Глава VIII
1860 год
Я терпела из последних сил неприятные ощущения от переполненного мочевого пузыря. Было непонятно, почему моё тело постоянно в заложниках ситуаций, почему я не распоряжаюсь им, как другие люди. Кошмар держал в тесных объятьях мои мысли, словно идёшь по темному парку, а сзади чувствуешь приближающиеся шаги.
Задвижка на двери вновь заскрежетала, но на этот раз она впустила человека. Лицо старой сухой женщины вначале заставило меня зажмурить глаза: её рот, мокрый от слюны, был перекошен в правую сторону и приоткрыт, левый глаз с сильно опущенным нижним веком, воспалённый, с вытекающей слезой, а над ним хмурая бровь – полная противоположность правой стороне, где бровь была изогнута, как слегка съехавшая крыша дома. Через зализанные и стянутые в тугую причёску редеющие волосы виднелись очертания угловатого черепа. При ходьбе старуха шаркала одной ногой.
В руке у неё был поднос с металлической миской и кружкой. Женщина без единого слова освободила мою голову от кожаного ремешка, который её удерживал. Затем подложила подушку под спину и начала поить меня отвратительным остывшим чаем из кружки с ощутимым грязным налетом и запахом замызганных кухонных тряпок. Она делала всё механически, наверное, повторяя ежедневный ритуал.
- Я хочу в туалет.
- Горшок по расписанию, - сказала старуха. Шипилявые слова давались ей с трудом, сдобренные брызгами слюны.
- Кто я? – мне уже было всё равно, как нелепо прозвучал мой вопрос. Нужно понять, в какую игру меня занесло, определить сходу правила.
Старуха ответила будто кому-то постороннему, а не мне:
- Хм, а они ещё сомневались. Она lunatic, as sure as ever you were born.*
Значит, больница для лунатиков. Но разве бродилки во сне кому-то вредят.
Собеседница пыталась засунуть мне в рот ложку с мелконарезанным мясом, отдающим гнилым душком. На пациентах явно кто-то экономил и наживался. Я стиснула зубы. Руки и ноги по-прежнему были стянуты ремнями.
- Ты мне тут характер не показывай. Буйных не жалуем. Доктор знает, что делает. Золотой человек, но слишком добрый. Придумал же, лечение отдыхом, - женщина фыркнула. - Неделю лежи, ничего не делай, потом неделю гуляй себе в саду, наслаждайся. В Бедламе так с истеричками не церемонятся. Уж я-то знаю.
- Но я не болею. Это какой-то заговор.
- Ты врач? Два доктора подписали бумагу. Ешь! Всё равно накормим. Есть можно ртом, а можно и носом. Устроить?
- Почему Вы хамите? Где моя одежда? Мне холодно. Хочу в туалет, - я начала пытаться вырваться, ведь старуха на вид едва ли была сильнее меня.
Она поставила поднос на каменный пол, схватила меня за голову и крепко сжала своими костлявыми руками. Её голова тряслась от злости.
- Будешь плавать в вони, если я того пожелаю.
- Я пожалуюсь доктору.
- Кто-то поверит чокнутой? Доктор за естественный процесс выздоровления, без всякой там модной нынче болтовни. Ты его вряд ли увидишь, а скоро всё забудешь. Обещаю. Завтрак окончен. Будешь умолять об этой миске.
Её морщинистая грубая рука с потрескавшимися пальцами потянулась в карман передника, откуда появились облезшие ножницы.
Что она собирается ими делать?
Всё моё тело напряглось, как резинка рогатки, оттянутая до предела. Хотелось верить, что в опасных ситуациях мы становимся всемогущими и в силах защитить себя. Но нет, как бы я не дергала руками и ногами, толстые ремни не поддавались.
Ножницы в трясущихся руках приближались к моему лицу.
Я пронзительно закричала. Никого мой шум не волновал.
На простынь начали падать пучки жестоко и криво остриженных черных волос.
Позже мне стало ясно – о нормальных водных процедурах здесь можно было только мечтать, а некоторые пациентки страдали навязчивой идеей о самоубийстве настолько сильно, что могли задушиться своими длинными косами.
Старуха крикнула за дверь:
- Томми, мы готовы.
В проеме появился громила с большущими, почти чёрными глазами и мешками под ними. Под его конвоем я прошагала по галерее. Шёл он спокойно, но твёрдо.
С левой стороны тянулись металлические двери, похожие на мою, а справа – большие зарешеченные арочные окна. Через пятьдесят шагов (я считала в уме, чтобы успокоиться) мы свернули и оказались у круговой лестницы, которая вела на два этажа вниз.
В подвале с малюсенькими щелками в стене, скудно пропускающими свет, пахло сыростью и какой-то гнилостью. Здесь стояли две женщины, которых одну за другой обливали из какого-то шланга с сумасшедшим напором. После садистского купания голые пациентки тряслись и стучали зубами, пока здоровая баба в сером платье и застиранном грязно-белом фартуке обтирала их общим для всех полотенцем. На голову вытряхнули миску непонятного вонючего белого порошка, который покрыл их обнаженную кожу.
Следом с меня содрали дешевую длинную рубаху и отправили под струю ледяной воды, словно какое-то стадное животное, которое недостойно уважения, человеческого отношения и тёплой воды. Никакого мыла. Никаких личных предметов гигиены. И всё на глазах громилы, который бесстыдно разглядывал каждый сантиметр обнаженного тела и усатого мужика, заправляющего шлангом.
Я ещё не оправилась от ледяного душа, как в соседнем помещении меня, всё ещё голую и замёрзшую, пристегнули к кушетке, а из ведра достали жирного темно-коричневого в крапину червя, который жадно присосался к моей коже почти у самого лобка. Да тут был целый пир кровососов – вскоре пять пиявок сокращали свои мерзкие тельца и разбухали прямо на глазах. От гадкой картины у меня резко закружилась голова и утренний чай вырвался из желудка наружу. Мне вдруг стало страшно от того, какой властью обладали эти люди надо мной. А вдруг они замешкают, отвлекутся, и прожорливые твари высосут всю мою кровь.
- Пожалуйста, уберите их. Я боюсь, - сама себя не узнавая, я скулила дрожащей челюстью и заикающимся голосом.
Громила и старуха, подхватив меня под локти, поволокли в следующее помещение. С потолка свисали четыре прочные веревки, которые крепились к деревянному стулу с пятью кожаными ремнями.
Мужчина затолкал мое озябшее и трясущееся тело на стул, пристегнул. А другой здоровяк, по виду настоящий Титан, крутил колесо за деревянную рукоять, от этого мой стул начал вращаться. Сначала медленно. Но с каждым оборотом скорость увеличивалась, перед глазами всё мелькало. Бесполезно было пытаться сосредоточить взгляд. Это во много раз хуже детской игры, когда, взявшись за руки, подруги раскручиваются, пока не теряют ориентир в пространстве, шатаются и хохочут.
Вначале все мышцы до боли напряглись, сопротивляясь, словно в боевой стойке, потом я закрыла глаза и дурниной кричала до осипшего голоса, пока уже не могла издать ни одного слышного звука.
Полились слёзы бессилия. Тошнило, но желудок был пуст. Я надеялась, что этот чертов санитар устанет крутить колесо, но тот явно был каким-то сверхчеловеком на своей работе, к тому же совершенно бесчувственным.
Судороги. Я, как наяву, слышала у самого своего уха взволнованный голос пастора Майкла, который повторял одно и то же слово: «Чернушка! Чернушка!»
Что это было? Слуховые галлюцинации? Или поиск спасителя? Как мне хотелось вновь оказаться рядом с ним или хотя бы в имении «Колыбель магнолий».
В какой-то момент тело сдалось. Совсем. Я перестала чувствовать руки и ноги.
Не помню, как оказалась опять в кровати в своей ярко-желтой келье. Я готова была не открывать рта, затаиться и ничего не просить, лишь бы меня оставили в покое. Видимо, на это и было рассчитано лечение – сломать человека, лишить всякой воли.
Никто не собирался отвечать на мои вопросы и считаться с мнением, и я до сих пор не знала, в каком городе, как меня зовут и какой год на дворе. Догадки лишь сводили с ума: может быть, я всё ещё Элайза Гаскелл, которую брат сдал в дурдом, или перевоплотилась в сумасшедшую, как уже ранее пережила переселение души. Но самым страшным для меня была вероятность того, что я могу и в самом деле быть психопаткой, которая придумывает всякие небылицы и утомила всех окружающих до такой степени, что они и слушать больше не хотят меня.
Ходить в туалет и есть положено только утром и вечером в отведенные часы.
Ночной кошмар снова повторился. Грохот металлической двери в темноте по соседству. Женский визг. Шаги. Какое-то шарканье и волочение по полу галереи нашего этажа. Удаляющийся всё дальше звук плача и мольбы. Опять скрип, лязг где-то внизу.
Боже, что живодерские процедуры проходят и днём, и ночью. Крик был таким отчаянным, словно последний, предсмертный звук.
Задвижка окна на моей двери вновь отворилась, как и прошлой ночью. Светящееся изнутри лицо. Оно оскалилось при виде меня, а затем провернулся ключ в замочной скважине.
Я завизжала.
Теперь моя очередь?
- Нет, нет! Пожалуйста.
Рука плотно закрыла мой рот, а светящаяся пасть быстро приблизилась к лицу.
2014 год (за месяц до решающего признания)
Михаил
- Эти разговоры разве чем-то помогают? - в очередной раз скептично интересовался Михаил.
- Миша, мы уже обсуждали это. Не будем терять время.
Продолжайте. Прошу Вас.
Мужчина вздохнул и продолжил, разглядывая собственные руки или неизменный серый фон за окном, всё также неловко избегая смотреть в глаза Татьяне:
- Я заехал за ней в субботу после обеда. Она не знала о поездке в лес и вышла в длинных, до самого колена, черных замшевых сапогах и черных джинсах. Но она была бы не она, если бы не надела какую-то ретро-деталь. На улице стояла осень, с теплыми днями, но морозными ночами. Поэтому в машину ко мне села настоящая Красная шапочка – в алом кейпе с капюшоном, который она сама сшила. Название такого то ли плаща, то ли пальто, то ли накидки узнал от самой владелицы этой вещицы. Уже тогда мелькнувшая мысль упрекнула, что я, как серый волк, замышляю что-то недоброе и коварное.
2012 год
Артём очень любил персики. В начале лета стоило только появиться на рынке привозным фруктам из Ташкента, его плетеная ваза в гримерной благоухала ненавязчивой сочной сладостью.
Кто-то любит откусывать от целого плода, а кто-то из предосторожности заглядывает вначале внутрь, разломив его пополам. Актер был из второй группы, причем по привычке ещё и нюхал, вертел, будто взвешивал, каждый предмет. Это пережиток студенческого прошлого, когда им в театралке нужно было запоминать ощущения, которые возникают при каком-то действии, измерять силу, чтобы имитировать действия без видимого предмета: правдоподобно есть воображаемой ложкой, откусывать от невидимого яблока, печатать на несуществующей печатной машинке.
В этот момент в гримерной появилась костюмерша. Конфронтация между ними мутировала в холодное молчание. Хотя Артём уже не злился на девушку, а она, кажется, вовсе не придавала значения существованию актера. У остальных ребят брюнетка имела явный успех. Её появление приносило какой-то праздник и всеобщее оживление, словно новогодний салют или шипучка на детском дне рождения. Всем мужчинами нужен визуальный стимул, объект для состязаний. Так веселее. А она молодая, красивая и, к тому же, крепкий орешек.
Артём молча протянул девушке половинку персика, словно поднял белый флаг. Было рано. В комнате они оказались наедине.
Костюмерша не отказалась от фрукта, но почему-то ощутила себя так, будто принимает запретный плод с дерева познания добра и зла от древнего змея. Она не могла объяснить своих ощущений, предчувствий и волнений, но часто они оказывались оправданными. Когда девушка настаивала на чем-то, опираясь только на собственное чутье, некоторых близких такой аргумент раздражал. Всё, что она могла ответить: «Я так чувствую».
Что за гадость задумал на этот раз Артём?
Пауза вопрошала быть заполненной словами. Артём отвернулся и начал смотреть в окно, пока брюнетка раскладывала костюмы, которые она принесла из цеха для предстоящего спектакля.
- Ты знаешь, есть такая популярная пословица в Италии: «E tuto fumo e niente arroso»... - актёр уже готов был озвучить её значение, но брюнетка его опередила, сорвав патетическое выступление умудренного жизнью мужчины:
- Да. «Дыма много, а ничего не поджарилось».
Эта черта в ней до чертиков бесила его, но в то же время восхищала, хотя признать очевидный факт он не был готов. Нечасто встречаются по-настоящему начитанные и развитые женщины, которые к тому же не стелятся перед красивым и успешным мужчиной. Он уже видел тогда, месяц назад, за кулисами, что она способна на яркие эмоции, и стал втайне подозревать, что его циничное вначале поведение было продиктовано потаенной жаждой этой бури, всплеска и даже подчинения себе фонтанирующей энергии, силы, дерзости.
- Хо-ро-шо... раз у тебя всегда при себе скорострельное оружие, тогда скажи, что я имел ввиду?
- Что Вы, Артём Валерьевич, un fanfaron de vice? – девушка чуть слышно хихикнула.
- Пошла сразу с козырей, да? Только ты можешь элегантно оскорбить. Дай-ка мне фору, пару минут, чтобы вопросить всезнающего Гугла. Чем же ты меня только что уела по-французски?
Тишина. Аккуратные пальцы неторопливо бродят по дисплею, густые черные брови ползут вверх, а потом раздается раскатистый смех, который обычно щекочет самый низ живота дам, но почему-то не властвует над голубоглазой девушкой напротив него.
- Развратник только на словах? Ахахаха. Ты серьезно? – Опять смех. – Рискнёшь доказать на деле? Где нахваталась таких фразочек?
Девушке самой стало смешно от того, как она назвала главного театрального ловеласа. Не отрываясь от дел, она хитро улыбалась - ей вдруг подумалось, что будь они детьми, она бы показала Артёму язык, сказала «бе-бе-бе» и побежала прочь со всех ног.
- Ладно, Ася... прям, как тургеневская барышня... почему-то сейчас только заметил... Тебе подходит это имя. Я имел ввиду, что от наших споров и пререканий много шума, а толку никакого. Мир? – Артём протянул ей руку.
Ася, с полминуты колебалась, глядя на ладонь актера, и всё-таки вложила свою хрупкую, как тонкий весенний лед на реке, кисть. Но мужчина вместо ожидаемого рукопожатия коснулся губами холодной кожи.
У Артема, как актера со стажем, была удивительная память на запахи (актерская тренировка пяти чувств). От совсем юной и гладкой ладошки исходил аромат сирени, который напомнил ему детство и собственную мать. Женщина обожала ставить пушистые ветки, кремового, светло-фиолетового и розового цвета, в простую белую фарфоровую вазу на круглый лакированный стол в зале. Под вазой лежала бежевая кружевная салфетка, которую бабушка связала крючком. Своего отца он никогда не видел, его вырастили две эти женщины.
Видимо, от внезапно сковавших его воспоминаний Артём дольше дозволенного задержал губы на руке растерявшейся девушки, потому что она громко прочистила горло и потянула ладонь.
Актёр почувствовал, как багрянец покрыл его лицо и шею, хотя обычно застенчивостью не страдал в присутствии дам.
2014 год (за месяц до решающего признания)
Анатолий
- Знаете, есть такие женщины, которые постоянно заморачиваются. Ну там, боятся переоценить себя, постоянно сравнивают с другими, мнят себя занюханными, - это было так знакомо Татьяне с её округлыми формами, мягкими плечами и руками. Она чувствовала, что под её кожей какой-то пуховик, вместо упругих мышц. Но методично работала над самооценкой из года в год. Комаров игриво называл её «секс-символом из 50-х» (а они были далеко не тощими) и даже Мэрилин Монро. – Такие девицы видят проблемы только в себе: недостаточна красива, глупа и прочая Ваша лабуда. Так вот это нифига не про неё. В гробу она видела все эти самокопания. Все свои проблемы... ну почти все... списывала на зависть людей.
Оценку на защите диплома снизила дамочка бальзаковского возраста, потому что Настюха вырядилась на экзамен. Та, по словам Насти, решила спустить выпускницу с небес на землю из зависти, ведь мужики-экзаменаторы слушали её, раскрыв рты.
Потом она работала пару лет училкой в старших классах. Шкеты волочились, записульки оставляли. Уроки вела со всей душой. Вечно что-то придумывала интересное: то нарядится, как героиня книги, то пародирует голосом каждого персонажа. Она даже школьный театр замутила. Торчала там с этими прыщами по вечерам и в выходные за «спасибо». И с директором дружбу водила. Он мужик толковый. Остальной «дружный» бабский коллектив устроил бойкот. Гадюки! Тогда-то она и ушла за мечтой - в настоящий театр. А там этот говнюк.
Татьяна ловила себя на мысли, что и сама невольно завидует девушке, о чем говорили участившиеся мигрени. Психосоматика была одним из её любимых направлений медицины.
2014 год (за месяц до решающего признания)
Михаил
Брюнет напротив Татьяны с каждым разом всё больше располагал женщину своими манерами, голосом, подбором слов, вдумчивостью и смелостью. От него исходила мощная мужская энергетика, без жеманства, хитрости и виляний. Стул казался таким низким и маленьким, когда на нём сидел высокий и подтянутый Михаил. Сегодня он был в синем, мягком на вид джемпере крупной вязки с V-образным вырезом и в черных джинсах. Ох, как они на нём сидели, и как от него приятно пахло. Такой сильный, но уютный мужчина, с которым одинаково приятно и в ресторан сходить, и поваляться в пижаме перед телевизором.
Впервые психотерапевт увидела его гладковыбритым, а короткие черные волосы были слегка взъерошены. Ему шла новая прическа.
Тем временем Михаил продолжал свою трагичную историю про Красную шапочку:
- Она не задавала вопросов по дороге и не смутилась даже, когда за стеклом начала мелькать лесополоса. Ехала и улыбалась своим мыслям. Либо уже достаточно доверяла мне, либо была уверенной, что в силах постоять за себя.
Чтобы найти уединенное местечко без мусора, пришлось прилично отъехать от трассы по грунтовой дороге. По обе стороны тянулись красные кроны калины и рябины, поспели шиповник, сладкая боярка и рыжая облепиха.
Я припарковал машину возле речушки, через которую был перекинут самодельный мостик из прутьев арматуры, приваренных к металлическим трубам. Но переходить по нему на шпильках было явно рисковой задачкой.
По другую сторону речки стояла яблоня, на которой поспели и даже частично осыпались на землю поздние плоды. Здесь такие дикорастущие плодовые деревья повсюду, а садовники - свирепые создания, медведи. Они питаются фруктами, косточки из их помета дают жизнь новым яблоням. Такой вот круговорот в природе.
Складные стулья и маленький столик, которые я вытащил из багажника, заняли свое место среди пестрых фруктов, опавших на ярко-желтый настил из листьев. В общем, атмосфера была, что надо. Романтика.
Следом отправилась сумка со съестными припасами. Я подхватил девушку на руки, осторожным шагом перенес через мост, и чмокнул напоследок в щечку, взимая свою оплату за транспортную услугу.
Возле нашей стоянки знак предупреждал о запрете разведения костров. Штраф в 3 000 рублей - сущий грабёж. Но моя прелестница без всякого сомнения замерзла бы. И кто только придумывает пальто без рукавов? Зачем оно вообще?
Поджигая хворост и испытывая легкое напряжение от незаконных действий, я на всякий случай уточнил у девушки:
- Не боишься стать соучастницей преступления?
- Только если сюда явится лесник-вампир, вооружённый бор-машинкой и хирургическим скальпелем вместо ружья, - ну и фантазия у неё. - А так я ничего не боюсь. Ну, кроме, парочки аттракционов, на которых ору, как резаная, но всё равно иду туда, - с явной гордостью произнесла моя собеседница.
Она с озорным огоньком в глазах рассказала, что в детстве со старшим братом бегала на кукурузные поля, воровать початки. Однажды они чуть не попались. За детьми погнался сторож на лошади с ружьем, но благодаря высоким стеблям и тому, что они разбежались в разные стороны, удалось запутать того деда и убежать. Короче, убедился, что она точно не была трусихой или правильной доморощенной девчонкой. Она мне нравилась всё больше и больше.
Удивился, что у неё есть брат, ведь я его не встречал ни разу за всё время, сколько забирал девушку из дома.
Моя Красная шапочка передернула плечами и накинула на распущенные волосы капюшон. Замерзла. Укутал её в плед, который предусмотрительно захватил с собой. Налил ледышке большую кружку чая из термоса, в который до этого закинул горсть лесной боярки и одно измельченное перочинным ножом яблоко.
В тот вечер удалось стащить из дома пару кусков свежего «Наполеона», который испекла сестра. Она была помешана на кухне примерно так же, как и на горах своих книг, а рецепт воздушного крема для этого торта хранила в строжайшем секрете от всех родственников и подруг.
Вот странно, что все эти качества не делали её привлекательной в глазах парней. Очереди из женихов не было. Характер решает всё. А она слишком мягкая, бесхитростная добрячка – что на уме, то и на языке. Тут уже никакие пироги и котлеты не спасут.
Не удержался и похвастал, что выпечка сестрицы, когда моя спутница с нескрываемым наслаждением облизнула пальчики после съеденного кусочка тортика. Я, дурачина, ложки и вилки забыл дома, а про салфетки даже не подумал.
Эта сладкоежка призналась, что совсем не умеет готовить. Была какая-то особенная душевность в наших посиделках, которая расположила девушку к простой и искренней беседе.
Мы сыграли один кон в скраббл. Я подумал, что такая настолка должна быть увлекательной для филологини, и она точно обыграет меня, составляя слова из букв. Девчонки любят выигрывать. Лучше им проиграть в малом, чтобы сорвать потом большой куш.
Но ставки оказались слишком высоки. Она сказала, что я должен выложить пост в инстаграме с фото в стиле «ню». Детское, само собой. Непонятно, почему родители так любят фотографировать годовалых малышей голышом? Но готов поклясться, в каждом детском альбоме есть парочка таких снимков. А я в качестве выигрыша назвал французский поцелуй.
Конечно, я продул. Тягаться с богиней русской и европейской словесности было слишком самонадеянной затеей. Благо, у меня закрытый аккаунт, на который подписано всего 40 человек. Невелик позор.
Стемнело. Поленья приятно потрескивали, давая хороший жар. Рядом шумела река и шелестели листья от легкого вечернего ветерка. При этом было ещё довольно рано - всего-то семь часов вечера. Выходной. Мы никуда не спешили. Я обещал её маме вернуть девушку домой до одиннадцати.
- Мне никакого утешительного приза не полагается? – уселся на корточках возле её ног, легко выводя круги указательным пальцем на её коленке, укутанной шерстяным пледом, и вглядываясь в синеву её глаз-хамелеонов. Щеки от костра у девушки раскраснелись, а в черном омуте зрачков отражалось пламя. Она так приятно пахла какими-то цветами и немного дымом.
Такая крохотулька по сравнению со мной. Не знаю, мне почему-то нравился этот контраст в росте, хотя и создавал некоторые неудобства. Когда мы гуляли нужно было немного наклонять корпус в её сторону, чтобы дотянуться до маленькой кисти, чтобы слышать, что она негромко рассказывает. А для поцелуя всё время хотелось поднять её на руки, а не сгибаться почти пополам.
Сейчас же было, как никогда, удобно сидеть у её ног. И я быстро чмокнул её коленку через джинсовую ткань. Потом внимательно посмотрел в глаза. Искал какую-то подсказку во взгляде. Хотя у меня были девушки до неё, но сейчас было чертовски волнительно. Я отвел от лица локоны чернильно-черных волос, приложил ладони к её щечкам и осторожно потянулся к губам, ощущая замёрзший нос девушки на своей щеке и вкус фруктового чая на языке.
Через несколько минут нам обоим стало жарко, как в печи. Я очень медленно провел тыльной стороной ладони по её щеке, шее и ключице, едва касаясь. Девушка была всё еще с закрытыми глазами после долгого поцелуя, поэтому я мог наблюдать за её реакцией. Ей нравилось. Мне тоже.
Ресницы подрагивали с каждым моим нерешительным продвижением ниже и ниже.
Но стоило мне расстегнуть одну единственную пуговицу на красном кашемировом кейпе, глаза распахнулись, а взгляд затянуло презрение.
Она выскользнула из моих рук, как шустрая ставрида у рыбака-дилетанта, и понеслась в сторону моста. Я недоумевал: «Она на полном серьёзе собирается удирать от меня, как от какого-то насильника? Да ещё и на высоченных каблуках?»
Пока остолбеневши наблюдал, «фартовая» леди одной ногой провалилась и по колено застряла между двух прутьев арматуры. Нос её дорогущих сапог болтался в ледяной речке, но она не сдавалась, силясь выбраться из капкана.
Боже, ну что с ней не так?
Кинулся спасать. Как только она оказалась на ногах, вновь бросилась в бега. Выглядело всё смешно и по-детски, но мне было не по себе. Вспомнился иностранец, ползающий на коленях и оставленный без прощения и без единого шанса.
Я быстро затушил костер чаем из двухлитрового термоса (не хватало ещё лесного пожара) и бросился в машину, плюнув на все оставшиеся вещи. Догнал её, деловито вышагивающую в мокрых сапогах среди пыли, толстого слоя опавшей листвы, которая цеплялась на её тонкие каблуки, как шашлычное мясо на шампуры.
Не глуша движок, выскочил, перекинул девчонку через плечо так, что её ноги брыкались впереди меня, норовя заехать в нос, а руки колотили меня по спине. Но я и не такие штуки удерживал в своей автомастерской. В ход пошли ногти, которые расцарапали мне всю спину до крови, а потом зубы впились в шею.
Стиснул челюсти от боли и всё-таки дотащил её до машины. Свалил плашмя на заднее сиденье, захлопнул дверь и мигом запрыгнул за руль, чтобы заблокировать замки. От неё можно было ожидать чего угодно. Было боязно, что задушит меня со своего места. Но и бросить одну среди леса я не мог. А там будь, что будет, главное, чтобы домой доставить целой и невредимой.
Я раз десять повторил, что не хотел её оскорбить или сделать больно. Молчала, как глухонемая. В итоге в панике врубил Love radio на всю громкость и продолжал гнать по грунтовой дороге, зная, что облажался.
Татьяна встречала таких психотерапевтов, которые превратились в псевдоврачей. Эти профессионалы с большой буквы утратили бдительность и стали настолько зависимы от своих пациентов, что давали рекомендации, которые заведомо не сработают. С одной стороны, они создавали иллюзию активной терапии, но по факту всё оставалось по-прежнему, чего они и желали.
Теперь в такой ловушке оказалась она сама. Кареглазый брюнет со спокойным уверенным голосом её серьезно увлекал, как мужчина. Он медленно, но верно, становился её героем, занимал всё больше мыслей и фантазий. И присутствующий в её жизни Комаров не шёл ни в какое сравнение с Мишей. Было уже поздно сопротивляться. Людей для отношений выбирает наше внутреннее Я-Ребёнок, интуитивно, без какой-либо логики и расчетов. И если этот Ребёнок сделал выбор, то отговорить от навязчивой идеи, отобрать любимую игрушку - развязать настоящую гражданскую войну в своей голове.
Осознание собственной второстепенной роли в лабиринте чувств и воспоминаний мужчины, и к тому же ограничения профессиональной этики, больно кололи Татьяну, как дрессировщик тыкает палкой цирковое животное, вынуждая к ожидаемым действиям. Хотя... она ведь уже достаточно сделала в жизни того, что правильно.
________________________
*Lunatic - с английского переводится не лунатик (как кажется по звучанию), а «сумасшедший». А as sure as ever you were born - идиома в английском языке, родственная по значению русскому «как пить дать», «зуб даю», обозначающие абсолютную уверенность говорящего в чем-то. Дословный перевод означает, что можешь быть уверен точно так же, как в своём рождении.