ДОЖДЬ НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ [18+]

В центре дела обстояли не совсем лучше, чем во всех остальных частях города. Возможно, из-за того, что в сердце данного поселения находилось с избытком разных предприятий, никак не контролируемых властью. А может, и потому, что в этом городе и не было приличных мест вовсе, ведь даже окраины ещё не стали полноценным районом, они были недостроенные, но едва там чувствовалась жизнь, отличная от этой. Их объединяла погода. Их объединял мрак.

Здесь царили рынки, продавали всё, что не умещалось дома. Ставили палатки, под зонтами прятали столы, раскладывали на них старые детективные и любовные романы второсортного качества, где следователи пытались походить, скорее, на американцев, нежели быть самими собой. Но ведь незачем, русский никогда не станет гражданином Америки. Наш менталитет, наша культура — это всё другое, сугубо личное, родное лишь нам, мы приняли это сами и с этим же миримся. Подобные книги никто не покупал, никому вообще не было до них дела. Иногда всё же поглядывали на названия, а затем отходили в сторону, к столу с вещами. Кому-то не хватало одежды для ребёнка, другие же брали в качестве подарка чужое. Помимо вещей имелись и овощи в банках, а дальше рынок начинался другим, инородным. Становилось всё больше нелегалов, которые, пряча лица, чуть ли не за бесплатно раздавали то, что смогли раздобыть. Каким путём — все только догадывались. В этом месте, в этом городе каждому требовались деньги, люди поголовно шли на то, чтобы раздобыть себе чего-нибудь на пропитание. Никому не хватало того, что у них есть. За рынком начинался крысятник. И бездомных в округе стало ещё больше.

Казалось бы, пустое место, безжизненная провинция. Совсем даже мёртвая. Но люди старались выжить. Он видел это через окно, пока его машина стояла за другими в длинной очереди. В сером дожде блеснул зелёный свет. Надавив на педаль, он поехал дальше.

Иной раз поездка от работы до дома заставляла его задуматься о вечном и о грустном, захотеть поскорее отсюда уехать. Овчинников сам не понимал, чего же он ждёт, ведь дорога перед ним открыта. Но это ложь, везде преграды. Он вспоминал свою жизнь: работа, которая пообещала ему карьерный рост, дочь, которая продолжает учиться в школе, жена и хорошая квартира. Иван поразмыслил, но к выводу не пришёл. Всё не решался. Желание загоняло в тупик. А из тупика выход был лишь назад. Ему не нравилось здесь жить, но приходилось. В этом городе он повидал многое, столько же и пережил. События всегда были разные, но связанные одной лишь жестокостью. Он и сам не был свят. И понимал это, нисколько себя не оправдывая. Потому что не хотел искать оправданий. Ведь правда здесь не поможет, если человек уже не человек.

Подъехал к отделению и тут же вышел из автомобиля. Под дождевой залп рывком добрался до двери. Внутри он обнаружил что-то странное. Все куда-то бегают, шелестят бумажками, стучат по клавиатуре, всматриваясь в светящиеся мониторы. Работают? Здесь подвох крылся в другом. Переполох был связан с каким-то событием. Но Овчинников даже не мог вспомнить, что сегодня вообще что-то могло произойти. Он не успевал ни с кем поздороваться, все от него бежали мимо. Иван спокойно дошёл до кабинета, прошёл около своих запыхавшихся коллег и всунул ключ в скважину, а после его нагнал Хмелевский.

— Это что? — спросил капитан, открывая дверь.

— О чём ты? А... — опомнился тот. — Тут дело особой важности: Панов приезжает на день раньше.

— Да ладно? Мэр?

Дверь распахнулась. Овчинников, не успев появиться внутри, слегка обомлел, когда вспомнил про своё неубранное рабочее место. Вячеслав держал в руках некоторые документы, собираясь вручить их старшему оперуполномоченному. Он также посмотрел на его стол.

— Вот, — сказал Вячеслав. — Показания свидетелей полугодовой давности. Два дня опрашивали всех рядом живущих, двое согласились помочь расследованию, сказали, что слышали что-то непонятное, но были далеко, и вызывать никого не стали.

— Не удивлён, — ответил Овчинников и подобрал листы в файлах. — Подпол где?

— У себя сидит. Видно, мэра дожидается.

— Зайду к нему сейчас.

— Постой-ка, — остановил его Хмелевский. — Во-первых, стол убери. Это что за бардак такой?

— Значит, так надо. Отчитывать собрался?

— Во-вторых, — невозмутимо продолжил он, — после мэра поедем к Диме. Он сказал, анализы готовы.

— А ведь и недели не прошло... — задумавшись, произнёс Иван. — Молодец, Дима. А что сам не поедешь? Время бы не тратил.

— Да куда же я без тебя, — улыбнулся тот. — Ты старший, твоих указаний и слушаюсь.

Хмелевский собрался на выход. Закрывая за собой дверь, он крикнул Ивану:

— Ты про стол не забывай! К тебе-то он точно зайдёт!

— Знаю. Топай уже, учитель.

Нелюбовь к указаниям родила в нём человека, который старался всё делать сам. Иногда Иван переусердствовал, часто ошибался, но из ошибок получал для себя ценные уроки. Правда, редко он ими пользовался. Работа заставляла прибегать к неординарным методам. Лишь это позволяло ему держаться на плаву.

Сел за стол, взглянул на этот муравейник. Проверил нужные и ценные бумаги, всё остальное бросил в урну. Та была забита, он даже не успел нормально отчистить её от всего лишнего. Овчинников ощущал, как по рукам бегут вены, как становится слегка не по себе. Решил уложить всё в тумбочку. Потянул за ручку и оказалось, что и там места было недостаточно. Его нервы нельзя назвать крепкими. Сколько бы он ни старался, ни лечился, а жизнь отобрала у него возможность держать себя под контролем. Порой он был этому рад. Но чаще всего — растерян.

Пока удавалось запихнуть хоть что-то в один ряд в забитую тумбочку, Иван мельком заметил документы, отданные ему другом. Он вдруг нашёл повод отложить уборку и всмотрелся в буквы. Показания были даны двумя гражданами, но все писали об одном и том же. Все двое видели какого-то человека.

«Поздним вечером 27 октября 2016 года я, Уколова Оксана Николаевна, шла с поздней смены с работы. В темноте разглядела силуэт неизвестного человека. Заметила на нём чёрную куртку, тёмные короткие волосы, шёл как будто под наркотиками, либо же слишком уставший, либо раненый. Дальше ничего не видела, так как в тот день шёл сильный дождь и я тут же отправилась домой от испуга».

Никакого заявления от этой женщины не поступало ни сейчас ни полгода назад. Похоже, решила, что это один из типичных жителей города, а потому не стала ничего подавать в полицию. Показания второго свидетеля ничем не отличались, тот также шёл с работы, но вдруг увидел человека, идущего с гаражных отделений. В том районе, полном строящихся зданий, люди сами по себе являются редкость. Ведь кроме кладбища человеческие души там — редкость. И всё же некий человек был, деталей внешности Ивану не хватало, он даже не мог зацепиться за что-то индивидуальное. Чёрная куртка. Да кто их не носит. Тёмные короткие волосы. Такие у каждого второго или даже первого. Единственное, что его смутило — походка. В показаниях описывается вид, скорее всего, сгорбленный. Женщина даже допустила слово «раненый». Овчинников снова задумался.

Интерес разрастался в нём постепенно. Поначалу Иван воспринимал данное дело, как очередную прибавку к зарплате или же хорошую премию. Ведь все результаты расследований собираются в единый материал, а уже после каждый год докладывают самому президенту о ситуации в стране и в каждом отдельном городе. Но про этот город не знали даже те, кто здесь появлялся для проверок. Маленький, но ужасно глубокий, ведь его дно порой было больше, чем дно океана. Здесь царит вода, но не царит свет. 

Сейчас ему стало по-настоящему занятно узнать, что же на самом деле там произошло. Зачитался. Внимательно перечитывал каждое слово. И услышал стук. Поднял глаза с бумаг и тут же опустил их на стол. Обматерил себя, хотел крикнуть вслух, но всё ещё помнил, где находится. Не успел прибраться, за это и поплатится. Дверь уже открыли. Из неё появился подполковник вместе с мэром.

Отдал честь, вставая со стула. Мэр поглядел на него, попросил своих великанов подождать, а Иван смотрел куда-то на стену. Подполковник, разумеется, был не доволен подобным кавардаком на его рабочем месте.

— Овчинников... Тут господин мэр хочет поговорить с тобой. И, вы уж простите... — обратился подполковник к градоначальнику.

— Не беспокойтесь, Фёдор Васильевич, — сказал мэр добродушно. — Зато... в кабинете чувствуется дух непрерывного труда. Не оставите нас?

— Конечно.

Взгляд подполковника словно прогрыз Ивана изнутри. Когда дверь вновь закрылась, мэр не отходил от неё. Он покрутил щеколду. Запер.

— Вы это зачем? — спросил Овчинников.

— Вас как по батюшке?

— Константинович.

— Иван Константинович, — мэр расстегнул серый пиджак, приподнял его концы сзади и присел на стул, взяв тот у стены и поставив напротив полицейского, — это вы вообще должны сами уметь делать. Нравится вам, когда вот так заходят? Закрывались бы, так бы хоть успели что-то спрятать перед тем, как мы явились.

— Прошу простить, — сказал Овчинников.

— Да ладно уж, я не на ваши «чистые» кабинеты смотреть пришёл. Мне всё равно, хоть у вас тут дерьмо будет на столе. Главное, что работаете. Я, между прочим, и сам когда-то хотел ментом стать, да не вышло, как видишь. Сейчас, кстати, разговаривал с вашим подполковником. Мужик он хороший, всё понимает.

Овчинников не отвечал. Слушал мэра.

— Мы с ним побеседовали немного. Слово за слово, спросил я его про самых ответственных в отделении по следственной части. Он долго не думал, могу я вам сказать, дал мне только ваше имя. Я кратко ознакомился с вашим послужным списокм и другими заслугами перед страной. Опер из вас достойный, Иван Константинович... Я вас не отвлекаю, случаем?

— Нет, — сказал Овчинников, приглядывая за показаниями. Он решил забыть про них.

— У вас тут курить можно?

— Мне ещё не запрещали.

Иван достал сигарету из чёрной пачки и добровольно протянул мэру. Тот отказался, покрутив головой.

— Спасибо. У меня свои.

Всунул тонкую палочку в рот, пустил огонь, а за ним и появилось ядовитое облако. Иван подставил ему пепельницу. Мэр осадил на неё немного пепла, сигарета стала на частицу меньше.

— Я так понимаю, вам от меня что-то требуется, — произнёс Овчинников словно утвердительно.

— Знаешь... Я буду к тебе на «ты», мне так удобнее. В общем, Иван, как оказалось, мы с тобой далеко не святые люди. Скажу тебе сразу, я с твоим делом ознакомился уже давно, а не только сегодня, и про тебя знаю... многое. Хочешь послушать чуток? Со стороны ведь гораздо интереснее.

От полицейского не последовало ни слова. Он хотел отказаться, но посчитал, что данное для него ничего не изменит. Придётся слушать против воли.

— Известно мне, Иван Константинович, что ты взяток много брал, когда помоложе был. Понимаю, денег много не дают, но тут уж... тут уж кому-как. Я бы на это глаза закрыл, вот честно. Сам по себе знаю, иногда трудно от пакетика отвернуться. Но в тебе другого зла побольше: подозреваемых ты хреначил до полусмерти. Слышал я даже, что прямо здесь, в этом самом кабинете, — мэр оглянулся, осмотрел беглым взглядом помещение и вспомнил начало собственной карьеры, когда сидел в подобном же месте. Вот только спустя множество лет никто и пальцем не пошевелил, чтобы что-то изменить. Рабочие места оставались в изначальном виде. Как будто каждый, кто здесь оказывался, попадал в прошлое.

— Одного звали Абая, казах, — он сбросил очередной пепел. — Из дела помню, что украл он машину какой-то девушки, предварительно избив её камнем и изнасиловав. Читать тяжело было, не люблю я всё это... Тяжёлая у тебя работа, однако справляешься ты с ней хорошо. Потому и нашёл его спустя две недели, он ни в чём не сознавался и «полицейский был вынужден принять строгие меры» — там было так написано, из твоего же рапорта цитата. Самое занимательное было в том, что ни одного синяка на его лице не было. Ты же знаешь, куда бить нужно. Вы в этом профессионалы.

Слушая речь мэра, Овчинников понимал, что тот говорит сейчас именно о нём. Это были его действия. Ни чьи больше. Мышцы сжимались. Становилось жарко. Окно само по себе бы не открылось. Но руки хотели дотянуться, выветрить жар.

— А ты тогда ещё бухал, да? По-жёсткому, как самый настоящий русский мужик: не жалея печени. Вышел на работу в нетрезвом виде после «допроса», поссорился с бывшим начальником. Тебя за это чуть не уволили, выговор был неслабый. А другого такого, как ты, больше не сыщешь, вот и не вышвырнули. Хотя на тебя это не особо повлияло, как я понял. За голову взялся ты не сразу.

Что-то внутри него полыхало. Стыд. Отчаяние. Правда, режущая глаза. Прошлое, за которое зацепился чужак. От его голоса, речи, движущейся руки со стиснутой между пальцами сигаретой, он все больше гневался. Ощущалась некая боль. Но не мэр был в этом виноват. Он сам.

— А потом закодироваться решил ни с того ни с сего. Что побудило-то? — усмехнулся мэр.

Ответить ещё не решался и продолжал гневаться, через силу смотря ему в глаза. А после нагнулся ближе и прошептал, потеряв всю робость.

— Вы мне в душу не лезьте. Не надо. У вас свои черти, у меня — свои. Нечего нам говорить об этом.

— Расслабься. Тем более, этого уже не исправишь, Иван, ведь я уже залез к тебе в душу. А внутри у тебя темень, как будто в пещеру попал. Но мне плевать, честно говоря, что вы там творите со всеми этими мразотами и другим отребьем. В конце концов, дело своё ты сделал, а та падаль получала по заслугам. Уясню-ка я тебе одну деталь: я здесь на каждого могу столько говна собрать, что полетят отсюда пачками. Но у самого-то руки не чистые, сам ведь понимаешь. Я ведь в кресле своём сижу лет пять от силы. А знаешь, как оказался в мэрии?

— Так же, как и предыдущий. Народ за тупых держите? Все это знают, не я один. Да вы и сами как будто не особо скрываетесь.

— Иногда я тоже так думал, да. Что народ всё просёк. Но не знает он ничего, поверь мне. И всё же мне поделиться с тобой хочется, чтобы разговор дальше пошёл более активнее. Чтобы ты не задавал лишних вопросов.

Мэр Панов потушил сигарету, оставив в пепельнице маленький, мятый оранжевый цилиндр.

— Видишь ли, пробиться через других кандидатов было трудновато. Пока я не познакомился с одним человеком, с которым меня связала сама судьба. Он пообещал мне место, а я взамен должен буду не прикасаться к его роду деятельности. Проще говоря, мы оказали друг другу незаменимые услуги. Я — мэр, он — мразь и подонок, каким и остался, но теперь был неприкасаемым. Одно только от меня условие одно было: гражданских в дела свои не впутывать. Как-никак, а репутацию держать нужно было. Через два года у нас с ним произошёл конфликт. Серьёзный конфликт. Он решил устроить ограбление, а меня предупредили только в конце его «мероприятия». В итоге: убили ментов, убили простых людей, и банда его тоже подохла. Кроме него самого. Я на такое не соглашался, сразу тебе говорю, а если бы знал, то мигам всю его лавочку прикрыл. Но... вышло так, как вышло.

Он чувствовал власть в руках этого человека. Власть, на которую даже не мог ответить, не то что выдвинуть какие-то обвинения. Мэр и сам знал, что Овчинников даже не подумает рассказать кому-то правду. Ведь, зная чужой грех, можно спрятать свой поглубже.

— Поставил он на уши всех, кого мог. Я в стороне не остался и сразу решил натравить на него ФСБ. Созвонился с капитаном, те начали поиск. Искали его целый год, но куда-то он потом исчез. Расследование всё равно не закрывали, но как-то подзабыли, да и я думал, что кто-то уже пришил его мне на милость. А теперь он объявился снова.

— Откуда известие?

— Говорили, что он забрал с собой семью, когда уезжал отсюда. У него была дочь, подросток. А позже выяснилось следующее: её труп нашли в одной из съёмный квартир, в нашем же городе. Мертва от передоза. Когда я услышал об этом, что именно его дочь померла... Чувствовал что-то неладное. С тех пор мне только и докладывали, что его засекли, что видели его людей и то, как в городе снова торгуют. Пришлось обзвонить весь наркоконтроль, но и те дали лишь пару наводок, а всё остальное — тщетно. Вышли на нескольких барыг, которые якобы работали на него, однако ни в чём не признавались. В общем... Я считаю, он вышел обратно не просто так, но мне по барабану на его цели. Мне найти его нужно. 

— Как его зовут? — спросил Иван.

— Геннадий Ловцов. Вор, убийца... Досье у него обширное. Как ты понимаешь, к тебе я заглянул не случайно. И про себя рассказал не просто так, сечёшь? Чтобы ты меня узнал получше и доверился, Ваня. 

Мэр наклонился.

— Хочу, чтобы ты его нашёл и принёс ко мне. Он нужен живой, Иван. Должен ответь за свой поступок. Только жалеть его закон не станет, понимаешь?..

Слуга народа. Тот, на кого надеялись люди. Какой мэр — такой и город. Ни о каком слове «народ» не было и речи. Личные цели всегда перевешивали нужды остальных, тех, кто страдает, пока другие восседают королями на троне. Таковы правила. Такова политика.

— Тогда я вставлю своё слово, — начал Овчинников. — Раз уж речь зашла о сделке, как я понимаю...

— Верно ты понимаешь, — добавил мэр.

— Вот и вы меня тоже поймите, я хочу честным стать. Но понимаю, что хуй из этой затеи только выйдет. Мне нужно знать, какова цена. И на что я иду осознанно. 

— Справишься — в долгу не останусь. Пойми и ты, Ваня, я к тебе пришёл, — именно к тебе, — чтобы только ты его для меня отловил. Мне другие не нужны, Ловцова должен искать тот, кто город наизусть знает, кто не управляет кучей народа, а кто умеет в одиночку решать и по-тихому. Выбор у меня тоже был не велик. Я не хочу, чтобы Ловцов портил мою карьеру, хочу кинуть его перед судьёй, как подобает, оторвать все его корни и покончить с этим говном. А мы с тобой останемся только в плюсе. Ты — мне, я — тебе.

— Значит, томить не буду. Услышите мои условия... И этот Ловцов перед вами на коленях стоять будет.

— Давай же, не томи, жду с нетерпением.

Овчинников отклонился на спинку стула, скрестил пальцы на груди и произнёс:

— Мне нужна новая квартира в приличном городе, где-нибудь за Подмосковьем, в приличном районе, работа в полиции с повышением до полковника, устроить дочь в хорошую школу, а после обеспечить высшим образованием и... — Иван придвинулся снова, дабы мэр не пропустил эти слова мимо ушей. — После этого я ни за что не выполню ни одной вашей просьбы. Только эта. Вашим мальчиком на побегушках я становиться не собираюсь. Ловцов. И точка.

Когда Овчинников закончил, мэр пустился в раздумья, решал, как же поступать с такими требованиями.

— Дорого ты себя оцениваешь. А знаешь... я бы мог и ничем не платить тебе. Ты же понимаешь...

— Понимаю, — сказал Иван. — Но вы так не поступите.

— Да, не поступлю. Ибо мы с тобой теперь в одних кандалах. Этого я и хотел, Ваня. Доверия. Ладно, Овчинников, скажи напоследок. А чем тебе здесь не живётся? — спросил мэр.

— Вы в окно давно смотрели? Здесь всё под снос. Нет, это не мой город. Он ваш, вот и наслаждайтесь им. Я от этой жизни устал, мне хочется дожить её спокойно.

— Понимаю тебя. Всё-таки тебе ещё год и сорок стукнет... Хорошо, Иван, я тебя услышал. Но мои требования ты тоже услышал. Живой нужен, понял? И желательно не тратить время впустую. Уж поверь мне, я этого человека знаю. Если он здесь и вправду что-то делает, то цель какую-то точно имеет. А, значит, когда её добьётся, не раздумывая свалит. Этого бы я не хотел допустить. Понял меня?

— Чётко и ясно.

Мэр протянул руку. Иван раздумывал долю секунды. Не знал, стоит ли идти на такое. Придётся передавать дело другому, а самому идти по неизведанной тропе. Стало страшно. Хотя бы потому, что, согласившись, он ставит под удар не только себя, но и семью. Однако это было его единственным шансом зажить по-новому, более не рассматривая эту грязную землю, не наступая в лужи, не быть в одном месте с этими мрачными людьми под свинцовыми облаками. Возраст не останавливался, идёт дальше. Пора и ему было двигаться вперёд.

Пожал в ответ. Мэр не отпускал его ладонь.

— Но... ты ведь понимаешь, что произойдёт, если...

Кто-то снова стучал, но не мог войти. Мэр спохватился. Встал и, застёгивая пиджак, велел Ивану впустить так яро норовившего ворваться внутрь, сделав вид, что ничего особенного в их диалоге не существовало. Овчинников повернул щеколду. Увидел Вячеслава.

— Вань, ты...

Мэр уже собирался покидать его кабинет. Не глядя на Хмелевского, сказал Ивану:

— Хорошей вам службы, господа. До свидания.

Овчинников кивнул. Вячеслав, понимая, что тот говорил с представителем городской власти, совсем забыл, зачем же сюда пришёл.

— Язык потерял, что ли? — спросил его Овчинников.

— Да... В смысле, нет. Дима ждёт, говорю. В морг пора, анализы проверить. Он уже всё приготовил.

— Хорошо. Иди пока. Я подойду к машине.

Иван вновь остался один. Бессмысленно теперь было даже продолжать расследование этого дела, когда ему только что вручили другое, более ответственное. Оставалось лишь не покидать своего образа и делать вид, что занят основной задачей. Иван уже решил, что передаст командование Хмелевскому, ибо тот просился за него изначально. Лучше бы принял его предложение сразу. Так бы избежал путаницы. Взял пачку сигарет со стола и отправился на проверку экспертизы.

*    *    *

День выдался странным, хоть и не был ещё закончен. Почему-то он думал лишь о сказанном мэром, но никак не о том, что в морге жутко холодно. Трупы только дополняли эту картину. Овчинников и не решился отказываться от данного ему предложения, ведь так он потеряет всякий шанс на повышение, на нормальную жизнь и старость. Иван и не заметил, как быстро пролетели его годы. Вот он в деревенском домике, с семьёй, мамой и папой. Отец уходил рано утром на службу, тогда таких, как он, ещё называли милиционерами. Его мама всякий раз, как отец покидал дом, говорила сыну, что тот служит лишь во благо. Что он хороший человек. Ребёнок верил. Слышал по всей деревне только обсуждения его отца. Опять кого-то поймал. Опять кому-то помог. Опять взятку осквернил. Возвращался домой с пустыми руками. Денег было немного, семье хотелось большего, чтобы нормально жить. Прошло некоторое время, юноша рос не по годам и всё чаще наблюдал за работой отца. И вот он сидел в своём кресле, играл в солдатиков, мама что-то готовила на плите. В дверь постучались. Встревожили. Константин Андреевич Овчинников сегодняшним днём погиб от нанесения тяжёлых травм неизвестными. Нам очень жаль.

Убили из-за того, что был слишком хорошим. Сколько бы мать не отговаривала сына, сколько бы она не твердила ему поступить на юриста, стать кем угодно, но ни в коем случае не идти в полицию, Иван её не послушал. Так и она умерла через пару лет, когда он закончил школу и готовился к армии. Деревню оставил в памяти, но помнил каждый день, проведённый там. Счастья было больше. Но горе больнее трогало сердце, за душу брало будто голыми руками.

Потряс головой и пропустил через себя дрожь. Холодно и безжизненно. Люди лежат в холодильниках. Мёртвые люди. В глазах то и дело стоял бело-голубой цвет, как будто тот проник в его зрение, не отпуская. Хмелевский уже давно стоял возле пары каталок около  мужчины в белом халате, судмедэксперта. Перед ними полотно, а под ним — два тела. Овчинников дошёл не сразу, что-то его заставляло делать свои шаги медленными, идти так, будто сильно приспичило. Задумался, а позже осознал, что никогда ему не нравилось глядеть на трупов. Но не их он сейчас боялся. Он просто не знал, как гладко преподнести новость своему товарищу. Что теперь эти покойники на его плечах. Обрадовать его не хотелось. Нужно лишь было грамотно избавить себя от его счастливого взгляда, не вызывая подозрений.

Иван встал на месте, смотрел на белую ткань. Дмитрий, в перчатках и халате, ждал, пока тот привыкнет к царившей здесь атмосфере. Овчинников не много за свою жизнь повидал мертвецов. Всё же воровать в городе любили, но убивали редко. Всё меняется быстро. Не успеешь заметить, как завтра и война начнётся.

— Много чего накопал? — спросил Овчинников.

— Достаточно, — заявил Дмитрий. — Ты нормально себя чувствуешь? Смотреть точно хочешь?

— Не хочу. Но надо. Показывай шустрей.

Дмитрий резким движением оттянул полотно в сторону. Голые тела лежали около друг друга. Мёртвая женщина, мёртвый мужчина. Их кожа давно загноилась, была проедена червями и сырой землёй, а оттенок потерял всякий окрас, превратившись в грязный, оголяя мышцы и даже кости.

— Я начну с женщины, — сказал судмедэксперт.

На её животе имелся порез, явно оставленный острым медицинским прибором. Женская талия стала тоньше высоты рёбер, не имея внутри органов. Смотреть по-прежнему приходилось. Иван заметил отсутствие пальца на её левой руке. Яма. Собаки. 

— Умерла под ночь, примерно в одиннадцать. День смерти точно назвать не могу, но относительно полгода назад. Смерть была хоть и быстрой, но очень... жестокой. Мы с моим товарищем вытащили из неё почти двадцать пуль, остальные пролетели сквозь неё наружу. Сама по себе была алкоголичкой, если судить по печени. По найденной одежде смею предположить, что работала в каком-то магазине.

— Наверное, в алкогольном. Там спирт для себя легко достать, — внёс своё слово Вячеслав.

Закончив с женщиной, Дмитрий перешёл к мужчине.

— Этот умер примерно в то же время, только немного позднее. Анализ крови не выдал каких-то явных признаков алкоголизма, но осмотр мочи показал заражение многих кровеносных сосудов. Скорее всего, принимал наркотики. Какие — сказать не получится, дозы брал маленькие, чтобы не попадаться. Но в общей сумме картина его организма скверная.

Дмитрий навёл пальцем на пулевые отверстия в теле трупа.

— Два выстрела в живот были произведены в одно время, они убили его не сразу. Последний выстрел — в голову — был контрольным.

Овчинников собрался  с мыслями.

— Что там по остальным уликам?

Дмитрий обратился к серебристому подносу позади себя и поставил его на столик. Овчинников смотрел на всё, что удалось отыскать на местах преступлений. Не хватало лишь одного вещественного доказательства.

— А бита где? С гвоздями?

— Ну, как видишь, здесь её нет, — ответил ему Дмитрий. — Гвозди тут, на подносе. Мне же не тащить её с собой. Всё с неё снял, не волнуйся. Могу начать как раз с неё, раз уж вспомнил.

Иван кивнул.

— Ну, что тут сказать?.. Времени прошло много.

— И ничего не осталось, да? — спросил уже Вячеслав.

— Типа того. Там кровь юношеская, ещё молодая. В том гараже мне принесли все виды органики. Я проверил каждый образец. Могу сделать вывод, что было там три человека, и все три истекали кровью. Огромный след — из этого гражданина, — ткнул в мужской труп Дмитрий, — также там была та же самая кровь, что есть на бейсбольной бите. Есть ещё третья, тоже лужа.

— Постой-постой... — Овчинников, пытаясь переварить услышанное, сконцентрировался на словах Дмитрия. — Три человека? Точно три?

— На самом деле, это сложно выяснить. Но кровь явно оставили три разных человека.

— Это что же там быть такое могло... — задумался Вячеслав, глянув куда-то под ноги. — Друг друга убивали?

— Возможно, — сказал Иван. — А по гильзам?

Судмедэксперт снова направил взгляд на поднос. Использованные гильзы были тщательно разложены по размерам.

— Калибр семь-шестьдесят два принадлежит автомату Калашникова, изъят из тела женщины, калибр девять на восемнадцать изъят из тела мужчины, принадлежит пистолету Макарова. И была ещё одна гильза. Калибр девять на девятнадцать. Из пистолета Ярыгина.

— Самого пистолета у нас нет, так ведь? — спросил Овчинников друга.

— Из гаража кто-то вынес всё, — отозвался Вячеслав. — Забыл только про кровь, гильзы и биту. Явно в спешке работал.

— Там вообще кто-то мог выжить? — задался вопросом Иван.

— Я думаю, что да, — ответил ему Дмитрий. — Ведь пули есть только в женщине и мужчине. А от пистолета Ярыгина нашлась всего лишь одна гильза. Возможно, кто-то из всех троих сумел выйти победителем. Но, вопрос в том, кто эти двое человек.

Овчинников решил, что всё же зря он ввязался в это. Его затрясло, холодом ударило прямо по голове.

— Трупы уже изучают подробнее, скоро дадут вам имена. К завтрашнему дню должны вручить тебе все материалы.

— Хорошая новость, — сказал Иван. — На этом всё?

Судмедэксперт не стал задерживать их в пещере мертвецов. Овчинников, не оборачиваясь, поскорее ушёл из этого места. В мозгах он прокручивал всё возможное, что могло произойти в том самом гараже. Разборка, перешедшая в стадию насилия. Бита с гвоздями натолкнула его на мысль, что один из трёх был без огнестрельного оружия. Значит, остальные могли их иметь. Скорее всего, человек с битой уже мёртв. Он сразу же вспомнил показания свидетелей. Кто-то из троих точно выжил. «...либо же слишком уставший, либо раненый...» Раненый. Пуля из Ярыгина могла оказаться в нём. Но это не давало никаких ответов. Получивший пулю однажды, долго среди людей не пробудет. Иван не знал, что ему делать, стоит ли подойти к подполковнику и объясниться, что всё-таки он не может взять это дело. Без причины. Без мотива. Его сочтут за странного, либо же за подозрительного. Овчинников ждал следующего дня.

*    *    *

Пальцами давил по клавиатуре ноутбука одной рукой, в другой держал чашку остывшего кофе. Включил свет в кабинете, чтобы разглядеть хотя бы что-то. За окном почти ничего не видно, всё съела тьма. Остались только фонари, которые даже не могут выжать из себя каплю энергии. Отвлёкся на часы. Было ещё рано даже думать о том, чтобы идти домой. Отчёт с показаний судмедэкспертизы был объёмным, настучал он за сегодняшний день столько, что руки попросту перестали его слушаться и сами заполняли белое пространство, лишь бы ускорить процесс. Иван его ускорять не хотел, нужно ведь было подождать позднего вечера, растянуть свою работу, чтобы не делать другую, а уже затем поставить точку. Вот только что-то не получалось. В голову всегда влезали совершенно иные мысли. Они замучили его.

Раздумья завели Ивана в угол, беспросветный и мрачный. Овчинников решил, что стоит собрать всё имеющееся воедино. Отстранившись от ноутбука, он достал чистый лист и приготовил ручку. Записал.

Убийство. Две жертвы. Яма на кладбище.

Гараж рядом.  ̶Тр̶и̶ ̶ч̶е̶л̶о̶в̶е̶к̶а̶ . Неизвестное количество подозреваемых. Найдена кровь троих человек. Все мужского пола.

Из оружия: ничего, кроме бейсбольной биты с гвоздями. Гильзы от трёх разных огнестрелов.

Захотел связать это, замотать в клубок. Подчеркнул слово «бита». Затем подумал. Биту могли забыть спрятать потому, что та укатилась за дверь гаража. Он сам её обнаружил именно там. Но многого этот предмет ему не даёт. Нет точных улик, прошло слишком много времени, всё будто бы испарилось.

Иван выстроил картину происшествия. Все трое были в гараже. Могла начаться потасовка, преступники устроили перестрелку. И всё вновь упиралось в ту самую биту. Записал снова.

Убитый раньше сидел, об этом говорят его татуировки. Бывший зэк, преступник. В кого попало не стреляют без дела. Мог запросто заслужить смерть.

И потом сам же принял свои слова за ложные. Смерть нельзя заслужить. Можно лишь на неё нарваться.

Труп мужика в яме был убит в гараже — факт. Женщину убили рядом с ямой — факт. Улики: первая — это кровь и три гильзы из пистолета Макарова. Столько же пулевых отверстий в теле у жертвы мужского пола. Второе — пустая гильза из Калаша лежала около могилы, женщину убивали именно патронами 7x62. Предположительно убита была на кладбище.

Остальные...

Затрясло. Овчинников понял, что, если бы не выжили оба из оставшихся подозреваемых, то было бы не два трупа, а гораздо больше. Ведь кто-то же закопал этих двух, кто-то специально упрятал некоторые из улик. И все же заметили лишь одного человека.

Свидетели видели одного из двух предполагаемых живых. Второй...

Рука ничего не писала. Он встрял на одном месте. В кабинет постучали. Иван посмотрел на свой листок. Положил обратно в тумбочку.

— Входите!

Вошёл Вячеслав. После своего появления он тут же бросил Ивану на стол бумаги, упрятанные в картонную обложку. Овчинников пригляделся. Досье.

— Следователи покопались и нарыли много чего интересного. Мне сказали сразу тебе передать.

Ивану хотелось рассказать ему о том, что это дело, всё же, переходит под руководство самому Хмелевскому. Оправданий для себя он ещё не нашёл, ведь говорить о своём внештатном задании начальству было бы глупо, да и другу ничего не хотелось разъяснять. Просто отдаёт. Хочет посмотреть, как товарищ с этим справится. Чем не оправдание?

— Ты... смотреть-то будешь? Здесь много чего.

— Слав. У меня к тебе есть... В общем.

Замолчал. Глаза направились вниз, заприметили имя. Оно принадлежало мёртвому. Овчинников нагнулся к бумагам. Взял их в руки. Вячеслав через какое-то время смутился.

— Мысль потерял, что ли? — спросил он.

— Погоди.

Овчинников начал изучать документы.

Григорий Леонидович Морозов, 1988 года рождения.
Имел несколько приводов в полицию в 2004 и в 2006 годах. Был задержан сотрудниками правоохранительных органов под подозрением в использовании и продаже наркотических веществ, отбывал срок по статье 228.1, был освобождён по УДО за «хорошее поведение».
В 2016 году был замечен при ограблении банка вместе с остальными криминальными лицами, большая часть которых погибла при задержании. За Григорием Морозовым велась слежка, через год был найден его сообщник по имени Сергей Александрович Волийцев. Задержан, проведён допрос. Сергей ни в чём не сознался, улик против него также было немного. Отпущен за неимением веских доказательств.

Особые приметы Григория Морозова: кривой нос, хулиганская кепка, использует в речи немецкие выражения, татуировки по всему телу.

Обновлено: в 2017 году был обнаружен застреленным и закопанным в могиле на городском кладбище.

Факты: предположительно был связан со многими преступными деятелями, имена всех неизвестны. Одним из них является Геннадий Прохорович Ловцов, также находящийся в розыске сотрудниками Федеральной Службы Безопасности и полиции.

Место жительства: неизвестно.

Овчинников сглотнул. Внимательно присмотрелся к словам. Его отвлёк Вячеслав.

— Что-то важное нашёл?

— Да тут всё важно, — проговорил Иван.

— Ты мне что-то сказать собирался, вроде бы...

Он подумал. Не отрываясь от прочтения листа, произнёс:

— Ничего. Забудь.

Хмелевский, решив, что после этих слов ему здесь больше делать нечего, развернулся к двери. Иван остановил его.

— Вчера я рылся в архиве, — начал он. — Искал документы об одной личности.

— Что за человек?

— Ловцов Геннадий. И в чужом досье о нём сказано больше, чем у нас в отделе. Я понять одного не могу... У нас крыс давно травили?

Вячеслав ничего не говорил в ответ. Он словно замер на месте со вбитыми гвоздями в ступни. Как неподвижная статуя, Вячеслав пытался отмереть, заговорить, дать ответ. Не получилось.

— Мне просто кажется, что какая-то блядь скрыла о нём все детали. Потому что он, если ты не знал, в розыске, но ни одной улики или дела по нему заведённого я не нашёл. Хотя эта сволочь «работала» в этом городе. И убивала тоже здесь. Что думаешь?

— Возможно, ты и прав. Но... Какая тут связь? Странно это.

— Ничего странного тут нет. Ловцов кому-то заплатил — от него в участке и следа не осталось.

— Этот Ловцов как-то замешан в расследовании?

— Да, — сказал Овчинников. И понял свой следующий шаг. — Тут есть ещё одно имя: Сергей Волийцев. Был другом убитого. И я думаю, он мог присутствовать в гараже в ночь смерти Морозова.

— Что ему там делать? — спросил Вячеслав, усевшись на стуле.

— Если друг, значит, мог защищать. Очевидно, раз уж он не сдал его при допросе, то их явно что-то объединяет. Мне нужно узнать про Волийцева всё, что у нас имеется. Если ещё имеется. Окажешь услугу?

По одному лишь выражению лица Вячеслава Иван понял, что тот не был в восторге от его  просьбы. Но это была не просьба, а приказ. И выполнять его следовало ежесекундно.

Через некоторое время поисков Хмелевский, собрав всё необходимое, тащил документы на стол к Овчинникову. Когда он вернулся, то заметил его изучающим оставшиеся детали следствия. Иван зачитал вслух при появлении Хмелевского:

— Работала в круглосуточном магазине без названия, в народе место прозвали «Стеклянной». Ирина Коробкина никогда не была связана с преступной деятельностью, приводов в полицию также не имела. Чиста как стёклышко, — добавил от себя Иван. — Но всё равно легла вместе с подонком в одной яме. У меня даже предположений нет, за что с ней могли так безжалостно поступить. Из-за любви? Мести?

— Думаешь, у неё была связь с Морозовым?

Овчиннков задумался. После выдал ответ.

— Точно не знаю, я пока мало в чём уверен. Однако, если прикинуть, то Морозов мог вступиться за свою «возлюбленную», причину сложно выдумать, но в досье не говорится об их отношениях ничего. Здесь сказано чёрным по белому, что приводов не имела. Иначе к ней бы давно явились наши, задавали бы много вопросов, собрали бы что нужно. Но ни того ни другого нет. Следовательно...

— Держи.

Ещё одна папка. Иван принялся за новые бумаги. Как только вытащил из файла запись, пробежался по ней глазами, вчитываясь в самое важное.

Сергей Александрович Волийцев, 1993 года рождения.
Имел четыре привода в полицию за хулиганство, отсидел пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. Проходил лечение в психиатрии, нарушенная система координации. По данным родителей — матери, — не имеет отца, мать отдала Сергея в детский дом из-за нехватки денег на его содержание. Сергей несколько раз был замечен в общении с Григорием Морозовым, одним из розыскиваемых преступников. По некоторым сведениям является ему товарищем. Задержан по подозрению в сообществе с преступником, позже был оправдан и отпущен на свободу.

Особые приметы Сергея Волийцева: рыжие волосы, резкие движения головой, громкий голос.

Факты: ничего не найдено.

Место жительства: городской посёлок, улица Глухая, дом 164.

— Это мне и нужно, — сказал громко Овчинников, ткнув пальцем в адрес. — Я поехал.

— Что? Куда?

— К дому Волийцева. Если не найду его там, то хотя бы потом запрошу разрешение на обыск.

— Для начала предупреди подполковника.

— Некогда. Чем раньше туда приеду, тем продуктивнее кончится день. Предупреди его от меня и скажи, что рапорт напишу по завершению осмотра дома подозреваемого. Не робей, всё гладко будет.

Он снял куртку с крючка и, накидывая её на тело, ринулся бегом к машине. Хмелевский посмотрел на Ивана с презрением. Он собрал с его стола документы и направился в архив. Капитан уже заводил двигатель. Овчинников сунул сигарету в губы, услышал резкий звук мотора и резко надавил на педаль. Он поехал вперёд.