Акрофобия

– Ты? – сзади послышался до боли знакомый голос.

Джек заставил себя открыть глаза и обернуться. Перед ним стояла его бывшая жена, взволнованная, с красными щеками и опухшими, как это обычно бывает у неё при волнении, губами. Она держала в руках коричневого цвета сумку, из которой была видна медицинская карточка Эрика. Самого ребёнка здесь не было.

Но Торренс первым делом спросил вовсе не о сыне:

– Где Генри?

– Я не... – она была настолько удивлена, увидев здесь Джека, что на секунду лишилась дара речи, – не знаю. А что ты здесь вообще делаешь?

Мысль об аудиозаписи немного взбодрила его.

– Это неважно. Он мне говорил, что он здесь. У меня с ним... разговор.

– Здесь?

Джек искренне верил удивлению своей бывшей. Она ничего не знала.

Немного привстав, мужчина решил осведомиться о другом. На секунду он даже забыл, что ещё несколько минут назад видел на кровати сына пятно крови размером с теннисный мяч.

– А Эрик? С ним всё в порядке?

Удивление с лица Анны спало и уступило место привычной надменности.

– С ним... всё нормально. Это не должно тебя волновать.

– Напротив.

Джек старался держать себя в руках, чтобы не вскипеть. «Только не сейчас», – говорил он себе.

– Здесь на кровати пятно крови. Я думал...

– Я же говорю тебе, – отрезала она, сжимая кулаки, – с ним всё хорошо.

– Где он?

– У терапевта.

Торренс ещё раз взглянул на кровать.

– Откуда пятно крови?

Женщина хотела сказать что-нибудь резкое, но в этот момент дверь открылась, и в комнату зашёл Эрик. За ним вошёл доктор Хардвидж с взволнованным видом. Ребёнок взял маму за руку и сперва даже не заметил отца. Мальчик был немного бледен и худ, но на его щеках понемногу начал проступать румянец.

– Папа? Ты? – он вяло улыбнулся и сел на кровать рядом с ним, пожимая ему руку.

Анна наблюдала за этим, как хищная кошка.

– О, мистер Торренс, и вы здесь?

– Добрый вечер, доктор, – откликнулся Джек.

Прикосновение руки сына и сам его вид, пусть и не самый лучший, успокоили его.

– Весьма оптимистично, но неверно. Миссис Тор, – он повернулся к Анне, – порез был неглубокий, с вашим сыном всё хорошо. Только проследите, чтобы он не снимал повязку. Не будешь снимать повязку, ладно, Эрик? Ты ведь уже большой мальчик!

Ребёнок провёл пальцами по футболке в том месте, где, очевидно, была рана.

– Не буду, – он замотал головой, и Хардвидж улыбнулся.

– А в чём дело, док? – Джек так ничего и не понимал.

Хардвидж удивлённо посмотрел на Анну.

– А вы не в курсе?! Ничего страшного не было, – поспешил заверить он отца с долей смущения. – Просто сразу после начала пожара у нас взорвалась труба, и от неожиданности Эрик дёрнулся, но в тот момент ему делали укол. Игла немного порезала кожу.

Парнишка посмотрел на врача с таким вызовом, будто взглядом мог сказать: «А вы, значит, не испугались бы, да?»

Отец погладил сына по голове.

– Как там ситуация внизу?

В тот момент Джек вдруг понял, зачем на самом деле Хардвидж пришёл сюда лично, а не просто отправил Эрика самого. У него было что сказать.

– Я... – врач замялся и опустил взгляд в пол. – Я не знаю, что нам делать.

Бессилие его мучило. Он посмотрел на ребёнка и тут же отвёл взгляд.

– Огонь уже вовсю бушует на втором этаже. Мне сообщили, что к нам должен подлететь вертолёт, но у него, как оказалось, нет горючего. Пока копы решают эту проблему, огонь перебирается по лестничной клетке вверх. Большая часть каркаса – это старые, прекрасно воспламеняющиеся материалы.

Джек присел на кровать рядом с Эриком, обнимая его и глядя на Анну. Хоть в одном аспекте жизненной деятельности эти люди нашли общий язык – им следовало как можно быстрее убираться отсюда вместе с сыном.

Женщина посмотрела на доктора:

– Какой-нибудь другой выход есть?

Хардвидж горько улыбнулся, опуская глаза:

– Нет, мадам. Тогда бы я рассказал вам о нём в первую очередь. Сожалею. Впрочем, я уверен, что паниковать не стоит. А пока что мне нужно уйти. Меня ждут пациенты.

Он удалился. Торренс посмотрел на Эрика, желая понять, осознал ли ребёнок до конца то, что сейчас сообщил им доктор. Сын посмотрел на него и улыбнулся, проводя рукой по его спине. «Он всё понял», – думал Джек.

Взгляд мальчугана неожиданно упал на трость, которую мужчина так и не поднял.

– Папа, Генри говорил, что у тебя проблемы с ногой...

Анна с удивлением посмотрела на сына. Торренс ответил:

– Да, дядя Генри не соврал.

«А где же он, кстати, этот дядя Генри?»

– Просто я неудачно упал, – продолжил он. – Можешь посмотреть на трость.

Эрик спрыгнул с кровати и полез за палкой, в то время как мать провожала его взглядом. Мальчик поднял трость и стал её рассматривать, переворачивая и проводя ладошкой по рукоятке с привычным для детей интересом ко всему новому и необычному, который с возрастом они всегда теряют.

– Какая красивая! – сказал парнишка без доли подтекста. – Я думаю, пап, тебе с ней будет очень... как это говорят... Я помню слово, которое недавно услышал от пожилой женщины с болезнью спины. Она мне потом объяснила его значение. Ах, вот оно – солидно!

Эрик был так рад, что слова из его рта текли, как вода из брандспойта.

– Довольно, – отчеканила миссис Тор.

Любой интерес её сына отцом вызывал у неё отвращение.

– Мы не должны мешкать.

Она посмотрела на Джека, как мать на нерадивого, ненужного ребёнка, обузу семьи. «И что ты сидишь? – спрашивал её взгляд. – Всю жизнь просидеть собрался?»

Молодой человек вынужден был согласиться, хотя мысленно отправил свою бывшую жену жариться в аду с чертями. Он так давно не видел сына, что теперь наслаждался каждым его словом и жестом, его личиком, которое сейчас улыбалось чаще, чем когда-либо.

– Эрик, – позвал он своего ребёнка, который всё ещё был увлечён тростью, – мама права. Нам действительно стоит идти. Дай-ка мне эту штуку.

Мальчик кивнул и не без сожаления передал отцу трость, будто новую и очень забавную игрушку. Подбежав к маме, он взял её за руку, и та благодарственно улыбнулась, а затем обернулась через плечо и незаметно для Эрика обратилась взглядом к бывшему, немного приподняв брови: «Видишь, мол, как твой сынок бежит ко мне, к своей единственной матери. Ни к кому другому, а тем более к тебе, Эрик никогда не будет испытывать ничего подобного. Он может говорить с тобой, может даже улыбаться тебе, но возвращаться он всегда будет в мою сторону, в мой дом, держать всегда будет мою руку и засыпать, не боясь ничего, лишь под мои колыбельные».

Джек сжал трость так, что едва не переломил её рукоятку. Подобное толкование этого взгляда, который ему не раз доводилось снискать в годы их семейной жизни, было ещё не самым ущербным, какое он мог бы для себя сформулировать. Чем дольше ты знаешь человека, тем лучше умеешь проникать в его сознание, понимать его чувства, читать его мысли, и чем сильнее ты окунаешься в этот омут человеческой души, тем выше падает твоя жизненная монета, и дороже становится цена, которую ставишь. Иногда находишь совсем не то, что ищешь. А у истины много горечи, и Джек это прекрасно знал.

Эрик на фоне всей этой невербальной волны гнева теперь как нельзя лучше походил на наивного малыша, на лучший объект обмана. И дело совсем не в его интуиции, которая в своё время открыла для него лишь часть занавеса, скрывавшего всю ту грязь, а в доверчивости и вере в лучшее, которых у взрослых людей почти нет. Понимание истины, горькой истины взаимной родительской неприязни, которая витала у него в голове довольно долго и засела в ней крепко и надежно, как свинцовая пуля, всё равно затмилось верой в мечту, которая открылась перед ним, пусть и ненадолго. Все предрассудки, всё плохое мгновенно улетучилось, потому что не способно перенести яркого света радости и безмятежного удовлетворения, которыми сейчас была наполнена его душа. В своей руке он держал тёплую и привычную мамину ладонь, а рядом с ним шёл папа, простой и весёлый, как обычно. Слова же доктора Хардвиджа показались ему не только не страшными, а обнадёживающими, потому что чем дольше происходил внизу этот непонятный пожар, тем дольше мама и папа не разойдутся и останутся вместе. Легко цепляться за мечты, и невыносимо трудно от них отказываться.

Анна и Эрик вышли из палаты за руку, за ними показался Джек и закрыл дверь. Коридор, по которому молодой человек проходил несколько минут (или часов?) назад и который показался ему тогда относительно тихим, теперь напоминал самый натуральный митинг.

Большинство пациентов и та небольшая часть посетителей, кто не смог выбраться, теперь горячо обсуждали между собой решение снимать их с помощью пожарной лестницы. Многие говорили, что спасатели рискуют людьми, которые могут стать жертвами, если пользоваться такими экстренными методами, но почти все находящиеся здесь трепались лишь о других, и никто не упомянул и слова о себе. Каждый был взволнован, и после того, как Торренс оглядел всю эту свору, то почему-то подумал, что хотя бы один из этих людей, которые столь самоуверенно дерут себе глотки, по-настоящему боится высоты, и что кричит он теперь от того, что предпочёл бы пулю в лоб, чем ещё раз мысленно окунаться в бездну страха и отчаяния. Джек помнил это чувство, помнил те ощущения, как помнил своё имя и дату рождения. Он знал: вырезав опухоль, нельзя не остаться без рубца. Этот рубец иногда ныл и давал о себе знать неприятной тирадой воспоминаний.

«А что насчёт тебя, а, Джек? – спросил он сам себя. – Не станешь ли ты кричать? Не станешь ли возвращаться к пройденному?»

Мужчина вспомнил ущелье и свою ногу, которую зажало между двумя камнями, как под прессом. Он видел ту бездну. Во сне и наяву.

Торренс сам отдёрнул своё сознание. Сейчас он должен думать только сыне и о... Генри. Джек машинально обернулся. Мысль об Эрике так или иначе выталкивала, словно вода буй, размышления об аудиозаписи. Если он включит её в суде, и присяжные услышат всю правду об Анне, он будет спасён, будет на воле, среди таких же свободных людей и.... Мысль Джека упёрлась в другую чёрную, как мгла, стену. Конечно же, с ним под руку будет идти Эрик. Его сын. Всё ради него. Молодой человек посмотрел на своего ребёнка, счастливого, как на дне рождения, с высоко поднятой головой и немного улыбающимися тонкими губами. Теперь он крепко сжимал материнскую руку, иногда поглядывая на мамино лицо. Когда она улыбалась, он улыбался шире, когда она была зла, он опускал голову и тоже был хмур.

Торренс встал за Анной, пытаясь немного передохнуть. «Эрик любит её, – подумал он неожиданно. – Слишком сильно». А глубоко в душе он понимал, что желал бы обратного.

Откуда-то с конца коридора послышался гул, и вся толпа замерла, оборачиваясь туда, как по команде. Джек стал немного правее, чтобы лучше следить за происходящим. К третьему этажу подали длинную раскладную лестницу, которая обычно покоится на пожарной машине. Закрепив её на подоконнике и что-то крикнув вниз, спасатель по имени Гарри, мужчина средних лет, полностью закутанный в жёлтую защитную одежду, обратился к толпе:

– А теперь послушайте меня, – он нервничал, но лицо его оставалось достаточно волевым. – По мере того, как мы тушим огонь на нижних этажах, он поднимается на верхние. Второй этаж уже полностью в огне.

По коридору пронёсся волнительный шёпот, все начали шушукаться.

– А что если... если вы не успеете? Мы же все тогда сгорим... – грубоватым голосом произнёс старик в больничной одежде, держась правой рукой за сердце.

Пожарный повернул в его сторону лицо, полное гнева, но вовремя сумел преодолеть себя. Джек понимал его: меньшее, что сейчас нужно этим спасателям, – это паника на узкой, как плотничная доска, пожарной лестнице.

– Мы успеем, – твёрдо изрёк он. – Будьте в этом уверены.

Гарри вновь опустил голову и что-то крикнул вниз, ему ответили. Придерживаясь за лестницу, он присел и тихо сказал:

– Первыми идут старики и самые тяжёлые больные. Мы поможем вам передвигаться.

Прямо за этим словами за пожарным появилось двое его коллег – громадные парни со светлыми волосами и, судя по лицам, родные братья. Вид этих бравых молодых людей несколько успокоил толпу.

Первыми поковыляли две старушки, которым по виду было не меньше восьмидесяти. Поскольку сами они лезть не могли, ибо руки их были слабы и ненадёжны, они со всей старческой силой, которая у них только осталась, ухватились каждая за своего спасателя и буквально повисли на них. Для молодых людей эти худые от болезней старушки не представляли никакой тяжести. Их и так бледные лица становились и вовсе молочного цвета, когда пожарные забирались на лестницу и аккуратно приседали, хватаясь руками за железные поручни.

Через несколько секунд квартет скрылся из виду и спустя две минуты, довольно быстро, как мог судить Джек, их заменили другие спасатели. За старушками, которые теперь уже наверняка в безопасности, последовал тот самый пациент-сердечник, который первым заявил об опасности. Всё ещё державшегося за грудь, медсестра подвела его под руку к окну и передала в руки лысого чернокожего парня с добродушной улыбкой, которой он не помедлил одарить старика. Тот, по-прежнему с недоверчивостью, всё же обхватил шею спасателя своими руками, и примерно через тридцать секунд они скрылись так же, как и старушки.

– Мама, папа! – снизу неожиданно послышался голос Эрика.

Джек, увлечённый всей этой процессией, отвлёкся от мыслей о сыне. Женщина бросила взгляд на бывшего мужа, потом он на неё, а затем оба, немного сбитые с толку, посмотрели на ребёнка. Он стоял, недовольно скрестив руки на груди.

– Мама, папа! – повторил он. – А давайте куда-нибудь сядем!

Ещё один недовольный взгляд.

– Я очень устал. Пожалуйста!

– Конечно, сынок! – отозвалась мать и повела мальчонку к скамье, где сидела милая женщина с большими круглыми очками, роясь у себя в сумке.

– Анна, дорогуша! – сказала она, широко улыбаясь и обнажая две большие дырки в нижнем зубном ряду. – Рада тебя видеть. Боже мой, это всё так странно и ужасно, ты не находишь?

Миссис Тор смиренно улыбнулась, хотя Джек понимал, что в её мыслях эта самка сейчас удостоилась самых мерзких и резких выражений, которые только может произнести женщина.

– Эрик, мальчик мой! – сказала дама, приподнимаясь и целуя его.

Парнишка скривился, будто съел солёный огурец, и хотел было вырваться из не желаемых объятий, но, посмотрев на мать, увидел на её лице неодобрение и тут же стал смиренным и спокойным, выдерживая ещё два поцелуя этой сердечной леди.

– Анна, родная, как он? – спросила она, всё ещё не выпуская Эрика из объятий.

– Хорошо, только сильно устал, – последнее слово звучало сочувственно и с состраданием.

– Устал?! – переспросила она. – Что же ты тогда стоишь? Тебе стоит отдохнуть. Присаживайся.

Женщина убрала свою сумку, взяла с соседнего сиденья большую подушку и ещё одну маленькую розовую, с изображением кролика с пушистыми ушами. Ребёнок присел с облегчением от того, что объятия сердечной тёти закончились, и он мог набрать полную грудь воздуха.

Подойдя к Анне, она хотела что-то сказать, но вдруг заметила Джека, молча стоящего за своей бывшей женой.

– А это... – она смерила Торренса взглядом, – должно быть, Генри, твой муж, о котором ты мне рассказывала?

Джек молчал, но на его губах проступила небольшая улыбка. Всё это казалось ему забавным.

– Вовсе нет, – Анна обернулась, и её глаза недовольно блеснули, как далёкие фары автомобиля. – Это мой бывший муж, Джек.

Дама сперва не поняла её слов, а затем смущённо отступила, покосившись на Эрика.

– А, я просто... извините.

Она подала мужчине руку, и тот пожал её, поддерживая трость левой.

– Ничего страшного, – сказал он.

– А мой муж, Генри... – она с призрением посмотрела на Джека. – Он, должно быть, внизу. Не может попасть к нам из-за пожара. Он звонил мне... говорил, что очень переживает.

– Сейчас нам всем плохо, – всё ещё с кривой, неловкой улыбкой произнесла мадам. – Мне нужно найти внучку, медсестра должна была за ней присмотреть.

– Синди, Синди! – женщина звала свою внучку. – Ах, вот она, у балкона. Мне пора бежать, Анна. Мы, может быть, сейчас спустимся. Удачи вам! Приятно было познакомиться, Джек!

Торренс хотел было возразить, что сперва будут снимать стариков, но вступать в дискуссию с этой женщиной ему вовсе не хотелось.

– Взаимно!

В тот момент к ним подошла молоденькая медсестра, та самая, с которой Эрик разговаривал как-то ночью. Она по-дружески улыбнулась ему и обратилась к Анне, держа в руках блокнот:

– Миссис Тор, здравствуйте! Я запишу вашего сына в очередь к детям, которые будут спускаться после стариков. Вы будете после... – она перевернула страницу и напрягла в темноте зрение. – После вон той девочки, Аманды Брукс. Хорошо?

– Конечно, Джил, спасибо тебе большое, – Анна улыбнулась ей, переводя взгляд на сына.

– Не за что, – ответила девушка, подходя к Эрику. – С тобой всё хорошо, парень?

Ребёнок по привычке улыбнулся ей и слез с сиденья.

– Сиди, сиди. С тобой сейчас ничего не будет. Так как ты себя чувствуешь? – спрашивала она, прикладывая руку по лбу. – Ничего не болит?

– Всё отлично, – громко сказал Эрик, немного приободрённый, поглядывая на маму с папой.

– Я рада, – Джил усадила его на сиденье, а сама встала, поправляя халат. – Ждите, Миссис Тор. Это только на первый взгляд всё довольно быстро. Но там много людей, которым нужна помощь.

Анна кивнула, а медсестра продолжила записывать имена, внося их в списки, будто делала перепись населения. На лице бывшей жены Торренс увидел явное облегчение, словно несколько минут назад она выздоровела после страшной болезни. Смахнув со лба пот и поправив волосы, которые теперь выглядели немного неухоженными, она подсела к сыну и обняла его, гладя по голове. Эрик поцеловал её и сказал:

– Папа, папа, ты меня слышишь?

Джек обернулся к ребёнку:

– В чём дело, сынок?

– Папа, садись к нам.

Отец отвел взгляд вниз, пытаясь скрыть внутреннюю неловкость.

– Мне нужно разминать ногу, сынок. Я лучше постою.

Анна посмотрела на свободное место справа от неё и с презрением, граничащим с вечной обидой, одарила бывшего мужа тяжёлым взглядом. «Твоё враньё выглядит ещё хуже, чем моё с телефонным звонком от любящего мужа», – говорил этот взгляд.

Молодой человек скривился и отвернулся, продолжая наблюдать за тем, как людей спускают вниз. Наверх опять поднялась парочка крепких парней, которые начинали эвакуацию, и они, вместо двух старушек, теперь взяли пожилую женщину с желтым, как у азиатов, цветом кожи, и её дочь с бледным подавленным лицом.

Торренс разминал ногу. Если честно, то повреждённая конечность, на которой больше не было четверти ступни, жутко болела. Боль, как назойливый червь-паразит, то ползла вверх, к самому колену, то опускалась обратно к своему источнику. Мужчина обернулся к пустому месту рядом с Анной. «Бог мой, – подумал он, мысленно выругав и себя, – кого она из себя возомнила?»

Опираясь на трость, Джек с невозмутимым видом сел в кресло, облокотил руки на поручни и подставил палку к краю сиденья у себя между ног. Ступня издала болезненный импульс и замолчала, как обезглавленная тварь после смерти. Молодой человек откинул голову назад, упираясь в тёплую от огня, полыхавшего внизу, и душного воздуха стену, и на несколько секунд закрыл глаза, пытаясь хоть на мгновение отгородиться от всего этого дьявольского шума, который носился, будто юла, по коридору.

Спустя минуту Торренс понял, что засыпает, и не заснул окончательно, может быть, только от самой этой мысли, которая камнем ударила ему в голову. Он открыл глаза и резко отдёрнул голову, словно руку от горячей сковородки. Пригнувшись, мужчина закрыл лицо руками и помассировал себе виски, что окончательно привело его в чувство. Сделав глубокий вдох, он увидел голову сына у Анны на коленках. Тот спал, а она нежно гладила его рукой по волосам. Эрик прижал ноги к себе и уютно умостился между двух сидений, подложив одну руку под голову, а другую откинув назад. Его чёрные ресницы спокойно подрагивали в такт размеренному детскому дыханию.

Джек посмотрел на распахнутое окно, из которого выносили бледного худощавого мальчика лет десяти с катетером на руке. На руках красного, измотанного от жары пожарного он лежал тихо и молча, как тощая палка в руках лесника.

Торренс отвёл взгляд и посмотрел на Эрика, невольно сравнивая его с этим истощённым ребёнком. «А что было бы, если бы тем мальчиком был мой сын?» Немного опустив голову, он вдруг сказал:

– Меня здесь не было.

Анна от неожиданности дёрнула рукой и обернулась к бывшему мужу, не понимая, что он говорит. Тот продолжал:

– Я был на улице, возле входа, когда здание полыхало огнём, как чёртов спичечный замок. Мне сказали, что все входы заблокированы, но я пошёл к чёрному входу, к большой лестнице, которая стоит сбоку, – Джек указал в ту сторону пальцем, – но она оказалась завалена... частично.

Миссис Тор по-прежнему молчала, теперь уже спокойно положив руку на колено около сына, и слушала не перебивая.

– Мне кричали позади, – продолжил мужчина, – что я сумасшедший, что мне туда нельзя, но я всё равно полез. Я обжёг себе руки, едва не угробил ногу, но... Я не мог смириться с тем, что мой сын будет один. С ним могло случиться всё, что угодно. У него могли бы начаться осложнения, а рядом не оказалось бы ни одного врача, потому что все заняты или, может быть, всем просто наплевать на маленького мальчика, которому нужна помощь. Я поднялся по лестнице, зашёл в его палату и увидел на кровати кровавый след, а самого Эрика там не было. В тот миг я подумал, что готов отдать свою жизнь за его. Правда готов.

Джек повернулся к Анне, которая молча глядела в пространство между своим ребёнком и бывшем мужем. Торренс положил ладонь на подлокотник рядом с её рукой.

– И когда я узнал, что он жив, что с ним всё в порядке, я был самым счастливым человеком в этой стране. Я люблю... нашего сына. Я никогда умышленно не причиню ему боль.

Молодой человек замолчал, смахивая со щеки одну маленькую, похожую на крошечный алмаз, слезу. Он был готов простить всё, забыть, создать искусственную амнезию для всего плохого, что разделяло его с бывшей женой.

Женщина по-прежнему смотрела в пустоту, не шевеля зрачками, будто под гипнозом. Её рука медленно поднялась, прошлась пальцами по плечу Эрика, и аккуратно, будто убаюкивая, начала поглаживать его по спине.

– Мы не должны бороться за него. Он не наша собственность, но частичка его есть в нас обоих, и этого не уже исправить. С кем бы он ни был, он всё равно будет любить нас обоих. Любовь нельзя отсудить, нельзя забрать или выкупить. Зачем, размахивая мечами, рыть себе могилу?
Джек повернулся к Анне и дотронулся пальцами её ладони. Она, не отдёргивая руку, что-то прошептала, едва шевеля губами.

– Что ты говоришь?

– Никогда.

– Что?

– Никогда ты, ублюдок, не получишь моего сына, – она с силой отдёрнула руку и ненавистно посмотрела на него, буквально сжигая его своей злобой. – И мне жаль, что ты там не сдох.

Она выпрямилась, убирая руку от сына и глядя на поражённого Торренса.

– Очень жаль, что ты там не сгорел. Мы бы все вздохнули с облегчением.

Мужчина сжал кулак аж до боли в костяшках, до того ему хотелось размазать это наглое, высокомерное лицо по стене. Во рту у него появилась приторная горечь от досады и отвращения, которые обуяли его.

– Какая же ты форменная сука! – сказал он, вставая.

Его взгляд невольно упал на Эрика, который по-прежнему спал. Хорошо, что он этого не слышит.

– Мне стоит заткнуть тебе рот прямо сейчас, если ты не...

В этот момент Джека будто молнией ударило. Его ладони разжались, заставляя костяшки приятно хрустеть, и он сам вдруг замолчал, меняя злобное лицо на ехидную гримасу. Торренс сделал два шага назад, развёл руками и рассмеялся. Его смех казался настолько искренним и приятным, что кто-то с интересом обернулся, разглядывая его. Он замолчал и с той же улыбкой сделал два шага обратно, присаживаясь на колени перед Анной и улыбаясь ей в лицо.

– Ты, гадина, – с удовольствием, будто пел старую песню, вымолвил он, – даже ему не нужна. Он тоже всё понял о тебе. Может быть, слишком поздно, но всё же.

Джек опустил голову, ощущая, как приятная волна наслаждения катится по его телу.

– Что ты несёшь, сумасшедший? – спросила женщина.

– Генри, – ответил тот, не поднимая головы. – Он ненавидит тебя. Он обещал дать мне аудиозапись, на которой запечатлен ваш разговор с адвокатом, где вы составляете показания твоего мужа.

– Ты блефуешь! – дрожащим голосом прошипела девица.

– Значит, это всё же правда.

Джек издал непроизвольный нервный смешок, а затем встал и развернулся, как в армии в строю. Его давила усталость, и быть рядом с этой женщиной он не мог. Немного отойдя, он опёрся о стену и закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки, и даже не заметил, как сзади послышался толчок. Миссис Тор вскрикнула, но Торренс обратил внимание не сразу.

Он вытер с лица пот, открыл глаза, как после долгого сна, и повернулся, но не в сторону бывшей, а немного вбок. Слегка затуманенным взглядом, будто через очки на здоровых глазах, он увидел... сына. Эрика, стоявшего почти что перед ним. Сперва Джек заметил сжатые в кулаки детские ручки, помятую, как после пробежки, рубашку, а затем подбородок, по которому катилась слеза.

– Эрик? – произнёс он тихим дрожащим голосом.

По лицу ребёнка струились слёзы, а щёки были красными и подрагивали в такт губам.

– Вы несчастны, – сказал он, – вы ненавидите друг друга.

– Эрик... – на сей раз это сказала его мать.

– Я не спал, – выпалил он, тщетно смахивая слёзы; они лились против его воли. – Я всё слышал. Это всё из-за того змея, из-за моей неосторожности. Дядя Генри был прав.

– Сынок, послушай, – сказал Торренс, – ты всё неправильно понял...

– Нет, папа, – твёрдо сказал он, глотая слёзы, – я виноват, что погнался за тем змеем.

Джек отрыл было рот, чтобы снова возразить, но в этот момент подошла медсестра Джил, которая записывала мальчика в очередь.

Она окинула всех довольно пространным взглядом, немного смутилась, а затем сказала уставшим голосом:

– Миссис Тор, уже подходит очередь вашего сына, – она улыбнулась Эрику. – Вам нужно идти. Аманда немного боится, так что на неё уйдёт немного больше времени, но вам всё равно надо поторопиться.

Все молчали.

– У вас всё в порядке? – осведомилась она, ещё раз окидывая всех взглядом.

– Нет, не всё, – тихо сказал парнишка, – но я хочу это исправить. Я помню ваши слова. Ваш совет.

Мальчик резко двинулся с места и побежал по коридору. Джек опешил, едва не теряя связь с реальностью.

– Что вы ему сказали? – спросил он.

– Боже мой, – она приложила пальцы ко рту, будто задыхаясь. – Я не уверена, не помню, но... Бегите за ним! Я говорила, что если с ним случиться что-то плохое, то родители помирятся и забудут все ссоры, волнуясь за его жизнь.

– Дура, – вымолвила Анна и побежала в сторону Эрика.

– Куда он побежал? Куда ведёт та дверь? – спросил Джек, едва сдерживаясь, чтобы не ударить девушку.

– На лестницу к четвёртому этажу и оттуда на чердак, – прохрипела она, заливаясь слезами. – Мне очень жаль, я же не знала. Простите, мистер Торренс! – последние слова она кричала ему вслед.

Молодой человек добежал до угла, завернул, поднялся по ступенькам, держась за стенку, и увидел открытую металлическую дверь находящуюся в конце небольшого бокового коридора.

– Эрик! Стой, – прокричал он, бросаясь вперёд.

Слишком поздно до него дошла мысль, что он не взял свою трость. Джек сильно хромал, едва не падал, но в такт выстрелам боли, которая теперь, похоже, превращалась в натуральную автоматную очередь, быстро шагал вперёд.

Позади что-то грохнуло, и послышался треск разбитых стёкол – это прогремел новый взрыв. Торренс на секунду остановился и почувствовал, что огонь очень близко. Ему вовсе не хотелось думать, что эти хищные языки пламени сейчас вздымаются у его сына над головой.

Держа эту мысль в голове, мужчина наконец добрался до двери, прикоснулся к ручке, чтобы открыть дверь настежь, и тут же отдёрнул руку, едва не получив ожог. На пальцах остался красный след, как от дешёвой краски. Толкнув дверь ногой, он увидел небольшое складское помещение, в дальней части которого горел огненный свет.

– Эрик! – позвал он сына.

– Убирайся, – донёсся голос Анны, – тебе здесь делать нечего.

– Ты спятила!

Джек, хромая, кинулся на голос. Повсюду стояли ряды, заваленные ящиками, планшетами, файлами из бухгалтерии. Где-то рядом с Торренсом под огонь попал ящик с ампулами, от жары те разом полопались, раскидав повсюду кучу осколков, как граната.

Мужчина ощутил небольшой укол в шее, будто его укусил крупный комар. Проведя рукой, он вытащил маленький кусок стекла, залитый кровью. Такой же торчал из кисти. Джек прислонился к полке, силясь вытащить все стекляшки.

– Подожди, Эрик, не бойся, – сказал он, вырывая последний осколок.

Он достал пять таких и теперь, держа их все на ладони, швырнул в сторону.

Только он успел отойти, как огромная банка, стоявшая почти над его головой, треснула от жары, и самый большой её кусок остриём вниз приземлился в нескольких сантиметрах от здоровой ступни Джека. Отпрянув, как от шипящей змеи, он невольно заметил сквозь дыру между ящиками жёлтое пламя огня, отдававшие жаром по всей комнате.

Сделав глубокий вдох, Торренс зашёл за угол и увидел своего ребёнка, стоящего на горящей винтовой лестнице. Огонь жадно пожирал старое дерево, но ещё не добрался даже до середины.

– Папа, – позвал мальчуган, указывая на выход вверху, – здесь закрыто, я не могу открыть. Помоги. Я лишь хотел, чтобы вы не ругались, чтобы вы вместе меня спасли.

Его отец огляделся, почти не расслышав слова сына. Он стараясь найти что-нибудь, чем можно ему помочь, но в этот момент заметил отсутствие Анны.

– Эрик, – обратился Джек к сыну, – я сейчас постараюсь что-нибудь найти, но где твоя мама?

Детское лицо, пухлое и красное от страха и усталости, на миг приобрело удивлённый оттенок.

– Мама? Мама сзади, за тобой. Она сказала, что хочет помочь.

Не успел молодой человек обернуться, как резкий тупой удар по голове сбил его с ног. Черепушка загудела, как старый паровоз, а в ушах послышался звон. Торренс, опираясь на ладони, перевернулся и увидел свою бывшую жену с металлической трубой в руках. Перед глазами у него плыли круги, но когда на мгновение фокус сбитого зрения свёлся на женском силуэте, он увидел ненависть и удовлетворение в одном лице.

– Я же говорила, что лучше будет, если ты сгоришь, – приглушённо донеслось до мужчины откуда-то издалека.

Анна немного нагнулась и нанесла ещё один удар, в плечо. Джек вскрикнул и попытался что-то сказать, хватая конец трубы, но ни то, ни другое сделать не смог. Женщина улыбнулась своей приторной улыбкой, сделала шаг назад и с разворота ударила по ноге, прямо в колено. Струна боли на теле её бывшего натянулась до предела, он закричал и с почти невыносимой болью приподнялся, протягивая руки к ноге.

– Мама, мама, прекрати, – доносился сверху голос Эрика, жалобный и дрожащий.

– Успокойся, сынок, – она подняла голову и смахнула с лица пятно сажи, разукрасившее её щёку. – Если я этого не сделаю, то кто вместо меня?!

Джеку казалось, что слух его находится где-то в космосе, где расстояние метра кажется километровым. Боль волнами накатывалась на его сознание, желая захлебнуться в пучине припадка. «Ты должен оставаться в сознании. Ради сына», – твердил себе Торренс, и мысли, казалось, пролетали прямо перед ним в невесомости, плавно и медленно, как пушинки.

Миссис Тор тем временем снова повернулась к бывшему. Она предвкушала конец схватки, свою полную победу, и оставалось только водрузить флаг. Женщина уже представила, как металлическая труба раздробит её противнику череп, словно хрупкий хрусталь, и он наконец отступит, навсегда уйдёт из их жизни.

Она без капли жалости замахнулась для последнего удара, но в этот момент сзади послышались шаги. Быстрые, цокающие, звуки стучащих по полу каблуков доносились до сознания Джека быстрыми ударами отбойного молотка.

Анна развернулась и увидела Джил, дрожащую, с заплаканным лицом и в помятой одежде. Её пальцы беспокойно теребили пуговицы фланелевой рубашки.

– Миссис Тор, – она даже не успела оглядеться, весь её мутный взгляд был направлен на одну Анну, – там вас ждут. А где же Эрик? С ним всё...

Она осеклась, поднимая глаза наверх и замечая там съёжившегося, словно от холода, Эрика Торренса, едва не задыхающегося от собственных слёз и страха, а внизу, в двух метрах от сына, распластавшегося на полу Джека с огромной вмятиной на окровавленной ноге. Затем её взгляд, как солнечный зайчик, переметнулся на трубу с багровыми пятнами в руках Анны. Девушке показалось, что она ошиблась дверью и вместо кладовки ненароком забрела в ад.

Пользуясь всеобщим замешательством, Торренс хотел было встать, но вскоре понял, что не сможет. Беспомощно шаря рукой в поисках невесть чего, он хотел найти опору, чтобы приподняться и противостоять бывшей жене, но нашёл кое-что другое, что могло помочь ему куда лучше.

Анна окинула перепуганную Джил взглядом и сказала:

– Вам не повезло, милая, вы были хорошей медсестрой и, я думаю, хорошей матерью. Как мать, вы можете меня понять.

Мужчина сделал новую попытку встать, и эта вышла куда лучше. Он присел, удерживаясь за полку; из руки его сочилась маленькая струйка алой крови.

Миссис Тор замахнулась, и бедная девушка даже не смогла сопротивляться – в таком сильном она была шоке. Металлическая труба опустилась ей прямо между глаз, пробивая череп до самого мозга. Джек открыл рот, чтобы закричать от ужаса, но вместо своего крика, услышал другой, куда более страшный и знакомый. Торренс сперва принял этот вопль за свой собственный, как по ошибке путают похожие голоса в телефоне.

Но кричал его сын. Кричал во всю глотку, и молодой человек знал, что такой крик продлится недолго. Он знал людей, которые после такого замолкали навсегда.

Анна вытерла с лица кровь с таким видом, с каким это делает сантехник после тяжёлой работы.

– В какой-то мере это ты виноват, – сказала она, замахиваясь. – Ты виноват во всём.

Ещё раз обернувшись, чтобы убедиться, что за спиной на сей раз никого не окажется, женщина повела железяку вниз с силой профессионального бьющего в бейсболе. Джек резко дёрнулся вбок. Просвистевшая совсем рядом труба могла расквасить его лицо за секунду, и теперь он должен дать ответный удар. Когда его бывшая по инерции собственного удара стала отводить руку дальше, Торренс резко выдернул свою ладонь из-под ящика; в ней был окроплённый его же кровью кусок стекла. Со всего маху он всадил осколок ей прямо в вену на запястье, выпуская наружу потоки крови.

Миссис Тор закричала, пытаясь совладать с порывом колющей боли, которая почти обездвижила руку. Для Джека это был шанс. Он схватил её окровавленную ладонь левой руки и дернул на себя, как верёвку для зажигания в моторной лодке. Это вызвало новый, уже не прерывающийся зверский крик. Труба с грохотом упала на кафель.

Анна инстинктивно попыталась отбросить врага, разодрав ногтями его правую руку. Тот стиснул зубы от боли, из-под фиолетовых когтей потекли струйки крови. Джек выдернул кусок стекла из запястья женщины, уворачиваясь от потока крови, и прошёлся им по всей конечности. Анна отдёрнула её, сжимая длинные пальцы.

– Ах ты паскуда, выродок! – прохрипела она уже ослабевшим голосом.

Торренс толкнул её по ноге и откинул назад. Соперница с грохотом упала, визжа от боли и сжимая окровавленную руку. Джек обернулся и посмотрел на Эрика. Тот сидел на корточках, сжимая покрасневшими от жары руками деревянные перила, и смотрел на всё пустым, отупевшим взглядом. Его рот по-прежнему был открыт, будто он готовился что-то сказать. «Сначала надо покончить с ней», – подумал его отец, поднимаясь. Он и сам до конца не знал, что значит это его «покончить».

Только он попробовал встать на ноги, как и без того сильная режущая боль накатила на него с новой силой. Молодой человек едва не упал, придерживаясь за шаткую полку.

– Я не позволю тебе что-то сделать, даже не думай, – кричала Анна, переворачиваясь на бок.

Из её клешни сочилась кровь, тянуло её, должно быть, невыносимо. Миссис Тор попыталась привстать, держась рукой за ящики, но боль, судя по всему, заставила её отдёрнуть ладонь и остаться в лежачем положении.

Торренс тоже едва переминал ногами, но сил у него было больше. К тому же сверху сидел его сын, к которому уже подбирался огонь. Джек схватил трубу, и женские глаза блеснули огоньком страха, но сказать что-либо Анна была не в силах. Из её губ вырвался стон. Мужчина окинул её презрительным взглядом и обратился к Эрику:

– Сынок, ты слышишь меня?

Никого эффекта.

Он подошёл ближе.

– Эрик, послушай. Тебе нужно выбраться на крышу.

Ребёнок медленно повернул свои красные от слёз глаза в сторону папы.

Отец не мог подойти ближе, потому что огонь обжёг бы его. Между ним и сыном было около трёх метров непроходимого столба полыхающего пламени.

– Я дам тебе эту трубу, и ты выбьешь ею люк! Слышишь?

Парнишка чуть заметно кивнул.

Торренс даже не хотел думать, что будет, если люк не откроется.

«Мы все заживо сгорим».

Джек откинул эту мысль в сторону, как ненужный клочок бумаги. Присев на ящик, он с жалостью посмотрел на свою ногу. Через разодранную штанину он видел гематомы, крупные и широкие, из которых местами сочилась тёмная кровь, похожая на грязь. Глубоко вздохнув, он бросил взгляд на сына. Мужчина понимал, что если сейчас кинет отобранную у Анны трубу слишком близко или далеко, выше или ниже, если Эрик просто не сможет её поймать, то единственный шанс убраться отсюда канет в пучине огня. Ничего другого, твёрдого и достаточно длинного, чтобы достать до люка, он не видел.

Под эти размышления в метре от горящей лестницы провалился кусок пола. Несколько сгоревших досок упали вместе с кусками бетона. Джек невольно вздрогнул. Надо было торопиться.

Он приподнялся и внимательно посмотрел на сына. Тот мирно сидел, всё ещё держась за перила, монотонно и медленно, как умирающий, вдыхая горячий от жары воздух, который, как и солёная вода, лишь разжигал желание утолить кислородную жажду.

– Эрик! – взмолился Торренс, сжимая трубу.

Где-то сзади послышался треск и стон его бывшей жены, но он не обратил внимания.

– Чтобы ты сейчас не думал, как бы себе эту картину не представлял, мы разберёмся с этим потом. Сейчас ты должен словить трубу и выбить чёртов люк! Понял?

Из глаз ребёнка потекли слёзы, и он лихорадочно закивал, поднимаясь на ноги. Слёзы стекали по его красным щекам, падали на красную футболку и там исчезали, испаряясь от жары. Мальчуган посмотрел на папу полными боли глазами. Джек узнал в них взгляд собственного отца, когда тот пытался достать коробку хлопьев и не смог из-за своей немощности.

– Ты должен это сделать!

Торренс подкинул трубу вперёд. Она пролетела над языками пламени, полыхающими на полу и из дыры в нём, и пусть чуть ниже, чем хотелось бы Джеку, но приземлилась она рядом с парнишкой. Его сын повёл взгляд левее, наблюдая за диковинной окровавленной трубой, и, возможно, заметил, как капли крови закипали на этом старом куске металла, оставляя за собой едва заметный багровый след. Эрик взял трубу, но она едва не выскользнула у него из рук оттого, что железо сильно нагрелось. Маленькие пальчики рефлекторно отдёрнулись от горячего металла, но ребёнок нашёл в себе силы терпеть эту боль. А может быть, по сравнению с тем, что чувствовало его сердце, то было лишь небольшое покалывание, похожее на укол иголкой.

Джек улыбнулся ему, но сын, стиснув зубы, не ответил.

– Уходи! – проревел мужчина.

Ребёнок посмотрел на мать. Она по-прежнему лежала там же, куда и упала. Только полка отгораживала её от огня. Перед ней натекла огромная лужа крови, а рука по-прежнему сжимала порезанное запястье.

Огонь уже охватил почти всё помещение. Дышать становилось всё труднее. Джек повернулся к мальчику:

– Сынок, я знаю, что всё кончено. Но сейчас мы не можем потерять и тебя. Уходи.

Эрик уже не плакал, и лицо его было бледным и неподвижным. Он бросил последний взгляд на мать, затем развернулся и ударил по люку.

Молодой человек смахнул со лба пот, и вся его рубашка, горячая и грязная, пропиталась кровью.

Его сын ударил снова. Люк звякнул, но открылся лишь наполовину. Эрик опустил глаза, сделал глубокий вдох. Ещё один удар, и крышка поддалась, впуская в душную комнату сладостный кислород и прохладу.

– Задень трубой лестницу, – спокойно крикнул Торренс.

Эрик ухватился за самый край железки и подпрыгнул, целясь на самую нижнюю перекладину выдвижной лестницы. Первый прыжок не удался, а на втором деревянный пол под ним издал резкий треск, а огонь уже перебирался на самый его край.

– Аккуратнее, – предупредил мужчина обычным голосом, будто учил сына кататься на велосипеде.

Ребёнок посмотрел на него и изобразил некое подобие усмешки, хотя отец подумал, что так, наверное, улыбаются маньяки, прежде чем перерезать горло своей связанной жертве.

Эрик подпрыгнул в третий раз, и за этим прыжком последовал неприятный лязг. Выкатилась небольшая часть выдвижной лестницы, но даже этого было достаточно, чтобы мальчуган до неё достал.

И ему это удалось. Ухватившись руками за вторую ступеньку, Эрик едва не закричал от боли и напряжения. Его детское лицо приобрело каменный вид, маску непонимания, которую он наложил на себя. Он подтянулся, и его плечи оказались на уровне третей перекладины. Парнишка убрал одну руку и дёрнулся вперёд, как спринтер, хватаясь правой за четвёртую ступеньку и переводя сюда же левую.

Мужчина, стоя внизу, не мог налюбоваться ловкостью сына. Он прекрасно видел, что после всего этого ребёнок мог даже лишиться дара речи или вовсе сойти с ума, но всё, что требовалось от Джека, он сделал.

Эрик, весь дрожа от боли и усталости, преодолел ещё три ступеньки и его ноги наконец коснулись нижней перекладины. Теперь он без труда мог вылезти.

– Как только окажешься на крыше, кричи что есть мочи! Тебя должны увидеть!

И только тогда Торренс понял, какую сказал глупость. Мальчик, вероятно, произнести ничего не сможет. Но отец решил продолжить:

– Обрати как-то на себя внимание, это главное, – закончил он. – А теперь иди. Давай же!

Эрик посмотрел на него высохшими, красными, как заря, глазами, затем бросил взгляд на мать. Тут же он сильнее сжал руки на перекладине и полез вверх.

Джек внимательно наблюдал за тем, как исчезло детское тельце, затем за люком скрылись ноги до колена, а после и ступни. У мужчины пронеслась мысль, что люк сейчас может со звоном закрыться, но этого не случилось.

«Эрик спасён, – подумал он и обернулся к Анне, которая по-прежнему лежала в той же позе, – а теперь дело за тобой».