Монтаж памяти

«Пусть все катятся к чертям собачьим. Не поеду в Лондон. Отказался сегодня. Не хочу без тебя. Мы поедем с тобой в Питер. Ты просто создана для него. Я знаю столько мест. Там есть милая квартирка на первом этаже с окнами, выходящими на внутренний дворик. Она маленькая, но тебе понравится: стены из кирпичной кладки, сводчатый потолок и старинный паркет. Ты знаешь, что я увлекаюсь антикварной мебелью? Там кажется, что время замерло - хозяева сохранили стулья, стол и зеркала ещё дореволюционных лет.

Ничего с собой не бери, умоляю. Я не хочу ни одной вещи из твоего прошлого. Мы купим всё новое в лофте «Особняк». Там полно винтажных вещичек, всё, как ты любишь.

Уже вижу, как мы гуляем по Петроградке, согреваясь какао. Я буду воровать сладкий миндаль со специями из твоего кулька. Ты ведь и в Эрмитаже не была, и в Петергофе. Будем сонные возвращаться в квартиру среди ночных огней Невского проспекта.

Только скажи «да». Прошу тебя, девочка моя».

1860 год

На следующий день не могла дождаться встречи с
не-Майклом, другого имени взамен он не назвал. Он заронил надежду на спасение. Я была не одна.

В саду в условленном месте мужчины не было. Подумала, что задерживается. Но зато заметила любопытную картину: возле калитки сада стояла Дейдра и, по всей видимости, заигрывала со смотрителем, или он с ней. Белка по-прежнему занимала место погонщика на плече красавчика. Он срезал ножницами целых пять красно-белых роз с куста. Молочно-белые лепестки будто кто-то окропил кровью - так выглядел этот сорт цветов с темно-алыми прожилками. Смотритель протянул букет Дейдре, и та порозовела, спрятала за ним лицо, делая вид, что нюхает цветы. Парень вернулся в свою башню. Я помахала ночной сиделке, а затем подошла поближе.

- Уау, у кого-то служебный роман, я смотрю. Интересничали тут потихоньку? - решила подколоть и без того смущенную девушку.

- Что Вы, что Вы, мисс. Совсем нет!

- Дейдра, да я же вижу, что ты ему нравишься. А он, он тебе симпатичен? – я шаловливо поиграла бровями.

- Бенни очень славный. Я приносила ему фасоль в томатном соусе. Он ведь живет прямо здесь, в этой башне. Подумала, что ему хочется чего-то домашнего иногда. Вот...

- Значит, славный, говоришь? – в голове зрел план.

- Да, он всегда улыбается. А ещё любит животных. Кого найдет попавшегося в капкан, выхаживает. Вот и белочка у него совсем ручная. Бенни и мясо потому не ест. Жалко ему животных.

- Слушай, а, может, ему и людей жалко, а? Ты можешь с ним поговорить, вдруг удастся убедить выпустить меня отсюда.

- Мисс, нет, пожалуйста, и не просите даже. Нельзя пользоваться его добротой, ведь работы лишится. Он заикается, не так-то просто ему с людьми сходиться с таким изъяном. Я даже не знаю, есть ли ему, где жить. Не по-людски это толкать его на преступление. Да и идти тут некуда. Кругом леса, да домишки служителей сумасшедшего дома. Помрёте с голоду, если сбежите.

- Ну а с доктором Смолем-то ты можешь поговорить? Ты же убедилась, что я совершенно нормальная. Это ошибка. Думаю, всё из-за дурацкого наследства. Может быть, доктор хотя бы поговорит со мной и поймёт, что мне здесь не место?

Она смотрела на меня с сомнением и нерешительностью.

- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Дейдра, - я взяла её за обе руки. - Если я окажусь на свободе, всё, что хочешь, проси. Я в долгу не останусь.

- Ладно. Я подумаю, но ничего не обещаю. Говорила же я Вам, что он странный. Боюсь я его.

Мы распрощались. Когда повернулась, чтобы идти в сторону скамьи, увидела в арочном окне на втором этаже мужчину. Разглядеть не успела, он тут же задернул занавеску.

- Сколько можно Вас ждать? – не-Майкл был рассержен моим опозданием.

- Простите. Я встретила ночную сиделку Дейдру. Хотела попросить её о встрече с доктором.

- Не лучшая идея.

- Это ещё почему?

- Не высовывайтесь, целее будете.

- Вы тоже слышали эти визги и вои по ночам?

- Не пойму, о чём Вы. Ничего такого в мужском доме не слышал.

- А зубы кому-то из Ваших соседей по комнате вырывали?

- Что за бред? Думаю, Вы от страха себя накрутили.

- Дейдра мне рассказала, что доктор Смоль считает причиной сумасшествия гниль в теле. Плохие зубы, гной в кишках. А пиявки? Вам ставили пиявок?

Пока мы говорили, меня не покидало неприятное чувство, что за мной следят. Нет-нет поглядывала на то окно, за которым несколько минут назад заметила силуэт мужчины.

- Нет. К кровати привязывали первые два дня, крутящееся кресло, ледяные ванны. Тошнотворное и слабительное. Скоро костями греметь буду при ходьбе. Но мы ведь здесь не трепаться и слезы лить собрались, правда?

- Да, - виновато сказала я.

- План такой. Есть Lunatic's Friend Society. Сестра сразу написала их главному, сэру Персевалю. Он согласился взяться за дело. Сам побывал в Вашей шкуре. Но процесс может тянуться годами, понимаете? Вас отпустят отсюда не иначе, как по заключению комиссаров по невменяемости. Никто другой не сможет отменить диагноз, поставленный двумя врачами. Заставить шевелиться их жирные задницы поможет сестра, если мы что-то здесь накопаем для её статьи. Но лично я пока ничего вопиющего не заметил, кроме скребущихся по ночам крыс. Я подписался под этим всем не больше, чем на десять дней. Сегодня уже пятый. Потом меня вытащит отсюда руководство «Таймс», ведь мои-то медицинские заключения липовые, в отличие от Ваших. Таков был уговор. И увы, узнав о подсадном пациенте, доктор взбесится.

- И что же мне остается? Провоцировать доктора на жестокое обращение с собой, чтобы Вашей сестре дать материал? Неужели нужно ждать, пока меня лишат зубов или закопают в саду?

- Нужны свидетели или пострадавшие. Ваша Дейдра готова рассказать что-то из того, чем поделилась с Вами, моей сестре? Написать письмо?

- На самом деле... э-э-э... она знает это только со слов пациенток. Но одна из них вроде недавно пропала из комнаты и так и не вернулась.

- Элайза, так вроде или точно?

- Я поспрашиваю соседок и ещё раз поговорю с Дейдрой. Вдруг та девушка уже вернулась.

- On hands!

Так, он сказал «on hands»? Но ведь никто так не говорит. «По рукам» - это «it's a deal». Какой-то он подозрительный. И этот акцент.

- До свидания, мистер...?

- Кинг. Моя фамилия - Кинг. До завтра, Элайза.

2013 год

Артем валялся с жутким похмельем. Он проспал репетицию. На часах было без четверти два. Будильник не слышал. Сонный актер ломал голову, куда дел телефон. Был уверен, что ставил его на зарядку вчера ночью. Перевернул весь дом. Нигде. Сдался.

Потрескавшиеся губы и пересохшее горло посылали телеграмму «SOS» в разжиженный алкоголем мозг. Он налил грузинской минеральной водички и потянулся за льдом в морозилку. А вот и телефон нашёлся на пакете замороженного шпината вместе с десятью пропущенными звонками от режиссёра и одним сообщением от Митрошиной.

Боже, неужели она опять хочет приехать в выходные?

Сегодня вечером спектакль по пьесе Розова «В день свадьбы». Артем там играет не главную роль. Но он бы и не желал играть заику-Мишку, мямлю, который весь первый акт ходит, как Пьеро, притом почти без слов. Слабовольная тряпка. Актеру достался куда более интересный герой. Василий - первый парень на селе, любвеобильный, харизматичный и с юмором. А какой колоритный язык у него, Даль и Ушаков под столом валялись бы от смеха, записывая новые словечки для своих словарей.

В театре за полтора часа до спектакля художественный руководитель рвал и метал. Почти отчаялся и готов был вырезать целую сцену. Ольга Одинцова психанула. Она актриса-травести. Такие играют детей и подростков в театре, причем почти до самой старости. Небольшого роста, худенькие, плоскогрудые, с высоким голоском. А с учетом конкурсного отбора абитуриенток такие актрисы стали редким ископаемым. Приемной комиссии в театралке всё подавай высоких, да пышногрудых.

Ольга Одинцова после окончания учебы год играла детей, а теперь взъерепенилась и захотела роль femme fatale. Думала получить своё с помощью шантажа перед самым спектаклем. Но худрук толстокожий, как бегемот. Выгнал её, и дело с концом. Ну, кто же знал, что вторая актриса на замене, именно сегодня попадет в аварию, столкнувшись со скорой помощью, и всё закончится переломом лицевых костей.

Артём сидел спокойный, как мраморная скульптура Менандра, развалившегося в кресле. Он мечтал только о том, чтобы орущий толстопуз включил беззвучный режим или исчез, как кролик в шляпе фокусника.

После операции Ася пришла худющей, как из Освенцима, уменьшилась в размерах. В платьице василькового цвета с отложным воротничком, рукавами-воланчиками и юбкой-солнцем до колена. На ногах белые ажурные носочки с рюшами и коричневые туфли с ремешком на невинном детском каблучке. Весь этот ребяческий образ дополнял ободок с бантиком на голове.

«Евпатий коловратий! Какая-то Алиса в Стране чудес, - подумал Артем, зная, что настоящая Кэролловская героиня была брюнеткой, а не блондинкой, как её показал Дисней и Тим Бёртон. – Ёпрст, кто вообще так одевается на работу? Сколько ей лет?»

Нет, кому-то пришла пора «увеличиться». Сегодня же. А уж Артём знает «микстуру», чтобы этой чудачке вырасти в собственных глазах.

«То сверху вниз на тебя любуюсь, то наоборот», - актер по-чеширски усмехнулся своим ассоциациям, вызванными словами Безумного Шляпника. Нет, в каких-то вещах он был неисправим.

1860 год

Ночью в галерее вновь послышались шаги, привычное звяканье ключей. Я очень надеялась увидеть Дейдру, когда отворилась дверь. Не терпелось узнать, договорилась ли она о встрече с доктором Смолем.

Но вместо этого в полной темноте мы услышали, как на пол упало что-то грузное, с хрустом. Затем дверь захлопнулась. Шаги неторопливо удалялись.

Я поднялась на ноги, ведь с этой недели в общей спальне меня уже не привязывали к кровати. Когда я говорю о полной темноте, то не преувеличиваю. Так оно и было, ведь окна были заколочены и дверь закрыта. На ощупь я двинулась к выходу, касаясь соломенных матрасов своих соседок по комнате, пока не споткнулась обо что-то на полу.

Опустилась на корточки. Одного касания руки было достаточно, чтобы сердце пустилось вскачь от первобытного страха.

Я нащупала ладонью чье-то холодное лицо, нос, брови. По ощущениям, губы были прикрыты какой-то грубой материей. Неужели это та самая пропавшая пациентка, Берти?

Мне потребовалось ещё пару минут, чтобы просто пошевелиться.

Почему она такая холодная? А вдруг уже мертва? Но зачем бы её вернули тогда обратно в комнату?

Я разодрала кожу на своих больших пальцах, бессознательно дергая заусенцы. Чувствовала, как от этого кровь перепачкала большой и указательный пальцы. Всё никак не решалась протянуть руку к сонной артерии на лежащем теле, чтобы прощупать пульс.

Что если она жива, и ей нужна помощь? Вдруг у неё переохлаждение после ночей, проведённых в лесу, где её нашли? На каменном полу она подхватит пневмонию.

Нащупала шею, пока не передумала. Ничего. Ни единого слабого колыхания. Передо мной лежал мертвец.

Я начала истерически кричать, подползла к двери и стала звать Дейдру каким-то не своим от ужаса голосом. Колотила, что было сил, в металлическую дверь, пытаясь привлечь внимание ночной сиделки или хотя бы кого-то. Костяшки болели, но я не могла остановиться.

Девушки в комнате от страха подняли вой. Он был жутким, нечеловеческим, задыхающимся, дрожащим, всё больше возрастающим по громкости. И от этого становилось ещё хуже. Будто адские существа вырвались наружу из огненного озера.

Но никто так и не пришёл в ту ночь.

2013 год

- Шеф, посмотри вон на ту «школьницу», - Артём изобразил в воздухе кавычки, - в голубом платьице. Чем тебе не Нелли, а?

- Артём, что ты опять удумал. Тебе-то что с этого? Грохну этот эпизод к чертовой матери и всё.

- Да ладно тебе. Не то уже будет. Сам же знаешь. Там слов-то. Выучит за полчаса. Заодно и порадуем девчонку. У них зарплата копеечная, только на хлеб с молоком. Давай. Ну, не понравится, сделаешь по-своему.

- Ай, черт с тобой. Иди уже. Дай слова ей.

Артём чувствовал себя, словно фея-крестная, объясняя Асе её роль:

- Смотри, Нелли – вредная, избалованная и острая на язык девчонка. Ей всего десять, а она мнит себя шибко умной и взрослой. Манипулятор ещё тот. Отцом крутит-вертит похлеще собственной матери. Ну, вредности тебе не занимать, осталось изобразить школьницу. Давай, прочти. Я послушаю.

***

Михаил. И с Прохоровой у тебя история была.
Василий. И с Прохоровой.
Михаил. И с Мигуновой.
Василий. И с Мигуновой. Да ты не считай, собьешься.
Михаил. И всех любил?
Василий. Всех, клянусь. Я, видать, родился таким. Иду по улице, ни одной более менее сносной пропустить не могу. Сотворил же Бог такое разнообразие! Ты, поди, идешь, девчонок-то и не замечаешь, а посмотри, как они сами в глаза хотят бросаться! Одна платье такое наденет, всю талию подчеркнет, другая волосы от ушей вверх так зачешет, что самое ее симпатичное местечко вот тут, около уха, так и высвечивает. Третья кофточку наденет такую рентгеновскую - глазам больно. Ты думаешь, она этот газ-шифон для вентиляции носит? Четвертая туфельками так к тебе в душу и заползает...

Василий. Чем же я виноват, что она где-то прячется! Скажи, ты Нюрку по-настоящему любишь?
Михаил. По-настоящему.
Василий. Выворачивает тебя?
Михаил. Что значит - выворачивает?
Василий. Ну, душу всю, значит, наизнанку рвет?
Михаил. Любовь-то,  думаешь,   перепой,   чтобы наизнанку рвало?

Ася стояла за кулисами, слушая диалог Артёма и Димы Столярова, и дожидалась своего выхода на сцену. Разве могла она догадаться сегодня утром, что уже вечером сбудется её мечта. Целый месяц она боролась в больнице со смертью и нокаутировала эту старую каргу. Девушка ни капли не боялась своего дебюта. Люди, интриги, игра и притворство были её родной стихией с самой школы. Многоликая, ловкая, дерзкая, с врожденным внутренним чутьем, как у волчицы.