Зима: Сибирские Хроники

Я возвращаюсь обратно и быстро закрываю двери у себя за спиной, чтобы не позволить холоду проследовать внутрь. Холод здесь следуют за тобой везде, от него почти не скрыться, поэтому каждая секунда имеет значение. Он проникает в каждую крошечную щель в полу или стене, он забирается тебе под одежду и даже тебе в рот, когда ты пытаешься сказать слово или просто дышишь тяжело. В отличие от страха, холод не может быть твоим другом. Это действительно так, но я жил в этих землях всю мою жизнь, так что мои знания позволяют мне выживать тут. Я говорил, что к холоду не привыкнуть, но это касается тела, а не ума. Твое сознание – это немного иная история. Ты учишься, как выживать тут, ты учишься, как выносить все эти лишения. Если человек никогда не знал, что такое холод, подобные условия просто сломают его. Это место убьет любого, кто не знает, что ожидает его впереди. Теперь у меня такое чувство, что вся моя жизнь до этого момента была бесконечной подготовкой ко всему этому ужасу, который царит тут теперь. Словно всё вокруг это одна большая тренировочная площадка, а этот сценарий, разворачивающийся перед моими глазами, это эксперимент, выдуманный чьим-то больным разумом. Звучит достаточно правдоподобно...

Честно говоря, думаю, меня трудно удивить. Нет, я не утверждаю, что это невозможно, но это маловероятно. Если что-то хорошее случится со мной, то это будет единственная вещь, которая может меня удивить здесь теперь. Да, определенно, если что-то по-настоящему хорошее случилось со мной тут, я был бы очень удивлен. Быть может, я бы даже не поверил в происходящее. Надеяться на что-то хорошее тут – это прямой путь в могилу, которую ты сам себе копаешь. Здесь тебе нельзя надеяться на чудо, ты просто не можешь позволить себе быть таким наивным. Живя тут в одиночестве, я стал психологом в некотором роде и начал осознавать такие невероятные вещи, которые в нормальных условиях просто невозможно понять без посторонней помощи. Раньше людям приходилось учиться, чтобы понять это, но я понимаю это без книг или профессоров.

Например, я знаю, что я не могу позволить себе быть слабым. Если я позволю неправдоподобной надежде обосноваться у меня в голове, это лишь вопрос времени, но со мной будет однозначно покончено. При этом я уверен, что сам процесс не займет много времени. Да, возможно, я всё еще буду казаться живым, но это будет всего лишь иллюзия, готовая треснуть в любой момент и рассыпаться на части. Когда ты сломлен внутри, весь мир вокруг искажается, меняя свои формы и цвета. В какой-то момент ты начинаешь думать, что смысла бороться просто не существует. Самое же забавное, что эта мысль определенно заслуживает право на существование. Какой смысл может быть в этой жизни? Ты рождаешься, немного живешь и умираешь. На это всё. Да, ты можешь стать «великим», и тогда другие люди запомнят тебя на некоторое время, но ведь ты не будешь существовать, чтобы хоть как-то это ощутить. Ну вот, это снова начинает происходить со мной. Я чувствую, как мой мозг начинает убеждать меня в бессмысленности моей борьбы.

Я не хочу умирать!

Пожалуй, мне стоит вернуться к этим размышлениям в следующий раз, а сейчас у меня есть более важные дела. Прямо сейчас мне нужно приготовить что-нибудь поесть. Я говорю «что-нибудь», но на самом деле выбора практически нет. Я готовлю одну и ту же пищу каждый день. Честно говоря, я убежден, что уже перестал смотреть на еду так, как я делал это ранее. Я попытаюсь объяснить весь феномен более детально, но не уверен, что у меня это получится.

Допустим, что вкус той еды, что ты поглощаешь, не имеет значение. Допустим, что твоему желудку важно, чтобы еда была свежая и легко усваивалась. Я не могу сказать о том, насколько легко усваивается то, что я ем, но это определенно свежая еда. Могут ли макароны быть несвежими? Или картофель? Я где-то читал, что взрослый человек нуждается в двух тысячах калорий в день. Я не думаю, что могу рассматривать себя с этой позиции, поэтому стараюсь потреблять чуть более тысячи калорий каждый день. Сто грамм почти любой каши содержит около трехсот калорий, и то же самое касается макарон, гороха и прочих отвратительных продуктов, которые я с трудом могу заталкивать в себя день за днем. Я стараюсь не позволять себе этих мыслей, но порой обманывать самого себя в мелочах очень трудно. Мне нужно чуть меньше половины килограмма готовой пищи каждый день, чтобы оставаться в живых. Я готовлю еду два раза в день, утром и вечером, до того как стемнеет. Я готовлю макароны для себя и печеную картошку для другого человека. Я расскажу о ней более подробно позже, но прямо сейчас я могу сказать что она, похоже, любит печеный картофель.

Я набираю в кастрюлю воды и ставлю её на печь. Воды у меня в достатке, потому что вода – это снег, а снега тут в Сибири всегда хватало. Другое дело, что топить достаточно снега, чтобы полноценно помыться, будет крайне затратно с точки зрения времени и сил. Обычно к этому часу печь топится уже сильно, так что в помещении уже тепло, особенно у печи. Вскоре вода начинает кипеть, и я кладу туда макароны. Я могу определить на глаз, сколько положить. К сожалению, у меня нет соли, поэтому я не солю воду. Я где-то читал, что соль вредна для организма, так что, возможно, мне следует успокаивать себя, повторяя, что так я буду здоровее.

Макароны варятся быстро. Я должен признаться, что не был очень точен, когда сказал, что выбор продуктов не так уж и велик. Нет, это не совсем правда. Я могу выбирать между разными продуктами. У меня есть около пятидесяти килограмм картофеля – один мешок. В моем убежище тоже имеется подвал, но я не могу хранить там картофель, так как там слишком холодно. Так или иначе, у меня есть картофель, немного гречки, рис, горох, который я никогда не ем, чечевица. Кто вообще ест чечевицу и как её готовить? Я никогда не пробовал чечевицу раньше, но когда я увидел её на полке магазина, я подумал, что пришло время это поменять. Теперь я понимаю, почему люди не забрали её. Я пытаюсь сказать, что продукты у меня есть, но это практически невозможно просто варить всё это и заталкивать в себя день за днём. Я знаю, что в магазинах должны быть продукты, но я всё еще не могу заставить себя идти туда. У меня есть все, чтобы выживать, и тут ты должен быть реалистом или пессимистом. Реалист во мне говорит, что не стоит рисковать жизнью из-за пакета соли. Возможно, но лишь возможно, это мнение скоро изменится, потому что я уже не могу есть эти макароны без соли.

Я не собираюсь продолжать размышления на тему еды. Самое главное, что я сыт и теперь могу вернуться к обычным делам. Пока я ел, картофель испекся. Я кладу картофель прямо на печь, и он готовится к тому моменту, когда я заканчиваю свой прием пищи. Печеный картофель вкусный, но проблема в том, что он не очень питательный. Я пробовал есть картофель, но не чувствовал энергии от него. Я был постоянно вялый и не хотел ничего делать. Мне нельзя быть ленивым, потому что у меня много дел.

Что касается её, она любит картофель, да и не думаю я, что ей нужно много энергии, ведь она весь день ничего не делает. Я складываю картофель в карман моей куртки, пока он все еще горячий. Затем я снова одеваюсь и выхожу на улицу. Как я и ожидал, солнце затянуто тучами. Это значит, что с большой вероятностью сегодня пойдет снег. Я люблю снег, я люблю, когда всё вокруг засыпает снегом, но тут есть и обратная сторона – после снега всегда приходит холод, и я не люблю холод.

Я осторожно открываю ворота нашей ограды и выглядываю наружу. Это моя улица: двадцать домов, стоящих друг напротив друга в два ряда. Я знал каждую семью, которая жила тут, или почти каждую. Большинство из этих людей были очень бедны всю их жизнь, так что нет никакого смысла обыскивать их дома. У меня нет ни единого сомнения в том, что я не найду там ничего полезного. Однако тут была и пара весьма богатых семей. Мне лишь нужен хороший повод, чтобы решиться и войти внутрь. Пока что подобных поводов у меня нет. Прямо сейчас я смотрю в конец улицы и вижу её. Она – шептун, а это означает, что она одна из них. И тем не менее, она мой второй потенциальный друг после кота, который всегда от меня убегает. Мы могли бы стать неплохой компанией... Я, черный кот, и девочка – шептун.

Я не могу уверенно сказать, сколько ей лет, потому что я так и не видел её достаточно близко, но кажется, что она очень молода. Возможно, мы даже одного возраста. Едва ли она старше восемнадцати лет. Её длинные волосы такие черные, что на фоне снега я могу видеть её всякий раз, как она оказывается снаружи. Её куртка белая и её кожа тоже бела как снег. Она живет в одном из домов на краю улицы и выходит наружу почти каждый день, если солнце не яркое, как сегодня. Она никогда ничего не делает и просто сидит на куче бруса, оставленного тут прежними хозяевами дома. Наверное, они хотели строить баню или теплый летний дом.

Она сидит там и смотрит на дорогу вдалеке – ту же дорогу, на которую когда-то смотрел и я сам. Наверное, что она ждет свою семью точно так же, как я ждал свою несколько месяцев назад. Именно поэтому я говорю, что нельзя пускать в свою голову ложные надежды. В этом мире просто нет лучшего способа, чтобы незаметно сойти с ума. Я не знаю эту девочку, но я знаю наверняка, что она не жила тут прежде. Быть может, она чья-то родственница или просто оказалась тут, спасаясь от этих мерзких крикунов. Я не могу знать, как она оказалась тут, да это и не важно. Мне нравится, что она тут, потому что так я чувствую себя не таким одиноким, пусть это и не всегда было так...

Обычно она не обращает на меня никакого внимания до тех пор, пока я не приближусь к ней на расстояние в десять или пятнадцать метров. Когда я подхожу так близко, она резко поворачивает голову на меня и шипит, почти как кошка. Я не знаю, о чем она думает в этот момент, но её шипение абсолютно не выглядит угрожающим. Возможно, у нее другое мнение. Я совсем её не боюсь, так что если бы она не убегала, я бы подошел прямо к ней. Но она всегда убегает прочь. Видя, что я подхожу ближе, она осторожно встает и начинает пятиться назад, все еще шипя. Я вытягиваю руки перед собой, чтобы показать ей, что я не враг. В моих руках картофель и больше ничего. Я знаю, она понимает, что у меня еда. Когда я показываю ей картофель, она замирает на мгновение и приковывает свой взгляд к моим рукам. Потом она что-то бормочет, но я никогда не могу понять слов. В какой-то момент она просто разворачивается и убегает в свой дом. Да, это не её дом, но это не важно. Я всегда оставляю картофель в том месте, где она сидит, а потом возвращаюсь к своим воротам. Она выходит обратно, чтобы забрать еду лишь тогда, когда я уже возле моего дома. На этом наше с ней общение заканчивается.

Как бы странно это не звучало, я переживаю за неё возможно даже больше, чем за себя. Она не выглядит в здравом уме, так что трудно представить, как она готовит для себя еду или обогревает дом. Я пытался приносить ей больше еды, но она ест только картофель, поэтому я приношу ей столько, сколько я бы сам съел в течение дня. Я не знаю, сколько у неё теплой одежды или одеял. Возможно, мне следует отнести ей одно из своих одеял, но тогда я и сам начну мерзнуть по ночам еще сильнее. Думаю, вот так у меня только что появился повод для того, что в ближайшие дни наведаться к соседям.

Я наблюдаю за тем, как она сидит на этих бревнах и ест картофель, который я для неё приготовил. Когда я приношу ей еду, это дает мне возможность почувствовать себя лучше, почувствовать себя взрослым, быть может. Я думаю, так чувствую себя взрослые, когда они кормят своих детей. С другой стороны, я кормлю её только картофелем, так что едва ли тут есть чем гордиться. Было бы невероятно здорово поговорить с ней, даже просто сесть рядом и рассказать ей обо всем, что со мной случилось за эти недели и месяцы. Маловероятно, что она сохранила способность разговаривать и понимать речь, но в целом она выглядит гораздо умнее других шептунов, что я встречал. Могу ли я говорить так лишь потому, что она девчонка?

Я закрываю ворота и иду мимо своего летнего домика в направлении нашего заднего двора. Мне нужно проверить ловушки и сделать кое-что еще. Наш задний двор достаточно большой – тридцать на сорок квадратных метров. Он обнесен забором со всех сторон, но в этом заборе теперь есть много отсутствующих досок. Такое чувство, что эти упыри отрывают как минимум одну доску каждую неделю или пару дней, но у меня просто нет сил и времени, чтобы приколачивать их обратно. Сначала, когда я только увидел, что забор начал редеть, я был очень напуган и день изо дня заколачивал каждую дыру. Позже на меня снизошло озарение, что в этом не было никакого смысла. Я понял, что это была всего лишь какая-то безумная игра, в которой их роль состояла в отрывании досок, а моя в том, чтобы приколачивать их обратно. Конечно, у меня не было ни единого шанса обыграть их в их же игре, поэтому я перестал играть с ними. Как ни странно, после этого они тоже успокоились, и сейчас доски пропадают гораздо реже. Теперь в заборе отсутствует порядка двадцати досок. Я пересчитываю их время от времени, но новых дыр не добавляется. Это безумие, но теперь в этом мире столько вещей, которые я должен учитывать, чтобы понимать, как существовать тут. Словно все правила жизни в этом мире были вдруг переписаны, но никто не сообщил мне, чего именно коснулись изменения.

Мы раньше выращивали тут картофель. В Сибири все выращивают картофель. Это что-то вроде священного ритуала, который люди исполняют порой абсолютно бездумно просто потому, что это делали их родители и родители их родителей до них. Возможно, многие действительно ели один картофель, так что это было способом выжить, но моя семья не относилась к таким людям. Как я уже говорил, мы не были бедны, так что мы могли позволить себе покупать продукты в магазине, включая картофель, который всегда был очень дешевый, особенно в начале осени, когда люди начинали продавать излишки. Но мы всё равно выращивали картофель каждый год. Иногда я спрашивал маму, зачем мы делаем это, но она лишь пожимала плечами и говорила: «А как иначе?» И да, я всегда никогда не любил работать в поле.

Теперь это поле совершенно пустынно. Оно засыпано снегом и покрыто следами ног. Я знаю, кто оставляет эти следы каждую ночь, прогуливаюсь тут так, словно это их земля. Уже скоро я позабочусь о них и сделаю так, что никто и никогда больше не увидит их следов на этой земле. Но это позже, а пока мне нужно проверить ловушки. Как я уже упоминал ранее, я ставлю силки на кроликов. Я иду в самый конец поля, где стоят несколько ловушек возле дыры в заборе, сразу за кустом акаций. Я должен отметить, что домашние кролики – это крайне тупые животные в целом, поэтому поймать их достаточно просто. Нет, конечно, это не просто, особенно когда ты не знаешь, что делать. К счастью, я ловил кроликов раньше, так что я прекрасно знаю, что делать.

Я выломал нижнюю часть одной из досок в заборе, чтобы кролики могли спокойно передвигаться через неё там, где мне это нужно. Я сделал это в определенном месте, сразу за кустом акаций, потому что так есть шанс, что упыри не увидят мою добычу. Сделать саму ловушку достаточно просто. Нужна всего лишь тонкая проволока или гладкая веревка. Потом ты делаешь петлю, которая должна затягиваться при малейшем усилии и на этом всё. Нужно закрепить петлю между парой веточек и прикрепить другой конец к чему-то тяжелому, чтобы кролик не мог сбежать, когда петля затянется на его ноге. Да, по идее силки сделаны для головы, но их голова защищена от силков большими ушами, в то время как строение их задних ног почти обрекает их на то, чтобы оказаться в моей ловушке.

Я приношу сюда замороженную капусту каждый вечер, перед тем как закрыться в моем убежище. Кролики очень сильно любят замороженную капусту. Самая противоречивая вещь во всей этой истории в том, что я прихожу сюда каждое утро, чтобы проверить ловушки, но я не могу однозначно ответить себе, хочу ли я, чтобы там был кролик или нет. Это может прозвучать странно, учитывая тот факт, что для выживания мне нужна еда, но у меня есть еда. Мясо – это хорошо и оно вкусное, но я не люблю убивать и свежевать кроликов или любых других животных. Я убивал кроликов раньше, но я почти никогда не ел их. У меня есть одна история, которой я бы хотел поделиться в этом дневнике.

Мой отец всегда имел большое количество не очень умных идей, но некоторые из них четко выделялись на фоне других. Одна их таких гениальных идей касалась разведения кроликов. Стоит отметить, что моя семья всегда разводила животных, от кур до коров и свиней, и я никогда не имел проблем с этим. Однако тогда я был ребенком, и что от меня ничего не требовалось. К сожалению, ты перестаешь быть ребенком в Сибири в достаточно раннем возрасте. И в один прекрасный день это случилось и со мной. Я не мечтаю о том, чтобы снова стать ребенком и не иметь никаких взрослых забот, нет, но до чего же порой приятно вспомнить детство...

Всё же стоит вернуться к истории, которую я хотел рассказать. Однажды отец решил, что было бы неплохо начать кроликов. Кроличье мясо очень вкусное и полезное, поэтому оно и дорогое. Также известно, что кролики очень быстро размножаются и быстро растут. Отец решил, этих знаний было достаточно, чтобы купить несколько кроликов и заставить меня разводить их. Я не буду ничего утаивать и сразу скажу, что сначала я тоже думал, что это хорошая идея. Было очень любопытно, что из всего этого выйдет. Наверное, сам факт того, что я разделял его идею, доказывает, что я сын своего отца. К сожалению, веселье продлилось не долго, и вскоре я встретился лицом к лицу с множеством вполне реальных проблем, сопряженных с разведением кроликом. Например, им были нужны клетки и не простые, а специально сконструированные клетки. Конечно, кроликов нужно было постоянно кормить, и это была только вершина айсберга. Из всех тех знаний, которыми располагал и мотивировался отец, только одна вещь оказалась правдой. Они действительно размножаются очень быстро...

Сейчас я думаю, что природа в какой-то степени подшутила над кроликами, потому что они размножаются так же быстро, как и умирают. И это вовсе не шутка. С другой стороны, это вполне логично, ведь если бы они не умирали быстро, то они бы заполонили всю планету. У кроликов есть две заботы в жизни: поесть и спариться. После месяца появляются крольчата. Сначала они очень уродливые, но потом они превращаются в самых милых существ на свете. Как и всё в жизни кроликов, этот период длится не долго, и вскоре ты осознаешь их истинную природу, которая сводится к двум вещам: еда и спаривание. Тем не менее, кролики научили меня кое-чему очень важному. Кролики научили меня тому, что ты должен держаться подальше от других представителей твоего вида, чтобы прожить как можно дольше, что особенно актуально в условиях современного мира. Возможно, это правило не сработало бы в нормальном мире, но здесь – в том мире, в котором живу я, оно работает просто идеально.

Я помню первых девять крольчат, которые были рождены. Восемь из них были черно-белыми, а последний оказался альбиносом. Этот белый кролик не только выглядел иначе, но и вёл себя совершенно иным образом. Когда я думаю об это сейчас, то понимаю, что он был абсолютно непохожим на остальных кроликов, которых я видел, а видел я много. Когда я приносил им корм, восемь других бросались вперед и начинали жадно поглощать его, в то время как белый кролик просто сидел на крыше их маленького домика, который я им построил, и терпеливо ждал, пока остальные поедят. Потом он спускался вниз и спокойно ел в одиночестве. Он всегда держался в стороне от других. Так продолжалось несколько месяцев, а потом кролики начали болеть и умирать один за другим. У кроликов почти нет иммунитета, так что они готовы умирать от любой болезни, даже самой безобидной для остальных животных. В итоге так и случилось – они начали умирать, пока не умерли все, кроме того самого белого кролика, который всегда держался в стороне от них.

Я был всего лишь ребенком и значительно младше, чем сейчас, но даже тогда я уже понимал, что тот кролик был особенным. Думая о той истории, я ближе всего к тому, чтобы поверить в перерождение душ, потому что его поведение напоминало человека гораздо больше, чем кролика. Теперь его уже нет, но он прожил около четырех лет. Он продолжал жить до тех пор, пока мой отец не убил и не съел его. Я был в школе, а когда пришел домой, узнал, что моего любимого кролика не стало. Я помню, что я по-настоящему ненавидел моего отца за это, но постепенно эта ненависть прошла, а теперь мне вообще трудно думать о ненависти, так как я должен думать о выживании. Я не забыл о том кролике, и не думаю, что забуду его историю, ведь он показал мне на своём примере, что даже животные могут отличаться от остальных, быть уникальными, особенными. Четыре года – это почти полжизни для кролика, так что, возможно, это его жизнь не была слишком короткой.

Я осторожно огибаю куст акаций, и моё сердце начинает биться всё чаще. Во мне нет уверенности в том, хочу ли я увидеть что-то в этих кустах или нет, но это чувство возбуждения невозможно избежать. На кусте нет листьев, но его ветки достаточно густые, поэтому я не могу видеть сквозь них. Когда я делаю еще один шаг, становится очевидно, что ловушка пуста. Силок утянут под забор, но веревка на натянута, словно намекая, что сегодня никто не попался. Ничего страшного, по крайней мере, мне не придется сегодня никого убивать. Я ложу свежую замороженную капусту прямо на землю, чтобы установить силки позже, ведь прямо сейчас у меня есть и более важные дела.

Я пробираясь сквозь дыру в заборе и оказываюсь посреди безжизненного поля, занесенного снегом. Эту картину я видел на протяжении всей своей жизни, и она никогда не вызывала во мне неприятных чувств, но сейчас она кажется мне совершенно чужой и пугающей. Я часто смотрю в направлении города, когда выхожу сюда, но там нет ничего, что могло бы привлечь мое внимание, кроме ослепительно белых полей и одинокой, пустой дороги, уходящей прочь в направлении закрытой для меня части мира. При этом пустота пугает меня не так сильно, как два строения, которые кажутся совершенно неуместными в этом пейзаже. Одно из строений – это двухэтажная гостиница. Это место раньше было очень популярным среди водителей – дальнобойщиков, которые останавливались тут на ночь. Местные жители тоже любили это место, отмечая там все праздники, настоящие или выдуманные. Летом, когда солнце подолгу отказывается садиться, я часто слышал веселые голоса и громкую музыку, доносящуюся как раз из этой самой гостиницы или прилегающей к ней территории. Теперь это место мертвенно пустое и тихое, но я всё равно не отважился бы переступить порог этой гостиницы. Вторая постройка, которая меня беспокоит, это частный дом. На самом деле, их два и они построены в непосредственной близости друг от друга. Я знаю наверняка, что дальний дом пуст, в отличие от первого.

Я осторожно перебираюсь через еще один забор. На этот раз это не моя земля, но в этом мире осталось мало уважения к частной собственности, так что я не беспокоюсь слишком сильно. К тому же, раньше они держали тут коров, поэтому сам факт моего присутствия на этом участке земли даже преступлением трудно назвать. Я беру в руки большой стог сена и несу его к первому дому. Когда я подхожу ближе, моё сердце начинает стучать быстрее. Как я и говорил, страх – это неотъемлемая часть жизнь тут. Если ты не чувствуешь страха, то ты скорее всего мёртв. А я жив и поэтому я боюсь. Я уверен, что они там внутри, семь упырей: трое взрослых мужчин, две женщины и еще два подростка. Честно говоря, я не уверен, мальчики это или девочки, да и узнать я это не стремлюсь, раз уж на то пошло. Я кладу стог сена прямо под окна их дома, где уже лежат несколько десятков стогов, которые я приносил сюда на протяжении последних двух недель.

С развлечениями в Сибири всё не очень гладко, но у нас всё же было два канала в телевизоре, так что я видел некоторые фильмы. Каждый раз, когда показывали кино по телевизору, его нельзя было пропускать. Однажды я видел этот фильм ужасом, который рассказывал о том, как группа молодых людей оказывается где-то в глубинке, после чего их начинает преследовать и убивать семья местных жителей уродливой внешности. Да, сюжет действительно непритязательный, но я действительно живу по соседству с такой семьей. Наверное, неправильно так говорить, но мне кажется, что всё произошедшее в мире за последние два месяца никак на них не повлияло. Они были такими еще до того, как мир сошел со своих рельсов. Один из их сыновей был всегда абсолютно неуправляемым. Пять лет назад он поджег наш забор, и нам пришлось тушить пожар несколько часов, зазывая соседей и случайных прохожих. Пожар чудом удалось остановить, но никого нельзя было привлечь к ответственности, так как виновник был признан невменяемым. Конечно, никто ничего не стал предпринимать, и всё вернулось в своё привычное русло. Должны быть, удобно иметь психические отклонения в этом мире, ведь совесть это – ноша, сострадание – это ноша, да и ум – это ноша. Мне любопытно знать, что из человеческих черт не является ношей в этом проклятом мире...

Думаю, пришло время расплаты. Как только я перенесу сюда достаточно сена, я подожгу этот проклятый старый дом прямо с упырями внутри. На самом деле, это не мои настоящие мысли, ведь я не такой человек, но я стараюсь заставить себя думать подобным образом. Я не могу быть слишком мягким, потому что прямо сейчас выбор элементарно прост: они или я. Я слышу их по ночам, я знаю, что они там, и это лишь вопрос времени, когда они доберутся до меня. Мне жизненно необходимо покончить со всем этим, но в моём сердце по-прежнему нет уверенности в том, буду ли я готов, когда придёт время. Порой я жалею, что во мне недостаточно ненависти. Я могу ненавидеть, но этой ненависти недостаточно для того, чтобы сделать что-то по-настоящему злое. Однако весь этот мир – зло, и если ты колеблешься слишком часто или слишком долго, ты лишишься своего места в нём. Как бы я не любил этот мир, мне нужно моё место. Я должен узнать, что случилось с моей семьей, и если их больше нет, то тогда...

«Я не хочу умирать, – я шепчу сам себе, – не хочу умирать, слышишь?»

Я приношу еще один стог сена к их дому, а после мое тело окутывает неприятное чувство усталости. Также я начинаю потеть от всех этих физических нагрузок. Когда на улице холодно, тело пытается согреться любым способом и выделяет очень много тепла, особенно если ты двигаешься или переносишь тяжелые объекты. Таким образом, ты не только теряешь тепло, но и потеешь в дополнение к этому. Однако я не могу позволить себе потеть снаружи, потому что это верная смерть. Если я простужусь, то этот кошмар вокруг меня мгновенно превратится в нечто гораздо более пугающее, ведь я не смогу заботиться о себе, а больше это делать тут некому. Раньше, когда я еще был школьником, простуда не была чем-то особенно страшным, потому что когда ты простывший, мама будет заботиться о тебе, а еще ты можешь не ходить в школу несколько дней, а то и неделю. Но теперь те дни позади, похоронены глубоко на дне моего сознания под грудой других ужасных воспоминаний, которые продолжают множиться каждый день.

Я иду обратно, потому что мне нужно разобраться с силками. Я пробираюсь сквозь дыру в заборе назад в свой задний двор и подхожу к кусту акаций. Я склоняю колено и начинаю тянуть веревку назад, но она не поддается. Тогда я дергаю сильнее и понимаю, что на другом конце что-то есть. Теперь сердце начинает колотиться в моей груди так, словно оно само готово вырваться из моего тела и убежать прочь подобно испуганному кролику. Я понимаю, что на той стороне за этим забором сидит кролик. Кролики почти не издают звуков, что совсем не удивительно, ведь они почти такие же трусливые, как и я. А когда тебе очень страшно, ты просто не состоянии выдавить из себя какой-то звук, включая невинный писк. Природа всё продумала или почти всё.

Я опускаюсь вниз и подползаю к дыре в заборе, осторожно запуская туда руку, так как дыра слишком маленькая, чтобы я мог пролезть сквозь нее. Всё так, как я и думал, и моя рука чувствует что-то пушистое, мягкое и теплое.

Большинство домашних кроликов безобидны, и они никогда не нападут на человека. Однако случаются и исключения. Например, когда у самки есть крольчата, она может укусить человека, который по неосторожности предоставляет ей такую возможность. Второе исключение – это когда два самца дерутся за самку. Я знаю, что большинство людей считали кроликов исключительно милыми существами, но это не совсем так или же совсем не так. Во-первых, кроликам безразлично, с кем спариваться, что, как мне кажется, в этом нет ничего милого, особенно когда это касается родственных связей. Во-вторых, кролики абсолютно беспощадны. Самцы могут съесть свое потомство, потому что это заставит самку снова хотеть спариться. Я даже не хочу говорить о том, что делает самый сильный самец в обществе более слабых особей того же пола.

Я осторожно нащупываю пару больший, пушистых ушей, сжимаю их и начинаю тянуть кролика сквозь дыру. Он сильный и упирается, но я сильнее, так что секунду спустя я поднимаюсь на ноги, держа перед собой милое, пушистое существо, которое смотрит на меня своими большими глазами и часто шевелит носом, втягивая холодный зимний воздух. Не похоже, что он боится меня. Возможно, он не понимает, что совсем скоро умрёт. Его окрас – агути и это самый распространенный окрас среди кроликов, а если говорить простыми словами, то это цвет обычного дикого зайца. Я не могу сказать, самка это или самец, да и неважно это сейчас, а позже я однозначно это узнаю, когда выпотрошу это пушистое чудо. Честно говоря, я не горю желанием заниматься этим прямо сейчас. Да, я получу около килограмма свежего мяса, что весьма неплохо для меня одного, но у меня нет соли, да и в магазине я её едва ли смогу отыскать, так что мясо всё равно не будет таким вкусным. Почему там нет соли? Кто забрал всю соль? А вдруг в этом городе есть другой человек помимо меня? Ну тогда зачем ему столько соли? Нет, глупости...

Какой бы ни были ситуация с солью, я не могу отпустить этого бедного кролика. Его всё равно съедят рано или поздно, так что лучше уж это буду я. Я оставляю силки без внимания, потому что я не хочу прийти сюда завтра и найти еще одного кролика. Это звучит странно от человека, который борется за жизнь, но всему есть пределы и я тот человек, который определяет пределы для самого себя. В этом мире не может быть правил, установленных кем-то другим. Ты сам устанавливаешь свои правила и нормы, ты сам их меняешь. Ты выбираешь, оставаться тебе человеком или превратиться в безмозглое существо, которое заботится лишь о самых примитивных нуждах и плюет на всё остальное. Я пытаюсь оставаться настолько цивилизованным, насколько могу, поэтому я устанавливаю пределы так, как я считаю правильным. На самом деле, это помогает мне не терять чувство реальности, ведь что бы я тут не говорил, я еще не похоронил этот мир окончательно. Где-то в глубине души я всё еще верю, что какая-то часть мира уцелела, что там есть люди, которые живут как прежде. И я не хочу казаться им дикарем, когда или если мы встретимся.

Я вдруг усмехаюсь над собственными мыслями. Когда ты совсем один, общение с самим собой вслух становится неизбежным. В какой-то момент ты, так или иначе, начинаешь разговаривать с самим собой, порой даже не замечая этого. Прямо сейчас мне не кажется, что это очень плохой знак. Общение с самим собой – это всего лишь оглашение своих мыслей вслух. Более того, когда ты озвучиваешь две противоположные идеи, тебе становится легче выбрать правильный вариант.

Сейчас мне нужно освежевать этого кролика, хотя я не хочу этого делать. Но даже если я не хочу есть его сам, у меня есть на него другие планы. Я убил много кроликов в своей жизни. Не скажу, что горжусь этим, но и приятного в этом ничего нет. Когда отец хотел крольчатины на ужин, он говорил мне идти во двор, выбрать кролика, а потом убить и освежевать его, так что я шел и убивал – идеальная машина смерти. Я всегда старался выбрать тех, что нравились мне меньше других по разным причинам. На самом деле, я никогда не убивал тех, которые мне нравились, разве что они были больны, и я должен был прекратить их страдания. Но это другое дело.

Кролик, которого я поймал сегодня, кажется вполне здоровым. Определить это достаточно легко. Нужно всего лишь посмотреть на его глаза и проверить красные они или нет, а еще уши. Все должно выглядеть здоровым, тогда и кролик здоров. Есть много способов убить кролика, но большинство из них мне кажутся извращенными. Я предпочитаю старый добрый удар по затылку: ты берешь кролика за ноги или за уши, это не имеет значения, а потом бьешь бедное существо по затылку чем-то тяжелым. Обычно я использую полено, однако подойдет любой тяжелый, тупой предмет.

Я выбираю подходящее полено и беру его в руки. После этого я тяжело вздыхаю и поднимаю кролика перед собой, держа его за уши, что позволяет нашим глазам встретиться в последний раз. Он действительно кажется мне очень милым, но я не должен быть сентиментальным в такой момент. В такие моменты ты просто должен представить перед глазами все те ужасные вещи, которые кролики делает в обычной жизни, вроде поедания своего потомство. После подобной визуализации убийство не кажется таким неправильным. Более того, я уверен, что если бы он был на моем месте, он бы ударил меня по затылку без раздумий.

Я поворачиваю его боком к себе, чтобы не видеть его милой мордашки, поднимаю вторую руку и наношу удар в область затылка. Я знаю, сколько силы мне нужно вложить в удар, чтобы убить его сразу. Нет необходимости бить его слишком сильно, так как в этой области головы у кролика мозг защищен менее всего, так что достаточно лишь нанести удар в правильное место. Конечно, я не всегда обладал столь продвинутыми знаниями. Когда я должен был забить своего первого кролика, я очень волновался, потому что я не хотел делать ничего подобного. Но мой отец сказал: «Иди и сделай это».

Это такое странное чувство, когда всё твоё «Я» сопротивляется, а потом кто-то авторитетный в твоих глазах говорит тебе сделать что-то, и всё мгновенно меняется. Ты просто идешь и делаешь то, что было сказано. Обычно этот человек старше тебя, авторитетнее или просто сильнее, заставляя тебя чувствовать, как твое собственное мнение постепенно блекнет или вовсе исчезает. Я помню, как тогда ударил моего первого кролика недостаточно сильно и не убил его с первого удара. Кролики почти не издают никаких звуков, но в тот день он начал неистово визжать. Я понимаю, что ему было больно, и это была моя вина. Моя рука мгновенно разжалась, после чего кролик упал прямо на землю, извиваясь в агонии. Это был ужасный опыт, а факт того, что отец был там в тот момент, наблюдая за моей неудачей, сделал его еще хуже.

«Подними и его и закончи начатое как настоящий мужчина», – сказал он, прислонившись к забору и скрестив руки на груди.

Мои руки дрожали, по моему лбу стекал пот, но я всё же поднял этого бедного кролика и приготовился сделать еще один удар. Но к тому моменту он уже испустил дух и умер у меня в руках. Забавно понимать, как разные ситуации оживляют в сознание смежные воспоминания. Я знаю, что этот кролик умер мгновенно, потому что я больше не тот ребёнок, что был раньше. Кролик мертв, но его мышцы продолжают сокращаться какое-то время. В этом нет ничего страшного, хотя неопытный человек может испугаться. Несколько секунд и он успокоится.

Внизу, прямо под ним, собирается небольшая лужа крови, которая пропитывает снег. Теперь я кладу полено на землю и беру веревку, чтобы обмотать её вокруг его задних ног. Я достаю из портфеля нож. Я никогда не выхожу наружу без портфеля, даже если я просто иду в туалет. Это мой старый школьный портфель, который я раньше носил в школу. Когда ты становишься старше, ты перестаешь носить портфель, потому что это может понизить твой авторитет в глазах других ребят. В моей школе ученики старших классов носили либо тонкую папку, либо одну тетрадь, чтобы выразить свое полное безразличие к учебе. В портфеле у меня много важных вещей, от спичек до топора. На одной из лямок и ношу градусник, но об этом я расскажу в другой раз, так как сегодня достаточно тепло, всего лишь двадцать градусов ниже нуля.