно прячется. Ивану показалось, что табличек с цифрами и вовсе не было. Он затормозил и всмотрелся в лобовое стекло. Прямо перед ним стоял дом из трёх этажей, с длинной и красивой верандой, на которой сушилась чья-то одежда. Это строение резко отличалось от всего остального, что он здесь видел. И только на нём виднелись цифры, указывающие на верное направление Ивана. Овчинников заметил там женское бельё, развешанное на верёвках. Иван повернул ключ и открыл дверь, выходя из машины. Но в последний момент вспомнил про то, что лежало в бардачке. Задумался. Рано, подумал он. Вышел наружу и прошёл несколько шагов по лужам.

Куртка оказалась мокрой, однако не давала хозяину промокнуть до конца. На кожаном материале каплям удавалось лишь осесть на некоторое время, а после плавно спускаться по инерции. Иван пощупал табельное в кобуре и в тот же миг осознал, что Сергей Волийцев, скорее всего, уже заприметил неизвестного рядом со своим жилищем. Овчинников не знал наверняка, жил ли всё ещё в этом доме сам Сергей. Но женские вещи наталкивали на иные мысли. Жил не он. Она. Но кто именно?

Кирпичный забор сливался на фоне с таким же кирпичным изделием. Через него даже перелезть не получится, ибо колья установили именно против этой затеи. Иван увидел кнопку для звонка. Подошёл и приготовился нажать. Сам звонок он не услышал, но понимал, что его  услышал кто-то внутри дома. Однако впускать полицейского никто не намеревался. Иван нажал ещё раз, давил на звонок пальцем, словно бы вдавливая его, как будто ломая на зло владельцу. Вскоре он обратил внимание на окно. В нём кто-то задёрнул шторы. Лик показался ему женским. Она поняла, что её заметили. Не открыть теперь не получится.

К воротам вышел некий мужчина в халате и тапочках, пройдясь по зелёному газону шелестящими шагами. Приоткрыв дверь, полицейский тут же обратился к нему:

— Добрый вечер, — сказал Овчинников.

— Добрый, — отвечал мужчина. — Какими судьбами?

— Скажите на милость, Сергей Волийцев здесь проживает?

Мужчина осёкся, зрачки его расширились.

— Нет, не живут здесь такие.

— Уверены? — спросил Иван.

— Уверен. На этом всё?

Со вздохом он потянулся к удостоверению. Через пару секунд Иван уже поднёс его прямо к лицу гражданина.

— Старший оперуполномоченный капитан полиции Иван Овичнников, — после оглашения своей должности, Иван убрал документ обратно во внутренний карман. — Сергей Волийцев проходит подозреваемым по делу об убийстве, его адрес находится здесь. Что-нибудь вразумительное мне дадите или из вас это вытаскивать нужно?

— Не живёт он тут, я же сказал! — громко ответил мужчина.

Овчинников поднял взгляд к веранде, к зашторенным окнам.

— Назовите свою фамилию, — попросил Иван.

— Юдов.

— Вот и хорошо. Мне нужно поговорить с гражданкой Юдовой, вашей супругой.

— Её нет дома, она на работе, — протараторил Юдов.

— А я завтра на Марс лечу, — иронично проговорил Овчинников. — В это вы бы тоже поверили? Она в окнах у вас светилась только что. Так что, у тебя, Юдов, два варианта. Или я пройду внутрь по-хорошему. Или по-плохому. Ну? Что делать будем? Мне сюда ещё кого-нибудь вызвать? Наряд? Ты же как стена непробиваемая, да? Решай, Юдов. У меня времени достаточно.

С презрением к полицейскому Юдов в итоге отстранился от прохода. Иван, саркастично улыбнувшись, протиснулся через него, столкнувшись плечом. Вскоре он оказался на пороге явно богатого жилища. Дверь была открыта. Иван вошёл.

Наполненный красочной мебелью и сервизом, этот дом отличался внешне от всего остального здесь самым явным образом. Деньги чувствовались во всём, даже в самых незначительных деталях, например, в обычном на вид ковре, наступая на который хотелось по нему не просто идти, а лежать, как на мягкой постели. Овчинников даже ради приличия снял обувь в коридоре, а уже затем наступил на этот ковёр. Он заметил лестницу, затем услышал шаги. Женщина спускалась вниз, к нему, для разговора. Как только её нога наступила на последнюю ступеньку, она указала гостю на диван в гостиной. Овчинников покорно зашагал к мягкому изделию, но садиться на стал. Женщина расположилась там в одиночестве. Юдов стоял за его спиной.

— Я всё слышала, — сказала женщина.

— Тогда вы молчать не будете, верно? Сами понимаете, без ответов я отсюда не уйду.

— Вы сказали про убийство. Что Серёжа сделал? Это он? — спросила она.

В интонации её голоса, когда ей пришлось назвать имя Волийцева, Иван услышал печаль. Он осознал, что Сергей был её сыном.

— Пока неизвестно. Но мы предполагаем, что ваш сын был на месте преступления. И, если мы его найдём, то получим разъяснения. А здесь, как я понимаю, его всё-таки нет... — осмотрелся Иван.

— Нет и не появится, — произнёс Юдов, выйдя из-за спины полицейского.

Иван старался не обращать на него внимания. Он достал блокнот.

— Ваше имя? — спросил он женщину.

— Юдова Прасковья Аркадьевна. В прошлом Волийцева.

— Скажите-ка, Прасковья, — начал Иван, — как давно вы контактировали с сыном? Встречались с ним, созванивались?

— Пять лет назад, — ответила мать и отвернула голову. Белая прядь волос упала на её ресницы.

— По какой причине вы не общались?

— Не знаю... Он... Он просто изменился...

— Он гнидой стал, — встрял Юдов. — Как только здесь появился, я его сразу и выкинул! Этот подонок... бросился на неё! — показал он пальцем на жену. — В моём присутствии! — ткнул себе в грудь. — На родную-то мать! Недоделанный...

— Ну, немудрено, — сказал Иван еле слышно.

— Что-что? — осведомился Юдов.

Овчинников закончил мысль.

— В досье по вашему сыну есть заметка о том, что ему пришлось жить в детском доме с восьми лет. Не могли воспитать его, да? Но богатого мужа как-то отыскали. Не жалко ребёнка-то?

— Вы меня судить будете? Нашёлся праведный! О себе лучше думайте для начала, а потом до других докапывайтесь! — прокричала Юдова.

— Это моя работа, гражданка, — сказал Иван. — Я вот так всё вижу: Волийцеву исполнилось восемнадцать, он вышел из детдома и нашёл вас. Разумеется, он гневался, а потому и накинулся со злости. А когда тебя увидел, — посмотрел полицейский в глаза Юдову, — так и вообще, наверное, озверел, не так ли?

— Вот, что он сделал! — сказал Юдова и опустила воротник своего халата, высветив кружевное бельё и неприятный глазу шрам, оставленный, по всей видимости, острым предметом. — Ножом ударил...

У неё полились слёзы. Овчинников убрал взгляд с её ранения и записал увиденное в блокнот. Юдов направился к жене, желая успокоить. Он положил ей руки на плечи, стал нежно гладить, что-то нашёптывая на левое ухо. Иван не хотел терять важного. Знал, что всё это — игра. Они надеются запутать его.

— Вы чего-то другого от него ожидали? Сами ведь виноваты, — сказал Иван. — Из-за таких, как вы, дети и становятся уголовниками. Вся страна ими переполнена — вот и вся причина.

— А из-за таких, как вы, они продолжают убивать! Вам ведь всем без разницы! Вам деньги нужны! Всем! — кричала Прасковья.

Иван не смутился, данные слова его нисколько не тронули.

— Отнюдь, гражданка. Вам так только со стороны кажется. Мы с тобой, — вдруг произнёс он, — по одной земле ходим и в одной стране живём. Значит, и правила у нас одинаковые. Знаешь, сколько я таких историй слышал? И все, блядь, про одно и то же. Мать, отец были гнидами, ребёнок вырос сукой куда хуже. В таком государстве жить и приходится! Но я, по крайней мере, признаю, что не свят. А ты боишься. Я в тебе чую этот страх. Ты также боялась и перед родным сыном извиниться.

— Пошёл отсюда! — услышав эти слова, крикнул Юдов. — Мент грёбанный! Вон!

— Как ты меня назвал, сука?! — стоя, Овчинников начал подходить к нему ближе. — Ты следи за тоном, мразь. И за языком своим. За такие слова отправишься в камеру, где тебя отхуячат так, что человеком другим станешь. Я тебя сейчас просто предупреждаю, но потом не буду, понял? Ещё раз тявкнешь что-то, считай, заслужил в морду. Уяснил каждое предложение?

— Хватит! Паша, уйди. Оставь. 

— Да он же!..

— Кто? — спросил Иван. — Давай, смелее, — издевался он.

Выражение лица гражданина Юдова сделалось грозным, ненавидящим, готовым прямо сейчас разорвать этого человека, как животное другое животное. Однако вредить себе не хотелось. Юдов отошёл в сторону, услышав голос супруги. Он сунул руки в карманы и ступил на лестницу, поднимаясь всё выше. Вскоре от него здесь остался только неприятный осадок злости. Иван решил сесть напротив Прасковьи.

— А теперь давайте без слёз, только по делу. Не хотите поехать со мной в отделение, говорите здесь и сейчас, ясно? Что вы знаете про Сергея?

— В каком смысле?

— Да в прямом, блядь! Друзья, деятельность, предположительное место проживания в данный момент! Всё, что известно.

— Серёжа... — говорила она, вспоминая, — Серёжа... — сбилась женщина. — Вы не первый полицейский, что здесь появлялся. Мне каждый раз говорили, что это — его адрес, а, значит, здесь он и должен жить. Мы раньше здесь жили вдвоём, дом был ещё другим, меньше. Я не могла его содержать... И отдала в детский дом... А потом хотела... хотела начать новую жизнь...

— Избавившись от ребёнка? И как? Удалось? — с насмешкой спросил Иван.

Юдова подняла покрасневшие глаза. Строго посмотрела на него. Презирала.

— Вам-то не понять, что такое нищета и бедность. Когда твой сын голодает, когда ты не можешь даже украсть, потому что красть было нечего, ещё и страшно. А вдруг посадят? Что с сыном делать? Я пыталась, но... но не смогла! Это было единственным, что мне оставалось. Знаю... я знаю, что это за поступок. Но иначе не могло быть. Я хотела помереть вместо него... А всё так...

— Волийцев проходил лечение в психиатрической клинике, — заявил Иван, прервав её. — Вы знали об этом?

— Да... Сюда приезжали врачи, назвали адрес больницы. Я... я не приехала.

— Испугались?

Она не ответила. Опустила голову к коленям.

— У него были друзья, знакомые? Вы знаете кого-нибудь из его круга общения?

— Несколько человек помню, — прошептала она. — Знаю Дениса, но он в тюрьме уже третий год. Есть ещё Артем, вроде, мальчиком неплохим был. И Гриша. Но это... этого лучше не вспоминать.

— Вы имеете в виду Григория Морозова? — спросил Иван.

— Что... Д-да. Его. Вы знаете Гришу? — искренне интересовалась Прасковья.

— Григорий Морозов, — прокашлял Овчинников, — был убит предположительно полгода назад. Я расследую это дело. Именно поэтому я здесь, гражданка Волийцева.

— Юдова.

— Ваш сын, — сказал Овчинников, — как нам известно, состоял в дружеских отношениях с Морозовым. Вы не знали, чем они могли заниматься?

— Они... они, по-моему, на кого-то работали... — прищурилась она. — Точно не могу вспомнить, но полиция здесь по этому поводу бывала часто. Всё время спрашивали, как и вы, чем промышляет мой сын. Гриша... — она задумалась. — Как он умер?

— Две пули в брюхо, одна — в голову. Как самая обычная падаль.

— Вы не знали этого человека, чтобы так о нём отзываться.

— И я этому несказанно рад, гражданка Волийцева.

— Юдова.

— У вас есть родительские права? — спросил Иван.

— Да. Почему спрашиваете?

— Прежде, чем рожать нового, хорошенько подумайте, — сказал ей он и снова отвлёкся. — Что вам ещё известно про Морозова?

— Ничего.

— Правда?

Молчание. В этой тишине Иван заприметил ложь. Самую простую, но очень ярко выраженную. Ибо только лишь молчанием человек выдаёт самого себя с потрохами.

— Вы знаете, как они познакомились?

— Знаю... Это... Это...

Она не могла собраться, её мысли словно были разбросаны по всей голове. Прасковья что-то осознала, прижимая ладонь ко рту и вновь заливаясь слезами.

— Я познакомилась с Гришей... в клубе. Он дал мне денег за... — Прасковья неожиданно повернулась на лестницу, смотря, нет ли там её мужа.

— Дальше, — сказал Иван.

— Он узнал про сына, Серёжу. Его денег мне хватило на целый год. Гриша спросил, где мой сын был в данный момент. Я всё ему рассказала. Он... он пожалел меня... утешил и ушёл.

— То есть... Вы хотите сказать, что именно вы послужили катализатором для знакомства вашего сына и Григория Морозова?

— Да... Я не думала, что он его втянет во всё это. Гриша промыл ему мозги. И... из-за него он и мог тогда наброситься на меня. С ним... с Серёжей всё было не так.

Овчинников собирал кусочки картины в кучу. Волийцева и Морозова объединяла работа на какого-то человека, скорее всего, на Геннадия Ловцова. Разговор с матерью для него значил лишь, что сам Волийцев явно не адекватен и может быть опасным преступником с нездоровой психикой. Вполне возможно он и мог стать причиной смерти Морозова. Но как? И зачем? Иван посмотрел Прасковье в глаза.

— Вы назвали имя. Артём, товарищ вашего Сергея. Знаете его место жительства?

— Дайте мне листок.

Иван вырвал из блокнота чистый и передал его женщине на стол вместе со своей ручкой. Начеркав трясущейся рукой буквы, гражданка сунула листок обратно полицейскому. Иван взглянул на улицу. Понял, что этот дом находится в центре. Он сложил бумагу и бросил в карман. Овчинников встал с места. В голове стало яснее, но ненамного. Следующий шаг был уже известен. Нет времени томиться в этом чумазом посёлке. Ничего не говоря, ни прощаясь, ни пожелав никому из членов этой семьи всего хорошего, он отправился в коридор, надевая туфли. Иван открыл перед собой дверь. Прасковья подошла сзади.

— Если найдете Серёжу...

— Когда я найду Серёжу, — поправил её Иван.

— Передайте ему это.

Она протянула полицейскому своё ожерелье. В нём была крошечная фотография ребёнка и матери, которая кладёт руку на плечо своему дитя. Овчинников не хотел тратить на это времени. Но женщина настаивала.

— И что ему это скажет? Что вы скучаете? Что? Прощения просите?

— Что люблю его.

Во дворе он увидел прогнившее насквозь небо, будто ревущее от ужасного горя. Идти до машины было недалеко, но по ощущениям он двигался до транспорта как будто целые сутки. Дождь останавливал его, намеренно не кончался, чтобы сделать этот день медленным. И почему-то лишь в дожде Иван находил правду. Словно небеса сами этого хотели.

*    *    *

Чтобы разгрузить глиняные тарелки, уходило около получаса. Чтобы, собрав их в кучу, перевезти на раскраску, уходило времени куда меньше, но раньше никто не отпускал. На заводе время шло медленно, однако многие и не спешили домой. Работа двигалась размеренно, с неким чувством ритма, и рабочие, как будто в танце, создавали из кусков глины незаурядных форм посуду. Передавая изделия друг другу, хрупкие заготовки закладывали в раскалённую печь, ждали, пока те станут твёрже, а после за дело отвечал Дроздовский.

Припарковавшись на рабочей машине ко входу, все изготовленное передавали ему. Он вылезал из салона, надевал на руки перчатки и вместе с товарищем они перетаскивали груз внутрь. Особо напрягаться не приходилось хотя бы потому, что в помощь был дан хороший напарник. Основная задача состояла в том, чтобы ничего не повредить, иначе из зарплаты могут вычесть немалую сумму. Но Владислав ещё ни разу не выдал оплошности. Свою работу выполнял он с осторожностью, дабы не потерять место, которое ему и без того досталось с трудом.

Когда всё было уложено в грузовую часть машины, Владислав присел на один из рядом стоящих поддонов передохнуть. К нему присоединился товарищ, Олег. Дроздовский приметил, как за открытыми воротами господствовало ночное время суток. Взглянув на часы, он понял, что конец рабочей смены близился к своему завершению, все рабочие спокойной собирали вещи, убирали свои места и в поту уходили в раздевалку. Ему лишь осталось перегрузить и ждать завтра.

— Поехали, — сказал Олег, хлопнув по коленям, и они встали.

Владислав направился за руль. Он залез Газель и отправил машину в недалёкий путь. Переехав через двор, Дроздовский проехал около сотни метров до необходимого места. Их ждали другие грузчики, которые к их приезду успели открыть ворота. Машина без каких-либо осечек въехала на территорию покраски будущего сервиза, где женщины рисовали то от руки, то применяя специальные наклейки. Владислав заглушил мотор. Олег вышел из автомобиля и, поздоровавшись с другими мужчинами, заполнял некоторые бумаги. Владислав вновь посмотрел на часы. Пока товарища не было, он хотел поговорить с Надеждой. Набрал её номер. Услышал гудки. Ответила.

— Ты как? — спросил он.

— Я в порядке, — раздался голос Надежды. — А ты? Как работа?

— Через пятнадцать минут поеду домой, — сказал Владислав, глянув в окно, словно притягиваясь к свободе.

— Хорошо... — на секунду она замолчала. — Влад? Можешь... можешь ко мне приехать. Если устал, я пойму.

— Да нет, — отмахнулся он. — Конечно, Надь. Скоро буду.

— Люблю.

— Тоже.

Сбросил. Ему показалось, что внутри что-то взыграло. Желание, чувство, охота. Надежда не часто приглашала его к себе, а это могло значить, что сегодня её родители уехали к родственникам. Дроздовский ощутил прилив радости, какого-то даже умиротворения. Хотелось прямо сейчас надавить на педаль и нестись к ней домой сломя голову, через все преграды, чтобы как можно ближе к ней, чтобы быть рядом. Олег вернулся в машину.

— Давай обратно и по домам, — произнёс грузчик.

В раздевалке стало прохладно, оба только вышли из горячего душа. Дроздовский вытирался полотенцем, смотря на завтрашнее расписание. Указано было явиться к утру и пробыть здесь до вечера. Его это не удивило. Владислав надел белую футболку и, застегнув молнию на тёмных джинсах, схватился за сумку с вещами.

— Ты на такси поедешь? — спросил Олег, брызгая на подмышки дезодорантом.

— Не пешком же мне идти три километра, — ответил тот.

— Меня подожди тогда, я могу подбросить.

— Да ладно. Тебе всё равно дальше, не надо на меня бензин тратить.

— Ну, как знаешь.

Владислав стоял на улице, положив руки на перила у входа внутрь фарфорового завода. Пахло ночью и сырым асфальтом, в котором отражался белый месяц. Откуда-то издалека появился ветер и навеял запахом ароматной листвы. Рядом с заводом находился лес, приносящий в не самое чистое место возможность дышать. Вот он и дышал, закрыв глаза и даже не желая надевать на себя ветровку. И без неё было хорошо.

Вскоре к нему вышел Олег. Встал рядом, достав сигарету. Он специально не выдыхал дым на Дроздовского и тот его за это сильно благодарил. Вдвоём посмотрели на половину луны. Она казалась красивой, будучи единственным фонарём в тёмно-синем небе. Олег сделал затяжку. Владислав вновь достал телефон, набирая уже номер ближайшего такси.

— Здравствуйте. Можно машину к фарфоровому заводу, главный вход?

— Извините, в данный момент все машины заняты. Ближайшая от вас освободится через двадцать минут. Сможете подождать?

— Спасибо, — сказал Дроздовский, закончив разговор.

Олег решил ещё раз предложить ему помощь, но, зная хотя бы немного характер этого молодого человека, не стал.

— Что, вызвал? — спросил Олег.

— Да. Сейчас подъедет.

— Ну, тогда я погнал...

Пожали руки. Олег кинул бычок под каблук и направился к своей машине. Завёл транспорт и отправился домой. Владислав, завидев, что тот покинул территорию завода, вскоре начал идти по дороге. Пешком.

На его пути ещё работало несколько фонарей, возле них было не настолько темно идти. Он вдыхал аромат свежести ближайшего леса, чувствуя, что, хоть дорога и предстоит длинная, его это не особо тревожило. Надежда поймёт его, как-нибудь он и сам оправдается. С Олегом ему ехать не хотелось, сейчас он желал побыть в одиночестве, наедине с собой, продолжая дышать полной грудью. С сумкой дошёл до остановки, а оттуда город лежал как на ладони. Ещё немного, но бежать и не думал. Хотелось пройтись на своих двоих. 

Ступал ногами по лужам, смотрел на обваленные ветки деревьев, на зелёные листья под ногами. Ветер, будто за верёвку, притягивал его к себе. А ему это только нравилось. Такую ночь хотелось запомнить, понять, что по-настоящему живёшь, радуясь мелочам. Ведь только так жизнь можно ощутить. Забрёл во дворы, шёл между улиц и видел пустоту, ни одного живого человека, как будто он был единственным живым в этом мире под яркими цветами. Дошёл до скупки, находящейся в переулке. Всё же кто-то здесь был, разъезжая на машине. Не обращая внимания, Владислав двигался дальше. Около скупки горел красный неоновый свет, мерцающих в глубокой луже. За его спиной загорелись фары. Остановился. И в тот же миг почему-то резко забилось сердце.

Адский цвет показался гораздо ярче. Свет погас, остался только красный. Дроздовский не оборачивался, прислушиваясь к шагам. Он решил, что легко мог ошибиться, не стоит обращать на это внимания. Но что-то ему подсказывало, что догоняли именно его. Хлопнула дверца. Туфли ступали по твёрдой земле с характерным звуком. Владислав не дёргался, не шевелился. В какой-то момент он слегка повернул голову назад и посмотрел вниз, на лужу. В красном свете отобразилось лицо. Слишком знакомое, чтобы быть правдой. Руслан. Дыхание сбилось. Он не верил.

Тогда же Дроздовский окончательно повернулся к нему, встретившись взглядами. Его охватил страх и неистовый гнев. Он что-то хотел ему сказать. Они оба хотели что-то сказать. Но никто не мог подобрать и единого слова. Внешность Руслана ему сперва было трудно узнать. Он как будто вырос, но черты стали другими, более тощими, даже острыми. Неровная чёлка упала ему на глаз, Фёдоров был совсем не похож на самого себя. Но под этой чёлкой укрывался синяк, из-за которого его глаз вовсе не было видно.

Человек в чёрном пальто. Именно таким Владислав его запомнил. Не другом, не врагом. Никем. Руслан сделал шаг вперёд. Владислав не отвечал тем же. Он хотел развернуться и уйти, забыть вновь, словно этого никогда не было. Но услышал его голос.

— Влад...

— Не подходи, — рассудительно попросил он. — Садись в свою тачку и проваливай.

— Нам надо поговорить, Влад. Срочно.

— Я сказал, иди к чёрту! — возопил Дроздовский, теряя контроль над своим голосом. — Сделаешь ещё шаг и пожалеешь!

Фёдоров не послушал. Сделал.

— Предупреждаю... сука! 

Владислав выставил вперёд руку, пытаясь удержать его на расстоянии. Руслан знал, что делает. Не останавливаясь, он приближался к нему всё ближе.

— Я знаю, Влад. Давай поговорим, просто поговорим. Я сюда не драться приехал.

Он не отвечал. И вдруг понял, что позволяет ему перечить собственным же приказам. Фёдоров притиснул его к тупику, красное свечение упало на его щёку. Владислав снял с плеча сумку. Вздохнул. Сумка оказалась на земле. Руслан остановился. Это был намёк. И сейчас он его понял.

— Шаг, Фёдоров... Ещё шаг... — говорил Дроздовский, продолжая запугивать.

Зная, что ничего на него не подействуют, он решил всё равно подождать. Увидеть, что тот сделает.

— Влад, мне не нужна драка, — сказал Фёдоров. — Я хочу сказать тебе пару слов.

— Мне не сдался ни ты ни твои слова. Вали отсюда. Иначе я ментов вызову.

— Так давай. Думаешь, мне страшно? Тебе сейчас страшнее. Хватит, Влад. Прекращай бегать.

— Я прошу тебя, — вдруг произнёс Владислав, — не надо...

— Влад...

С криком он рывком набросился на Руслана и ударил его в челюсть. Они оказались прямо в луже, покрытые кровавой пеленой. Дроздовский попытался отстраниться после своего удара. Он не желал, чтобы это продолжалось. Владислав думал, что после этого Фёдоров всё поймёт, что отстанет от него в ту же секунду. Дроздовский встал на ноги в мокрой одежде. Руслан поднимался в ответ.

— Даже не думай, блядь! — пригрозил ему сырым пальцем Дроздовский. — Слышишь?! Я говорю, не...

Фёдоров неожиданно сбил его с ног. Дроздовский выставил вперёд колено, однако это ему не помогло. Они вновь лежали на асфальте. Но теперь Руслан оказался тем, кто нанесёт второй удар. Владислав пропустил его и поплатился за свою оплошность кровью. Когда Фёдоров замахнулся ещё раз, Владислав подставил свою руку и, оттопырив ладонь, ударил его прямо в горло. Руслан схватился двумя руками за шею. Дроздовский кинул его от себя в сторону. Он думал убежать. Но знал, что это никогда не прекратиться. Вот, что наступает ему на пятки, что всегда стремится быть впереди него. Прошлое. Он хотел его уничтожить. Дроздовский знал, что Он этого не одобрит. Но долго продолжаться это больше не могло. Он не трогал свой крест. Владислав воцарился над Русланом, скулящим от боли. Он взял его за грудки. И начал избивать его лицо.

Кулаки омывались в кровь. Он кричал на всю улицу, он не жалел себя. Как и его не жалел. Удар за ударом пробивали его же кости, пальцы хрустели, ломались от каждого попадания. Дроздовский остановился. От усталости он упал руками в лужу. Фёдоров словно был без сознания. Владислав снова ощутил страх. Он не понимал, что именно сделал. И в тот же миг ему стало стыдно перед тем, кто принял его веру, дал шанс на искупление. Ему казались его же собственные действия местью за предательство. Но сейчас он мстил не за это. Он мстил за свою разрушенную жизнь. Что опять становился самим собой.

Руслан издавал всхлипы. Это его успокоило, потому как тот был ещё жив. Владислав поднялся с земли. Стоя, он принимал решение, от которого зависело многое. Фёдоров ведь точно вернётся. Рано или поздно, но он снова объявится. Дроздовский не знал, что тогда сделает. И что ему нужно делать сейчас. Он приблизился к нему. Хотел поднять его и спрятать в машину, подальше от свидетелей. Вместо этого Руслан ударил Владислава в пах. Достал пистолет и наставил его Дроздовскому на уровне подбородка.

— Не... шеве-лись... — приказал ему он.

Владислав отпрянул назад, боль не утихала, этот удар словно напрочь лишил его самого ценного. Решение оказалось не верным, убить его ни за что не получится. Фёдоров отползал к стене, поближе к красному оттенку. Пистолет в его руке не удалялся с цели, был точно на Дроздовском. Владислав понял, что судороги утихли. Разбитая губа защипала от слюны.

— Всё? М-мы... закончили? — спросил Руслан, смотря ему прямо в глаза.

Дроздовский молчал. Его грудь то опускалась, то поднималась. Ничто внутри него не собиралось слушать этого человека. Он не доверял ему, считал собственным злом, демоном. Проклятием.

— Я... выслушаю тебя, — сказал Дроздовский. — Но потом... ты съебёшься на хуй, и я тебя никогда не увижу! Ты меня понял?! Понял?!

Руслан пытался встать. Дроздовский, видя, как тот опускает пистолет, ушёл к его машине. Он сел прямо на капот и ждал, пока Фёдоров сможет до него добраться. Минута его медленной ходьбы длилась слишком долго. Руслан с поверженным видом сел рядом. Поставил пистолет на предохранитель и убрал в карман. Фёдоров вытер кровь с лица, пощупал новые синяки, всё ещё не отцепившись ладонью от шеи. Удар Владислава был резким, но слишком метким. Как будто кадык вогнали глубоко в позвоночник.

Достав сигарету, Руслан принялся дымить на Дроздовского. Когда тот втянул в себя дым, Владислав неожиданно отнял у него палочку и бросил в лужу.

— Ты хотел поговорить — так говори. Не заставляй ждать, — проворчал он строго.

Руслан смотрел вдаль. Начать разговор было тяжело.

— Помнишь... помнишь, когда ты нашёл меня в мусорном баке? Сколько лет прошло... — задумался Фёдоров. — Ты дотащил меня до своей квартиры, зашил рану. А я рассказывал тебе о своей жизни. Но рассказал не всё, Влад.

Дроздовский прислушался.

— Маркос... Мой бывший друг и человек, которого я сдал властям. Он пришёл за мной. Убивать не стал.

— Жаль. Это решило бы много проблем, — заявил Владислав.

— Власти искали его, хотели подчистить за собой следы из прошлого. Под руку повернулся только я. Меня и стали допрашивать. В обмен на свободу я назвал им его адрес. Маркоса нашли, но ему удалось сбежать. Сейчас его тоже ищут, всё ещё могут отцепиться. Денег у Марка не было. Последние украл Морозов.

— Что? — спросил Дроздовский.

— Я оказался в этом городе только ради денег Марка. Я искал Морозова, Влад. Все эти годы...

Каждый день для него стал значить лишь враньё, лицемерие. Всё, что делал Фёдоров — лгал, он скрывался под маской только для того, чтобы выжить. Его не волновали судьбы других, он спасал только себя. Сейчас именно это усвоил от него Владислав. Как будто все годы превратились в песок, унесённый могучим ветром.

— Сначала я нашел на его брата, но тот отказался выходить со мной на контакт. Мне пришлось пойти на другие меры. И тогда...

— Тогда я сжёг его машину, — произнёс Владислав, осознавая свои действия в прошлом. — Сукин ты сын... Соврал мне.

— Это сработало. После того, как ты отхреначил Морозова-младшего, появился Морозов-старший. Мне нужны были деньги, которые он украл у Марка. Я не знал... что всё обернётся именно так. Но ты сам втянулся.

— Я втянулся потому, что хотел остаться в живых, — оправдался Владислав.

— И умер...

— Да лучше бы умер! — крикнул Владислав. 

— Я как будто говорю с привидением. Не представляешь, как мне жутко с тобой находится.

— Я искренне желаю, чтобы это было правдой. Но ты ведь всегда врёшь. И что потом было? Убил ты Морозова тоже ради денег?

— Это входило в часть договора. Я должен был это сделать.

Владислав вдохнул и выдохнул. В его голове всё постепенно укладывалось, но от этого легче не становилось. Как будто изнутри твои мозги вытащили и заменили новыми. Он дотронулся до своего креста. Ощутил на нём холод.

— У Морозова оказалось лишь меньшая половина из всей суммы. Марк хочет уехать из страны навсегда, но ему найденного мной ему не хватало. Вместо этого выяснилось, что остальное Морозов передал своему другу, — Руслан посмотрел вниз. — Мне сказали с ним встретиться и решить этот вопрос, что я и сделал. Только всё прошло не радужно. Этот человек оказался психом. При мне он сжёг все оставшиеся деньги и оставил ни с чем.

Дроздовский ощутил, как теперь боялся уже не он. От Фёдорова исходил целый ком страха, Владислав словно вместо него чувствовал то, что принадлежало другому.

— Его зовут Натан. Он знает обо всём, что случилось с Морозовым в гараже. Он знает, что я его убил. Но...

Фёдоров замолчал. Владислав испугался того, что даже не было сказано. Он не хотел этого слышать. Тогда Руслан произнёс:

— Он хочет видеть тебя. Мне жаль, Влад...

Это была та самая фраза, которую Владислав слышал перед своей смертью. И сейчас он услышал её вновь.